Джон Трейс - Заговор по-венециански
— Так ты, значит, на этом деньги хочешь сделать?
— Ну да. Само собой. — Тина улыбается, глядя на отражение Тома. Кладет ладонь ему на руку. — Именно так и живет странный народ здесь, по другую сторону церковной стены. Бедные души тоже имеют право на жизнь. Мы делаем что-нибудь, и кто-то нам за это «что-нибудь» платит.
Выпустив из рук волосы Тины, Том смотрит на нее с любопытством.
— Думаешь, священники не работают? Простой человек не видит нашего труда, а между тем средний приходской священник отрабатывает до сотни часов в неделю. Я сам вкалывал по двадцать четыре часа семь дней в неделю.
Тина откладывает на столик расческу.
— И что же ты делал?
Том смотрит на нее сердитым взглядом.
— Нет-нет, ты продолжай, мне интересно. Что же вы такого делаете, как не бормочете себе набор зазубренных молитв или безголосо поете песни караоке — ой, прости, гимны — в ожидании, что толпа сварливых стариканов оставит вам чаевые под конец шоу?
— Ты ведь меня поддеваешь?
Тина улыбается.
— Ага. Ты, смотрю, схватываешь на лету. Именно этим мы, женщины, — особенно коварные журналистки — и занимаемся. Под-де-ва-ем людей.
Том не может не улыбнуться в ответ.
— Я не ошибусь, предположив, что ты не веришь в Бога?
— Прости, нет. Благословите меня, отче, ибо я согрешила. Прожила тридцать два года и признаюсь, что ни капли не верю в религиозную муть. По-моему, все церкви — дома мошенников, любая религия — бизнес, а всех телепроповедников, клянчащих у меня деньги, следует запереть в одну большую клетку. Пусть утомляют друг друга своими речами, пока не сдохнут долгой мучительной смертью.
— Ну, с последним пунктом я согласен. Но вот в остальном — приходится признать, мы во мнениях расходимся.
На какое-то время Тина умолкает. Ей кажется, что лучше бы прикусить язык, однако журналист в ней берет верх:
— Как ты можешь защищать религию, если сам от нее отвернулся? Бросил полотенце на ринг, сказал: «Ну все, с меня хватит» — и ушел? — Она смотрит на него в зеркало и видит, что задела Тома за живое. — Слушай, по-моему, ты правильно поступил. Иначе не сидел бы тут со мной в одной комнате и не…
Том перебивает ее:
— Тина, я вовсе не перестал верить в Бога. Я лишь разуверился в себе. Разница есть, и большая.
— Тогда верни веру в себя. — Тина разворачивается к Тому лицом и берет его за руки. — Я вот верю в тебя больше, чем в любого бога. Давай не будем ссориться по таким пустякам. Жизнь слишком коротка для этого.
Том целует ее в лоб.
— Прости, я взвинчен… Знаешь, я приехал сюда, чтобы отвлечься, забыть прежнюю жизнь. Точнее, чтобы забыть смерть. Но едва снял пасторский воротничок, как по самое горло ушел в дело о другом убийстве.
Тина встает рядом.
— Том, ты на верном пути. Помогаешь людям, творишь добро. И от этого тебе становится легче.
Том выдавливает улыбку.
— Ага, вот только, «творя добро», я и угодил в переплет.
И почему, поражается Тина, все мужики — даже бывшие священники — такие пессимисты, когда доходит до личного?
— Том, у тебя есть выбор. Позвони проклятым карабинерам, любителям устроить шоу ужасов, и откажись. — Она указывает на телефон у кровати. — Скажи: «Простите, ребята, я не с вами».
— Не могу.
Она обнимает его за пояс.
— Да, знаю.
— Тогда зачем предлагаешь? — удивленно спрашивает Том.
— Именно так, — Тина едва сдерживает смех, — женщины и заставляют мужчин понять, что они на верном пути.
Том слегка хмурится.
— Женщины все такие хитрые?
— О, милый, — просияв, говорит Тина, — тебе еще столькому предстоит научиться.
Том снова касается ее влажных волос, мягко целует в губы, и его руки скользят под полы халата.
— Ну так научи меня.
Capitolo XVI
Хижина Латурзы, Атманта
При взгляде на Латурзу-целителя мало кто скажет, что лекарь пребывает в добром здравии.
Сегодня он выглядит на все прожитые им годы. Кости ломит, голова не держится прямо, а руки дрожат. Вдобавок память совсем не та, что была прежде.
— Да где же оно? — Целитель гневно чешет всклокоченную копну седых волос, каковой является его борода.
Он перебирает кувшины: какие-то из них больше, какие-то меньше. Прочие настолько стары, что хозяин и не упомнит, чем их в свое время наполнил.
— Ага-а! Вспомнил, вспомнил! — Беззубый рот лекаря расплывается в широком полумесяце улыбки.
Всего в шаге от родителей Тевкра, сидящих подле сына, стоит низкая, узкая амфора: одна из ручек отломилась; сам сосуд не украшен, но видно, что им часто пользовались: бока покрыты жирными отпечатками пальцев.
— Сам ведь его сюда и поставил, поближе к Тевкру, чтобы не спутать с прочими лекарствами.
— Позор на твою голову, раз ты еще не составил зелье от забывчивости, — шутит Венси.
Супруга игриво толкает его в плечо:
— Тогда, муженек, для себя у Латурзы проси его целый кувшин.
Старый целитель поднимает амфору на вытянутых руках, словно она — приз олимпийскому победителю.
— Нежнейшее масло из грубого вьюнка. — Он оглядывается на длинный ряд примочек, зелий, настоек. — Больше его у меня не осталось… Вроде бы.
Латурза передает амфору Ларкии, круглолицей и крутобокой женщине, столь же седой, сколь и сам целитель.
— Масло следует наносить касанием легким, словно перышко, потом позволить ему растечься по ранам и стереть его с нежностью, какой наделено обласканное солнцем облако.
— Латурза, а где Тетия? — спрашивает, оглядевшись, Венси.
Лекарь качает головой.
— Сказала, у нее важное поручение.
— Вообще-то она в доме мужа, — отвечает незнакомый голос. — Простите за вторжение. Я — Кави, советник благородного Песны.
В шаге за ним следует и сам магистрат.
— Мы пришли к нетсвису. Хотим пожелать скорейшего выздоровления.
Венси встает на ноги и стоит как стена. Он на голову выше да и шире в плечах самого высокого из присутствующих. Прежде он воевал в рядах этрусской армии, своей храбростью заслужив и земли, и свободу. А сейчас инстинкты говорят, что пришли скорее враги, нежели други. И все же Венси отвечает:
— Друзья, вы чересчур щедры. Хватило бы прислать вестника. Боюсь, мой сын еще слишком слаб, чтобы оказать вам достойный прием.
— Отец, я себя хорошо чувствую, — подает слабый голос Тевкр.
Кави с вызовом смотрит на Венси.
— Тогда, с твоего дозволения, мы бы хотели остаться с нашим жрецом наедине.
Отец Тевкра обращается прямо к Песне:
— Почему ты ищешь совета у моего сына именно в такое время? Неужели не видно, что ему потребен покой?
— Мы ненадолго. — Магистрат вплотную подходит к Венси. — Дело у нас небольшое, но очень личное. — Улыбнувшись, как настоящий политик, он похлопывает старика по руке. — И чем скорее начнем, тем скорее вас покинем.
Кашлянув, Латурза указывает родителям Тевкра на дверь.
— Может, подсобите мне в саду? Надо собрать тимьяна, курослепа и корня горечавки, чтобы приготовить настойку — она ускорит выздоровление.
Венси и Ларкия неохотно следуют за целителем прочь из хижины. Кави и Песна становятся по обе стороны от ложа Тевкра.
— Итак, — начинает магистрат, — юный жрец, как же ты получил столь страшные увечья? Ходит молва, будто случилось это в священной роще. Понимаешь ли, что подобные толки предрекают тебе дурную славу, а также не дадут успешно выполнить возложенное на тебя задание?
Тевкр отвечает, тщательно подбирая слова:
— Молва никогда не расскажет полной истории. Да, лицо я ожег в священной роще, в огне, мною же запаленном. Но раны свои получил по воле богов — и только.
Кави и Песна настороженно переглядываются.
— Молва не расскажет, что в рощу я пришел по твоему поручению. Хотел исполнить твой наказ. А боги, перед тем как обрушить на меня кару, открыли причину, по которой я должен буду терпеть такую боль.
— Что ты говоришь, нетсвис? — наклоняется к авгуру Песна. — Я не люблю, когда говорят загадками. Если хочешь открыть мне волю богов, так начинай сейчас же.
И Тевкр говорит без выражения:
— Перед тем как неодолимая сила швырнула меня в пламя, боги обратили мой взор на храм. Они разгневались на тебя за то, что ты остановил постройку, желая увеличить добычу серебра. И боги ослепили меня, дабы покарать тебя за недальновидность.
Песна смотрит на Кави и видит на лице советника страх.
— Я прощаю тебе высокомерие лишь потому, что ты болен. И если ты говоришь правду и боги действительно обращаются ко мне через тебя, тогда скажи: как умилостивить их?
На губах Тевкра появляется слабая улыбка.
— Храм должен быть достроен, и еще надо принести щедрые дары и жертву. Сумеешь задобрить богов таким образом — они смилостивятся и в награду вернут мне зрение; тебя же благословят миром и процветанием, которых ты так добиваешься.
