Кристофер Дикки - Кровь невинных

Часть II

Вкус смерти

Тот, кто будет отрешен от огня и введен в рай, обретет блаженство.

Глава 7

Один за другим я вытащил два ножа и четыре отвертки, раскрыл челюсти плоскогубцев, а затем убрал все инструменты в маленький прямоугольный брусок со стальными шарнирами. Потом начал процесс по новой. Сначала достал плоскогубцы. В моих руках щелкали гладкие и зазубренные, острые лезвия ножей, плоская и крестовая отвертки, открывалка для банок, шило. Многоцелевой складной нож был совсем новым, все шарниры тугие. Я пытался разработать их, доставая инструменты, а затем убирая на прежнее место. По крайней мере у меня имелось хоть какое-то занятие, пока я сидел, слушая, как дождь стучит по крыше палатки.

Движения пальцами помогают избавиться от скуки и напряжения. Сигарета, кроличья лапка, четки или просто связка ключей, которые ты перебираешь пальцами. У этих вещей есть свое назначение, возможно, для тебя они своего рода символы, но это не может объяснить то удовлетворение, которое испытываешь от этого процесса. Даже прикосновение к острому лезвию, слегка задевающему рельеф на подушечке твоего пальца, когда проводишь им по ножу, тоже может быть приятным. Ты успокаиваешься, когда выполняешь руками механическую, однообразную работу. А если ты — подрывник, то переживаешь эти ощущения еще острее, потому что знаешь свои руки лучше, чем кто-либо другой.

Когда, например, изготавливаешь бомбу С-4, на ощупь она похожа на пластилин, с которым играют в школе. Ты сдавливаешь ее, раскатываешь, мнешь пальцами, чтобы разогреть, а потом придаешь необходимую форму: очень простую, обычно конус или брусок, но все равно твои пальцы что-то делают. Закрепляя маленькие проводки на другой бомбе и распутывая каждый из них, ты уподобляешься хирургу, настолько это тонкая работа. Но врач рискует жизнью пациента, ты же рискуешь собой, поэтому руки должны оставаться спокойными. Нет более спокойных рук, чем руки подрывника.

И более незащищенных. Когда ты только приступаешь к тренировкам и надеваешь защитный костюм, то понимаешь, что на тебе сейчас огнеупорная ткань и шестнадцать слоев пуленепробиваемого кевлара, обмотанного вокруг тела; пластина на груди, сделанная из пены и стекловолокна, спецпокрытие для шлема, акриловая маска для лица, специальная защита для голеней и щиток с дополнительными слоями кевлара на твоих яйцах, на случай если бомба взорвется. Но руки не защищены. Они полностью обнажены.

Я снова достал плоскогубцы, раскрыл их, потом закрыл. Ими можно разрезать почти любой провод, они прекрасно подходят для вкручивания капсюля-детонатора; очень полезный инструмент в полевых условиях, когда приходится собирать защитные устройства или кумулятивные заряды.

Нам оставалось только приступить к выполнению задания.

Наша часть должна была высадиться в пустыне одной из первых, но получилось, что мы оказались в числе последних. Генералы в центре командования Вооруженными силами США всего один раз взглянули на равнинные земли вокруг Кувейта и решили, что здесь нужно показать всю свою мощь. Они должны задействовать танки, боевые машины «Брэдли», артиллерию и авиацию — в особенности авиацию. Они поняли, что ты можешь ворваться в пустыню, но тебе не удастся укрыться в ней, поэтому хотели использовать свои самые дорогие игрушки, показав, как хороша каждая из них в действии. Эта война — не для кучки солдат с ружьями, ножами, бомбами и кусачками.

Рейнджеры считаются устаревшим типом войск. Да, у нас имелись лазерные прицелы, электронная навигационная система, приборы ночного видения, но когда основная часть армии старалась развивать свою техническую базу, мы двигались иным путем. Нам нравились материальные, простые, понятные вещи. Первая страница «Справочника рейнджера» содержала пункты, написанные более двухсот лет назад во времена рейнджеров Роджерса, участвовавших во Французско-Индейской войне. Эти правила ужасно примитивные, нечто подобное можно найти на стене сельского клуба в какой-нибудь глубинке, но все же они по-прежнему имеют смысл. «Не забывай ничего», — гласит первый пункт. Так оно и есть. Ты должен все проверять и перепроверять. «Во время марш-броска веди себя так, словно выслеживаешь оленя. Ты обязан увидеть врага первым», — написано дальше. «Говори правду о том, что ты увидел и сделал. Мы должны предоставлять армии только правдивую информацию. Ты можешь сколько угодно лгать другим людям, когда рассказываешь о рейнджерах, но никогда не лги самим рейнджерам или офицерам». Список содержал и такой пункт: «Пусть враг приблизится к тебе почти вплотную. Затем схвати его и прикончи своим топором». Мы ушли от мушкетов и топоров. Но недалеко. Наши методы оставались прежними. Двигайся тихо, собирай информацию, убивай на близком расстоянии — таковы наши принципы. Но, прибыв сюда, мы поняли, что здесь предстоит большая, шумная война, в которой задействованы даже спутники. Война, где главное — военная техника, а не люди. Если, конечно, эта война вообще состоится.

Я достал длинный нож с зазубренным лезвием. Точно такой же используют для нарезания хлеба. Он хорошо резал веревку и ткань, но, если поставить его на место недостаточно плотно, так, чтобы торчал только кончик лезвия, он может вылететь из своего гнезда и серьезно поранить тебе руку. Именно это едва и не произошло со мной.

— Черт, — ругнулся я, нарушив тишину под тентом.

Дженкинс воспринял это как приглашение к беседе.

— Ты только послушай, — сказал он, читая одну из маленьких брошюрок, которую нам дали по прибытии на Ближний Восток. Она называлась «Нравы и обычаи». — «Для арабов вполне „естественно“ говорить двусмысленно, и американец, который не знает об этом, может попасть впросак. Если арабу что-то угрожает или вызывает у него дискомфорт, он постарается истолковать факты с максимальной выгодой для себя. Это соответствует его представлениям о нормах поведения», — а по-моему, они жуткие лентяи. Неудивительно, что их называют песчаными ниггерами. — Дженкинс бросил буклет на пол и снова лег на койку. — Ты это читал?

— Пару раз.

Он изумленно поднял брови. Его лицо стало таким красным от загара, что на лбу проступили тонкие белые линии, а выгоревшие брови напоминали пару мохнатых гусениц.

— Тебе больше нечего читать?

На самом деле у меня был только Коран моего отца и его перевод на английский, который я купил у черного мусульманина, торгующего книгами и парфюмерией на углу улицы в Саванне. Я не успел даже толком посмотреть эти книги и не хотел показывать их окружающим. Они лежали в моем рюкзаке, я прятал их там, как подростки прячут в прикроватной тумбочке порножурналы.

— Нет, нечего, — ответил я.

— Представляешь, в этой чертовой пустыне дождь льет как из ведра. Мы приехали сюда убивать, а на самом деле просто гнием заживо. У тебя нет каких-нибудь писем?

— По-твоему, я дам тебе читать свои письма?

— Да не те, которые ты пишешь. Кстати, ты что-нибудь пишешь? Я просто видел, как ты вскрыл пару конвертов с какими-то вырезками из газет.

— Их присылает мне сестра из Канзаса. — Я вытащил из рюкзака пачку конвертов и бросил ему.

До того момента, как мы отправились в Саудовскую Аравию, Селма не писала мне. Но теперь все только и говорили, что о войне. По телевизору крутили бесконечные репортажи о высадке войск, и для людей вроде Селмы иметь близких в зоне военных действий было почти то же самое, что узнать своего соседа в популярном телешоу, все равно что прикоснуться к знаменитости. Селма рассказывала своим знакомым, как она старается приободрить своего младшего брата. Но не могла выдавить из себя больше двух предложений. Поэтому просто вырезала статьи из местных газет и присылала их мне с припиской наверху: «Думаю, тебя это заинтересует», или «Как насчет этого?», или просто безо всяких объяснений. Там были результаты спортивных соревнований в школе Уэстфилда, статьи о юношах и девушках из Канзаса, участвующих в операции «Щит пустыни», но обо мне там не говорилось; а иногда — заметки о самодельных взрывных устройствах. Наверное, она считала, что мне как профессионалу будет интересно узнать об этом.

В большинстве случаев статьи состояли из одного или двух абзацев и не содержали особенно ценной информации. Иногда я узнавал из них о происшествиях, иногда — нет.

На некоторых статьях не было даже даты, и я не мог определить, откуда взяла их Селма. Но складывалось такое впечатление, что американская почта стала такой же опасной, как ракетный комплекс «скад» Саддама. Случалось, что террористы совершали ошибки: кто-то послал бомбу Бобу Доулу — сенатору Канзаса, но она так и не сработала. «Наверное, это все потому, что наша почта работает очень медленно, — сказал Доул, — батарейка села». Незадолго до начала военных действий в Панаме федеральный судья в Алабаме открыл коробку для обуви, перевязанную веревкой, и самодельное взрывное устройство отбросило его в другой конец комнаты, напичкав внутренности пригоршней гвоздей. Он скончался на месте. Другие бомбы сработали в окружном суде в Атланте и в офисе Национальной ассоциации по делам цветного населения в Джексонвилле. А в Саванне — эту новость долго обсуждали, когда я собирался уезжать из Панамы, — черный адвокат был убит еще одной бомбой. Как будто кто-то хотел развязать расовую войну. Дэйв, который всегда только этого и ждал, заговорил со мной о взрывах во время обеда в Арк-Сити. Он хотел знать, что я об этом думаю: «Ты же специалист по этой части». Я ответил, что бомбы в конверте — не в моей компетенции. И все же Селма с завидным постоянством присылала мне заметки о них.