Уоррен Мерфи - Укол мафии
Римо встал и сел голым задом на покрывающее стол стекло.
– Слушай, приятель. Откуда мне знать, что он правда у вас?
– У нас, у нас. Мы не любим шутить.
– Я хочу поговорить с ним, – сказал Римо. – Откуда я знаю, что вы его уже не убили?
Помолчав с минуту, Джонни Утенок произнес:
– О'кей. Вот он. Но без шуток. – Потом крикнул в сторону:
– Эй, дед! Хозяин хочет поболтать с тобой!
Голос с акцентом в самом деле принадлежал Чиуну.
Глядя на все еще горевшую желанием Синтию, Римо оказался перед нелегким выбором.
– Слушай, Чиун. Они в морозильник поместятся? Черт! О'кей, положи их в ванную. Обложи льдом или еще чем-нибудь.
Джонни Утенок взял трубку:
– Хватит. Слушай, умник, он у нас в руках. От тебя зависит, останется он в живых или нет. Запомни. Человек, который скажет «Бабочки».
– Конечно, парень. Как прикажешь. Только сделай одолжение, хорошо? Скажи старику, чтобы он не жалел льда и включил кондиционер.
– Чего? – переспросил Джонни Утенок.
– Слушай, – сказал Римо. – Я сделаю все, что ты захочешь. Но и ты сделай мне одолжение. Скажи, что я велел не жалеть льда и включить кондиционер. Идет? О'кей. Ты об этом не пожалеешь.
Он повесил трубку. Синтия Хансен лежала с закрытыми глазами, соски напряжены, ноги, обхватившие Римо, все еще прижимают его к столу.
– Итак, на чем мы остановились? – спросил он.
– Можешь начать откуда хочешь!
Джонни Утенок повесил трубку, на лице его застыло недоумение. Реклама кончилась, новости и музыкальная заставка тоже, и на экране появился психиатр Лоуренс Уолтерс, который должен был излечить измученный разум Беверли Рэнсон, которую преследовало чувство вины за гибель дочери во время железнодорожной катастрофы – это она настояла на том, чтобы девушку послали в летний лагерь, а если Беверли не вылечить, она не сможет быть хорошей женой Ройалу Рэнсону, банкиру-миллионеру и спонсору доктора Лоуренса Уолтерса, организовавшего городскую психиатрическую лечебницу для бедных. Чиун снова сидел перед экраном, не отрывая взгляда от серого блеклого изображения, скорее догадываясь о том, что изображено на экране, на запылившуюся поверхность которого падали лучи солнца.
Утенок уставился на Чиуна:
– Слушай, старикан!
Чиун поднял руку, чтоб прекратить все разговоры.
– Я с тобой разговариваю! – продолжал Джонни Утенок.
Но Чиун не обращал на него внимания. Попсу Смиту это не понравилось. Ну, ладно, человек с Востока, старик, но и они ведь сюда пришли не дурака валять и заслуживают уважения.
Джонни Утенок кивнул Попсу Смиту, тот встал с кресла и подошел к телевизору.
– Прости, старина, но мы не собираемся тут шутки шутить, – сказал он и, нажав на кнопку, выключил телевизор. Так он лишился милости, заслуженной им чуть пораньше.
Покой Чиуна был нарушен. Он медленно поднялся, душераздирающе маленький и хрупкий, и оглянулся по сторонам скорее печально, чем гневно.
Утенок сказал:
– Я не понял, что там наговорил твой босс, но он велел положить побольше льда и не забыть о кондиционере.
– Почему вы выключили телевизор? – спросил Чиун.
– Потому что мы должны подождать, пока нам сюда позвонят, а слушать эту бодягу нам неохота, – пояснил Джонни Утенок.
Если бы Попс не выключил телевизор, ему было бы над чем поразмыслить, например не стоило ли ему остаться простым негром – хозяином подпольного тотализатора, вместо того чтобы склониться перед силой и могуществом мафиози? Попс Смит, возможно, дошел бы до мысли, что один человек, незаметный и небогатый, может оказаться могущественным и, не имея, на первый взгляд, никаких шансов, в конце концов, победит?
Но Попс Смит был орудием, прервавшим сагу о докторе Лоуренсе Уолтерсе и его нескончаемой борьбе против извечных предрассудков, невежества и психических заболеваний.
А потому первым был размозжен череп Попса, и он так и не увидел, как Джонни Утенок загадочным образом поднялся в воздух и пролетел через всю комнату прямо в изумленную физиономию Винни О'Бойла, и не услышал, как хрустнули под указательными пальцами Чиуна височные кости его приятелей. Попс так и не успел понять, что не стоило бросать свой бизнес из-за угроз мафии, потому что не такая она, оказывается, всемогущая.
Попс умер, а, потому ни о чем об этом не думал, ничего не видел, не слышал, не понимал. Престо лежал на полу с открытыми невидящими глазами, а телеэкран снова медленно посветлел: доктор Лоуренс Уолтерс сообщал, что чувство вины и подавляемая враждебность – самые разрушительные для человеческой психики силы.
Спустя сорок минут человек по имени Римо Барри и Синтия Хансен решили, что на сегодня с них хватит.
– О чем ты говорил по телефону? – спросила она, надевая прозрачную блузку.
– Надень сначала юбку, – сказал Римо, все еще сидя голышом в бежевом кожаном кресле мэра и глядя на улицу, переполненную счастливыми пуэрториканцами, счастливыми закусочными и счастливыми магазинами грампластинок. – Я неисправимый бабник.
– Не говори пошлостей, – сказала она. – О чем был звонок?
– Да кто-то из ваших городских наркобандитов взял в заложники моего слугу. Они пригрозили убить его, если я не выверну душу наизнанку перед тем, кто скажет мне пароль.
– «Бабочки», – сказала Синтия Хансен.
– Да, вот именно, – кивнул Римо. – Подслушивала?
– И что же с твоим слугой? Неужели не волнуешься?
– Только по поводу кондиционера. Лед положить он не забудет, но он не любит, когда в доме слишком прохладно, поэтому может забыть включить кондиционер.
– Что ты несешь? – спросила Синтия Хансен, продолжая застегивать пуговицы на юбке. Молодые упругие груди колыхались в такт ее движениям. – Он, может, уже мертв или его истязают.
Римо посмотрел на часы, стоявшие на зеркальной каменной полке.
– Сейчас два часа. Сериал «На краю жизни» только что закончился. Можно позвонить. – Он взял трубку и набрал номер. Подождал немного, затем улыбнулся. – Чиун? Как дела? Вэнс Мастерман наконец решился? Ох, это ужасно. Очень тебе сочувствую. Послушай, приготовь на ужин омаров. Да. Знаешь, как ты обычно делаешь, в винном соусе. О'кей. О'кей. Чиун, – добавил он строго, – не забудь включить кондиционер.
Римо повесил трубку.
– Хорошо, что ты надоумила меня позвонить. Он забыл включить кондиционер.
Синтия Хансен, застегивая на прозрачной блузке пуговицы, смотрела куда-то в даль.
Глава двенадцатая
Римо не удалось поужинать дома.
Синтия Хансен предложила подбросить его до метро, но пока они ехали в ее черном принадлежащем мэрии «шевроле», он не отрываясь смотрел, как ее длинные голые ноги ловко управляются с педалями тормоза и газа, а подняв глаза, понял, что она повернула зеркало и наблюдает за ним. К тому времени, когда они добрались до станции метро на Гудзон-сквер, они уже изголодались друг по другу и решили поужинать вместе у нее дома.
Синтия Хансен жила одна в шестикомнатной квартире на верхнем этаже восьмиэтажного дома, одного из лучших зданий города. В доме был привратник, лифт работал, что было в Гудзоне редкостью, а мусор только однажды не убрали из подвала вовремя, и тогда Синтия напустила на хозяина дома, жившего в Грейт-Неке, городских инспекторов, закидавших его повестками в суд, после чего он моментально решил проблему мусора.
Но квартира походила на лабиринт, казалось, комнаты даже и не соединяются друг с другом, точно проект готовил пьяный архитектор, и в первые пять минут Римо три раза завернул по ошибке не туда в поисках ванной комнаты.
Холодильник был набит битком, но они решили ограничиться салями и сыром. Римо не дал ей резать колбасу и сыр ножом, а просто наломал их кусками.
Римо занялся с ней любовью прямо на кухне, пока она раскладывала еду на подносе, потом среди колбасных шкурок и корочек сыра на паркете в гостиной, холодившем ей спину, а ему колени, потом в душе, где они нежно мылили друг друга своими телами. Кухня – гостиная – душ: вакханалия ненадолго прерываемого соития, а потом Римо превратил его в беспрерывное, загнав Синтию на кровать с жестким, неподатливым матрасом в ее огромной спальне, оклеенной синими обоями и задрапированной голубым бархатом.
А позже они лежали, обнаженные, рядышком, на голубом бархатном покрывале, и Римо подумал, что раз уж пришлось совокупляться до потери сознания, то черт с ней, с тренировкой и режимом, и он решил тоже покурить, подумав, что надо обязательно купить жвачку на обратном пути в Нью-Йорк, чтобы Чиун не уловил запаха табака.
– Никогда не думал поступить на службу в правительственные органы? – спросила его Синтия, выпуская к потолку голубые кольца дыма, и передала сигарету Римо.
– С тех пор как я повстречал тебя, ничем другим не занимаюсь, как тружусь в этих органах.
– Думаю, я смогла бы подыскать тебе что-нибудь подходящее, – сказала она. – Сколько ты зарабатываешь в своем дурацком журнале?
