Кристофер Дикки - Кровь невинных

— С чего ты взял, что я знаю об исламе?

— Я видел, как ты молился. И когда ты приставил мне нож к горлу, я слышал, как ты шептал слова молитвы.

— Не знаю, что ты себе вообразил, сержант. Но сейчас ты нарываешься на неприятности.

— Я же не трахаться тебе предлагаю.

— Ничем не могу помочь.

— Ладно. Но скажи мне хотя бы одну вещь. Понимаю, это глупо, но я никак не могу успокоиться.

— Да.

— Алеф. Лим. Мам.

Последовала долгая пауза.

— Алеф. Лим. Мим, — поправил он меня.

— Какая разница? Ты знаешь, о чем я говорю? Многие главы Корана начинаются с этих слов, но, по-моему, они ничего не значат.

— Код.

— Неужели?

— Это арабские буквы.

— А что он обозначает?

— Кто знает? НАСА еще не взломали его, — усмехнулся Гриффин. — Это код Бога.

Эта фраза положила начало долгой ночной беседе. Гриффин признался, что его тоже всегда интересовали эти слова. Открывшись передо мной, он теперь хотел выговориться. Я же не стал много рассказывать о себе. Он сказал, что принял решение к концу первого года службы, вскоре после школы рейнджеров. Понял, что должен сделать выбор, и сделал его в пользу карьеры. Сказал, что ислам помог ему в этом, хотя его взгляды на религию несколько изменились. «Он воспитывает в человеке гордость. Указывает на твое место во Вселенной». И понимание этого помогло ему выдержать первый год в армии. Он искал возможность попасть сюда, совершить путешествие в Мекку, но не хотел, чтобы все догадались о его вере. Он еще вернется сюда. «Если меня спросят о религии, я скажу, что верю в Бога всемогущего, но у меня нет времени ходить в церковь».

— Хорошая фраза, — одобрил я.

— И верная, — добавил он. — Это сможет подтвердить даже детектор лжи.

Когда Халид заехал за мной и Дженкинсом, чтобы отвезти нас на вечеринку, он был еще в форме, но сидел за рулем своей машины. Я раньше не знал о существовании такой марки, как «Мерседес-1000SEL», однако в Саудовской Аравии они встречались довольно часто. Вместо серебристого хрома — золотистый цвет. Сиденья — такие мягкие, что я утопал в них, а звук стереосистемы пробирал до костей. Халид включил музыку на полную мощь. Если бы все мужчины на улице не носили белые рубашки, а женщины не были одеты в черное, то можно было бы подумать, что мы вернулись на Средний Запад. Мимо проносились супермаркеты «Сейфуэй» и закусочные «КФС», кафе «Пончики Данкин» и автосалоны «Кадиллак». Звучала песня «Осколки разбитого сердца».

— У меня для вас сюрприз, — заявил Халид, когда открылись электронные ворота и мы подъехали к огромному дому с розовыми мраморными колоннами. Пол был выложен блестящим камнем и покрыт восточными коврами, такими мягкими и красивыми, что хотелось снять обувь и прогуляться по ним босиком, ощущая их шелковистость. В каждой комнате висела хрустальная люстра, а за домом находился похожий на зимний сад стеклянный домик с бассейном. Но стеклянный купол служил не для того, чтобы сохранять тепло, а чтобы поддерживать прохладный воздух вокруг бассейна. В углу жарилось барбекю. — Я подумал, что мы можем устроить пикник, — сказал Халид, — и при этом не выходить из дома. У нас есть стейк, картошка и пиво.

Кое-кто из знакомых офицеров Халида приехали раньше нас.

А потом появились девушки. Шофер-пакистанец привез их на длинном «мерседесе». Они были с ног до головы закутаны во все черное, как вороны в клетке. Но едва девушки вошли в дом, как тут же стали сбрасывать покрывала, словно бабочки, вылетающие из своих коконов, и к тому моменту, когда они подошли к бассейну, одежды на них осталось не больше, чем на посетительницах пляжа Малибу.

— Здесь что, снимают фильм для «Плейбоя»? — поинтересовался Дженкинс.

Однако у меня создалось впечатление, что все рассматривали нас, а вовсе не девушек.

Большинство женщин оказались старше нас, некоторым, похоже, уже за сорок. Темноволосые и блондинки. Одна из женщин — с зеленовато-карими глазами и длинными рыжими волосами — была одета в ярко-зеленое бикини, которое буквально светилось под ее тонким халатиком. Тяжелые золотые украшения сверкали на запястьях, шею обвивало короткое золотое колье с изумрудами. Ее кожа — такая белая и гладкая, что сквозь нее виднелись голубые вены. Я предположил, что ей около тридцати пяти, но она наверняка каждый день принимала ванны из молока. Женщина первой заговорила с нами, положив руку на грудь и демонстрируя свои длинные красные ногти и огромное кольцо с изумрудом.

— Спасибо, что приехали защищать нас, — произнесла она на ломаном английском с французским акцентом.

— Всегда пожалуйста, — ответил я.

— Правда, здесь мило? Вы, наверное, не ожидали такого?

— Честно говоря, нет, мэм, — признался Дженкинс.

Подошла еще одна женщина, выше, смуглее и тоньше первой, с очень большой грудью. Ее глаза, подведенные черным, казались темнее, чем были на самом деле. Она заметила, что мы не отрываем глаз от ее груди, и улыбнулась.

— В Саудовской Аравии намного интереснее, чем вы думаете.

— Да, мэм, — ответил Дженкинс.

— Развлекаетесь? — Халид подошел к женщинам сзади. Он переоделся в бермуды и техасскую футболку с черепом лонгхорна на груди. На голову натянул бейсболку козырьком назад.

— По-моему, они немного удивлены, — сказала женщина с темными глазами.

— Да, парни, это был наш маленький секрет, — улыбнулся он. — Мы не хотели, чтобы из-за «Мутавы» все пошло псу под хвост. Извините меня за грубость.

— Религиозная полиция, — пояснила женщина с темными глазами.

— Они просто звери! Но вам они ничего не сделают, — добавила рыжеволосая. — Даже если бы вы не были американцами. Они бы ничего не смогли предпринять.

— Почему это? — удивился я.

— У меня есть кое-какие связи, — заверил Халид.

— И еще какие связи, — подтвердила блондинка, взяв его под руку.

— Хотите пива? — предложил Халид.

Тем вечером мы с Дженкинсом пили очень много и быстро захмелели. Запах и прикосновения женщин, одно их только присутствие смущали меня после всех этих недель, проведенных в пустыне. И после Джози. Со времени нашего разрыва я только один раз был с женщиной. И вот попал в странное, закрытое общество. Меня окружали женщины, я видел почти каждый дюйм их кожи, хотя здесь они обычно закрывают себя с головы до ног; спокойно пил пиво в стране, где алкоголь запрещен. Замужние женщины приставали ко мне, хотя супружеская измена считается здесь преступлением; разговаривал по-английски, ел говядину из Канзаса и пьянел с каждой минутой, чувствуя себя то зрителем, то актером, но только не полноправным участником шоу. Единственное, чего я хотел и что мог себе позволить, это разговаривать с ними. Но ни одна из женщин не хотела говорить с нами о чем-то хоть сколько-нибудь значимом. Мне казалось вполне естественным спросить их, что они думают о судьбе Саддама.

— О, нам не о чем беспокоиться, пока вы защищаете нас, — сказала блондинка, и мне нечего было ответить.

— А что это за религиозная полиция?

— Это так скучно. Давай найдем какое-нибудь местечко, где можно посидеть.

Я понимал, что она хочет заняться сексом. Я, наверное, тоже этого хотел. Но не стал. Только не с ней и не в этом месте. Все здесь казалось мне каким-то нереальным. Я продолжал напиваться. Хотелось, чтобы вечеринка поскорее закончилась, вернуться на базу и поспать.

Халид принес еще пива.

— Как думаешь, что будет с Саддамом? — спросил я.

— Его нужно прикончить. Если вы этого не сделаете, он вам отомстит. Все просто. — Он отхлебнул пива. — Ты же знаешь, мы, арабы, известны этим. Десять лет. Двадцать лет. Два поколения. Сколько бы времени ни прошло, мы не забываем обид. И мы мстим.

— Прямо мафия какая-то.

— Правда? А мне казалось, что это больше похоже на вестерны. Ты открываешь карты и стреляешь на поражение. И только один человек остается в живых. Можешь назвать это судьбой, можешь — справедливостью. В любом случае все просто. И это конец. В противном случае все может усложниться. — Он чокнулся со мной банкой пива и ушел.

Я заметил, что в бассейне плескалось несколько парочек. Другие ушли в дом.

— Пойдем, — улыбнулась блондинка, беря меня под руку.

— Послушай, — возразил я, — ты тут ни при чем, но у меня нет настроения заниматься чем-нибудь в этом роде.

Ее лицо мгновенно переменилось. Как будто она сбросила маску. Женщина повернула мою руку и посмотрела мне на ладонь, словно собиралась прочитать по ней мою судьбу, а затем впилась в нее своими ногтями, как кошка. Потом развернулась и ушла.

Я пошел искать ванную. Дом походил на отель. Проходя по коридору, я услышал голос, доносившийся из-за двери, голос Дженкинса. Судя по всему, он преуспел гораздо больше, чем я.

— Я нажрался, — признался он мне. — Был пьяный в стельку. Но знаешь, я влюбился! Ты слышал, что мусульмане могут иметь по четыре жены? Кажется, я нашел свой дом.