Уоррен Мерфи - Укол мафии
Они тихонько вошли в столовую. Голоса стали громче. О'Бойл тоже достал полицейского образца пистолет тридцать восьмого калибра с уничтоженным серийным номером.
Большая арка вела из столовой в гостиную. Переглянувшись, они с облегчением улыбнулись. Голоса доносились из телевизора, а перед ним на полу спиной к ним сидел на корточках китаеза, завороженный изображением на экране, казавшимся бледно-серым в залитой солнцем комнате.
– Что бы вы не собирались мне сообщить, я этого слышать не желаю, – доносился с экрана женский голос.
Китаеза раскачивался и что-то мычал себе под нос.
Джонни Утенок хмыкнул и вложил пистолет в кобуру. То же самое сделал Винни О'Бойл. Они заметили, что Попс не доставал оружия, и это их разозлило: теперь он наверняка расскажет Гассо, до чего они глупо выглядели со своими пистолетами, нацеленными в спину хилого старикашки-азиата, который смог навредить разве что своим глазам, сидя слишком близко к экрану. Гассо будет издеваться над ними. Может, недели, может, месяцы, а может, и всю жизнь.
И ничего не поделаешь, придется терпеть насмешки Гассо. Может, недели, может, месяцы, а может, и всю жизнь.
Они вошли в гостиную. Подбитые металлом башмаки защелкали по натертому паркету.
– Эй ты! – крикнул Джонни Утенок в спину фигурки в парчовой рубахе. Фигурка продолжала раскачиваться, а ее обладатель – мурлыкать. Джонни Утенок обошел Чиуна спереди и посмотрел сверху вниз на безмятежное восточное лицо. Мирный старикан.
– Эй! – окликнул его Джонни Утенок, – мы хотим поговорить с тобой.
Чиун ответил по-английски, мелодично растягивая слова:
– Мой дом – ваш дом. Чувствуйте себя как дома. Я скоро буду целиком в вашем распоряжении, – и он слегка наклонил голову, чтобы экран не заслоняла правая нога Джонни Утенка.
Утенок посмотрел на своих товарищей, застывших у порога позади Чиуна, и пожал плечами. Они усмехнулись и тоже пожали плечами.
– Но я должен сказать тебе, – вещал с телеэкрана голос Вэнса Мастермана, – я хранил эту тайну долгие годы и…
– Китаеза хочет досмотреть передачу, – пояснил Джонни Утенок. – Пусть поглядит.
– Почему бы и нет? – согласился О'Бойл, и Утенок отошел в сторону.
Две вещи пришлись не по нраву Попсу. Первое – что они обзывают старика китаезой. Он не выбирал себе места рождения и цвета кожи.
Попс сказал об этом О'Бойлу и Утенку.
– Нечего смеяться над стариком. Он старый и точка.
Чиун услышал эти слова. И Попс заслужил награду – право умереть последним.
К несчастью, позднее, Попс потерял право на награду, когда предпринял кое-что по поводу второй вещи, которая ему не понравилась.
– Почему вы думаете, что я поверю вам? – слышался из телевизора женский голос.
Чиун продолжал мурлыкать, раскачивания его стали более ритмичными, словно он нетерпеливо поторапливал актеров. Скажи ей, убеждал он про себя. Просто скажи: «Я твой отец».
Чиун так бы и сделал. Римо так бы сделал. Любой человек так бы сделал. Но вот изображение на экране снова померкло, орган зазвучал громче, а Вэнс Мастерман, так и не сказал ей самого главного. Чиун вздохнул глубоко и разочарованно. Иногда Вэнс Мастерман поступает недостаточно решительно.
Если бы он хоть немного походил на женщину-водопроводчика, которая снова появилась на экране, гарцуя перед камерой, и громко, энергично рекламируя свою продукцию.
Ах, но у Вэнса Мастермана была трудная жизнь, а мужчины по-разному реагируют на несчастья. Однажды Чиун сказал об этом Римо на тренировке.
Они сидели на полу гимнастического зала в санатории Фолкрофт. Чиун посмотрел на Римо. Поначалу он не надеялся что-нибудь изменить в этом упрямом вечно острящем молодом человеке. Но шло время, он менялся, легенда воплощалась в жизнь, и Чиун почувствовал к нему нежность, потом уважение, а позднее почти любовь и решил поделиться с Римо секретом:
– Римо, ты убедишься, что люди делают то, что им предначертано. Научись понимать людей, и ты сможешь подчинить их себе. Старайся, чтобы тебя не разгадали. Учись быть ветром, который дует со всех сторон, тогда люди при встрече с тобой никогда не будут знать, какую створку души захлопнуть.
Одним движением Чиун поднялся с пола из позы лотоса, слегка огорченный, что сразу не понял, насколько трудно Вэнсу Мастерману раскрыть свою страшную тайну.
Он поднял глаза на гостей. Тот, кто стоит перед ним, будучи человеком подчиненным, стремится показать свое превосходство. А рядом тот, кто согласился дать Чиуну досмотреть телевизор. Этот – глупец и легко уступает чужой воле, не давая себе труда задуматься. И третий – негр, которому не понравилось, что оскорбляют старого человека. Что ж – и его судьба предрешена. Защищая Чиуна, он защищал самого себя.
Чиун обязательно расскажет Римо об этих трех странных типах. Тому интересно, почему люди поступают так, а не иначе.
Чиун улыбнулся и скрестил руки в широких рукавах своего белого кимоно.
– Господа? – сказал он. Вернее, спросил.
– Ну, кончилась твоя «мыльная опера»? – спросил Джонни Утенок.
– Да. Сейчас перерыв. Покажут рекламу, потом пятиминутные новости, а затем начнется следующий фильм. Мы можем пока переговорить, – он грациозным жестом указал им на стулья.
Но они продолжали стоять.
– Мы пришли не говорить, – произнес О'Бойл. – Мы пришли слушать.
– Логопед живет этажом выше, – ответил Чиун.
– Слушай, мистер Динь-Динь, ты сейчас выложишь нам все, и тогда мы тебя пальцем не тронем, – сказал Джонни Утенок.
– Старый, слабый человек останется вам навек благодарен за это, – сказал Чиун.
Утенок кивнул О'Бойлу:
– Следи за ним. Смотри, чтобы не смылся.
Утенок подошел к телефону и набрал номер, по которому никогда прежде не звонил.
Добраться до телефона Римо было трудно – он в этот момент находился под длиннющим, в четырнадцать футов, столом красного дерева в кабинете мэра Крэга Хансена. Синтия Хансен, дочка мэра, находясь под Римо, и подавно не могла этого сделать.
– Пусть звонит, – сказал Римо.
– Нельзя, – ответила она ему и лизнула ухо кончиком языка. – Я на службе у общества. – И еще крепче прижалась к нему обнаженным телом.
– Забудь о своей службе обществу. Служи конкретному человеку, – сказал Римо и тоже прижался к ней.
– Когда мне сказали, что работать в мэрии – это просто обслуживать публику, я и не подозревала, что мне придется делать это в буквальном смысле. Отпусти, слышишь? – сказала она, слегка сжавшись, чтобы прекратить это дело.
– Слабаки не способны на политическую карьеру, – вздохнул Римо. Он медленно и нежно вышел из Синтии и откатился в сторону.
Синтия Хансен выбралась из-под стола и голышом протопала по ковровому покрытию (семьдесят два доллара за ярд), приобретенному без ведома общественности, к телефону. Она сняла трубку, а сама устроилась в кожаном бежевом кресле (стоимостью в шестьсот двадцать семь долларов), положила длинные ноги на стол и посмотрела на свой левый сосок, все еще твердый от возбуждения.
– Приемная мэра Хансена, – сказала она, – чем могу быть полезной? – И сжала сосок указательным и средним пальцами.
Секунду послушав, она протянула трубку Римо, пожав плечами.
– Это тебя! – сказала она удивленно и снова пожала плечами.
Римо зарычал про себя от злости, вскочил на ноги, все еще в состоянии эрекции, обошел вокруг стола и встал между столом и Синтией. Она опустила ноги на пол, чтобы он мог подойти к телефону, а потом снова положила их на столешницу, по обе стороны от бедер Римо.
Римо взял трубку, прижал ее к уху плечом, слегка приподнял колени Синтии, запрокинул кресло и не слеша склонился над ней.
– Слушай, Барри! – раздался из трубки голос. – Мы знаем, чем вы занимаетесь.
Римо находился внутри и медленно двигался вперед и назад.
– Ставлю пять долларов, что не знаете, – ответил он голосу в трубке.
– Да? – спросил Джонни Утенок.
– Да, – ответил Римо.
– Да? Но мы все о тебе знаем, только не знаем, с кем ты сейчас работаешь.
– А вы не поверите, если я скажу, – произнес Римо, прибавляя усердия. – И никогда не поверите. – Он наклонился вперед и начал ласкать грудь Синтии.
– Правда? У нас тут ваш китаец… Что вы думаете по этому поводу?
– Скажите, чтобы он угостил вас котлетами по-суэцки. У него это классно выходит, но берегитесь соевого соуса. Он слишком много его кладет… слитком много… Слишком… – И Римо поставил страстную точку.
– Эй, Барри. Что там с тобой? – поинтересовался Джонни Утенок.
– Все великолепно, – ответил Римо, прижавшись к Синтии Хансен.
– Если хочешь увидеть старика, лучше признавайся.
– А что я должен вам сказать?
– Некто назовет тебе пароль. «Бабочки». Этому человеку ты сообщишь все, что знаешь. Что делаешь здесь, кто тебя послал сюда и все остальное. Иначе тебе никогда не видать своего деда.
Римо встал и сел голым задом на покрывающее стол стекло.
