Харлан Кобен - Всего один взгляд
— Вполне, спасибо.
Они подъехали к дому. Макс сразу потопал наверх и уже оттуда крикнул:
— Можно включить Губку Боба — Квадратные Штаны?
Возражать Грейс не стала. Как в любой семье, у них были строгие правила — днем никакого телевизора, но как любая мать, она знала: правила существуют для того, чтобы их нарушать. Кора, едва войдя, подошла к буфету, достала чашки и занялась приготовлением кофе. Грейс соображала, какую копию послать Гусу, и остановилась на увеличенной правой половине, где четко просматривались «меченая» блондинка и рыжая красотка. Похожего на Джека парня Грейс решила пока не трогать, не желая впутывать в это дело мужа. Двух девушек на снимке узнают скорее, чем одну, и никто не примет рассылку за выходку маньяка-преследователя.
Кора взглянула на оригинал фотографии.
— Можно высказать замечание?
— Да.
— Все это чертовски странно.
— Вот этот парень. — Грейс ткнула пальцем. — С бородой. Он тебе никого не напоминает?
Кора вгляделась.
— На Джека похож.
— Похож — или Джек?
— Тебе лучше знать.
— Джек пропал.
— Еще раз, с самого начала!
Грейс рассказала Коре, что произошло. Та слушала, постукивая по скатерти длинным ногтем, покрытым шанелевским кроваво-красным лаком «Руж нуар». Когда Грейс закончила, Кора сказала:
— Ты в курсе, что я невысокого мнения о мужчинах?
— Да.
— Я считаю, что в подавляющей массе они находятся на два порядка ниже собачьего дерьма.
— Помню.
— Так вот, очевидный ответ — на снимке, безусловно, Джек. Тогда, получается, эта блондинистая киса, которая уставилась на него, как на мессию, — его бывшая пассия. Получается, у Джека с Марией-Магдалиной роман, а кто-то, может, ее теперешний муж, хочет, чтобы ты об этом узнала, и посылает тебе снимок. Дело перешло в решающую фазу, когда Джек понял, что ты его раскусила.
— И сбежал.
— Правильно.
— Нестыковочки, Кора.
— У тебя есть версия получше?
— Я над ней работаю.
— Молодец, — похвалила Кора. — Потому что я тоже не верю в свою гипотезу. Это все треп. Мужики — дерьмо по определению, но Джек всегда казался мне исключением, подтверждающим правило.
— Я тебя обожаю.
Кора кивнула:
— Не только ты.
Услышав шуршание покрышек, Грейс выглянула в окно. Длинный лимузин, сверкая зеркально-черными боками, двигался по их подъездной дорожке с плавностью мотаунской подпевки.[8] Шофер, тип с крысиной физиономией и телосложением уиппета,[9] поспешно выскочил и открыл заднюю дверь.
Появился Карл Веспа.
Несмотря на род занятий, о котором трубила молва, Карл Веспа не одевался в бархат а-ля клан Сопрано и не носил блестящих непромокаемых костюмов, предпочитая брюки защитного цвета, спортивные куртки «Джозеф Эббод» и мокасины на босу ногу. Веспе было под шестьдесят, но выглядел он лет на десять моложе. Седина в светлых волосах до плеч была заметна только издали. Загорелое лицо отличалось гладкостью, которую дает ботокс. Длинные, как у хищника, клыки свидетельствовали об изобилии в организме гормона роста.
Кивнув крысообразному водителю, Веспа пошел дальше один. Грейс поспешила открыть дверь. На ее приветствие Карл Веспа ответил ослепительной белоснежно-клыкастой улыбкой. Грейс тоже улыбнулась, искренне радуясь встрече. Веспа поцеловал ее в щеку. Они не произнесли ни слова — это было лишним. Веспа держал Грейс за руки и смотрел на нее увлажнившимися глазами.
Макс подошел к матери и прижался к ее боку. Веспа выпустил руки Грейс и отступил на шаг.
— Макс, — начала Грейс, — это мистер Веспа.
— Привет, Макс.
— Это ваша машина? — спросил мальчик.
— Моя.
Макс посмотрел на лимузин, потом снова на Веспу:
— А телевизор внутри есть?
— Есть.
— Ух ты!
Рядом раздался театральный кашель.
— А это моя подруга Кора, — спохватилась Грейс.
— Я в восхищении, — галантно сообщил гость.
Кора посмотрела на лимузин и вновь на Веспу.
— Вы, случаем, не женаты?
— Нет.
— Ух ты!
Грейс в шестой раз повторила, когда и чем Макса покормить и чем он должен заниматься. Кора делала вид, что слушает. Грейс дала ей двадцать долларов на пиццу: этот блин с сыром Макс с недавних пор предпочитал всему остальному. Эмму примерно через час привезет мать ее одноклассницы.
Грейс и Веспа направились к лимузину. Водитель уже придерживал открытую дверь.
— Это Крам, — сказал Веспа, кивнув в сторону шофера. Крам пожал Грейс руку — и она едва подавила крик.
— Я очень польщен, — сказал Крам. Его улыбка заставляла вспомнить документальные фильмы канала «Дискавери» о морских хищниках. Грейс юркнула в лимузин, куда после нее вальяжно уселся Карл Веспа.
На столике стояли бокалы уотерфордского хрусталя и графин, наполовину наполненный какой-то карамельно-гламурного вида жидкостью. Был там и упомянутый телевизор. Над сиденьем нашелся DVD-плейер, CD-плейер с множеством кнопок, способных смутить опытного пилота. Все вместе — хрусталь, напитки, климат-контроль, хитрая электроника — давило роскошью, но ведь этого подсознательно и ждешь от сияющего лимузина?
— Куда едем? — спросила Грейс.
— Долго объяснять. — Они с Веспой сидели рядом, лицом по направлению движения. — Лучше давай я тебе покажу.
Карл Веспа первым из родителей, навсегда потерявших своих детей в Бостонской давке, появился у ее больничной койки. Когда Грейс вышла из комы, первое, что она увидела, было лицо Карла Веспы. Она не знала, кто это, где она, какой сегодня день — из памяти стерлась целая неделя. А Карл Веспа просиживал в ее палате сутками, засыпая в кресле рядом с ее кроватью. В палате всегда стояли букеты свежих цветов. Он обеспечил красивую обстановку, негромкую успокаивающую музыку, хорошие обезболивающие, частную сиделку. Как только Грейс смогла самостоятельно есть, благодаря Карлу Веспе ее стали кормить нормальной, а не больничной едой.
Он ни разу не спросил, что произошло, да Грейс и не могла бы дать вразумительный отчет. Следующие месяцы они говорили часами. Веспа рассказывал ей разные истории, в основном о своих неудачах на отцовском поприще. Благодаря обширным связям он попал в ее палату в первую же ночь. Он заплатил охране — что характерно, охрану больницы контролировала одна из городских преступных группировок — и сутками сидел у изголовья девушки.
Позже его примеру последовали родители других погибших. Странно, но их тянуло к Грейс, словно в ее обществе они находили утешение. Их дети погибли рядом с ней, и, быть может, малая часть души навсегда потерянного сына или дочери каким-то образом переселилась в ту, что выжила. Все это отдавало мистикой, но Грейс временами казалось, что она понимает.
Убитые горем родители рассказывали ей о своих погибших детях, и Грейс слушала, сознавая, что должна, обязана делать хотя бы это. Ситуация казалось ненормальной, но что-либо изменить не представлялось возможным. У Грейс не было ни отца, ни матери, а в больнице она купалась в нежности и внимании, от которых давно отвыкла. Этим людям не хватало ребенка, ей — родителей, такая вот получилась перекрестная проекция. Точнее определить происходящее Грейс не могла.
Выехав на Гарден-стейт, лимузин взял курс на юг. Крам включил радио. Из динамиков полилась классическая музыка — концерт для скрипки с оркестром.
— Ты помнишь, что скоро годовщина? — сказал Веспа.
— Да, — отозвалась Грейс. Она помнила, хотя изо всех сил старалась забыть. Пятнадцать лет. Прошло пятнадцать лет с той страшной ночи в «Бостон-Гарден». В газетах уже появлялись публикации в память о трагедии: «Где-то они теперь?» Родители жертв и выжившие в давке отнеслись к печальному юбилею по-разному. Большинство активно участвовали в траурных мероприятиях, считая, что это единственный способ не дать памяти о своих близких кануть в небытие. Появлялись душераздирающие статьи о Гаррисонах, Ридсах, Вейдерах. Гордон Маккензи, офицер охраны на том концерте, спасший десятки людей — он взломал запертые двери запасных выходов со стадиона — служил в бруклинской полиции в чине капитана. Даже Карл Веспа дал согласие на публикацию своей фотографии с женой, Шэрон, сделанной во дворе их дома: они сидели рядом, но было видно, что в душах этих людей навсегда поселилась пустота.
Грейс выбрала иной путь. Успешная художница, она не желала делать саморекламу на людском горе. Да, тогда она серьезно пострадала — и все, хватит об этом. Она не желала напоминать о себе, как многие невостребованные актеры, вылезающие из Богом забытых щелей, чтобы уронить крокодилову слезу на гроб ненавистного удачливого коллеги. Она не желала участвовать в юбилее. Пусть все внимание достанется погибшим и тем, кто остался их оплакивать.
— Он снова подал прошение об условно-досрочном, — желчно сказал Веспа. — Уэйд Ларю.
