Марина Эльденберт - Жертва

— Я бы предпочел оказаться на съемках семейной комедии с хэппи-эндом.

— 13 —

С того самого дня, как она дала свое согласие на работу с профессором, ложь стала неотъемлемой частью её жизни. Ложь про загадочного конкурента Вальтера, ложь про формулы, которые она якобы изменила. Она даже не побрезговала приплести сюда Люка, чтобы сыграть на чувствах, и от этого чувствовала себя грязной до омерзения. Для Беатрис, привыкшей все решать напрямик, не избегая откровенных ссор и сцен, эта история казалась отвратительной. Она всегда выбирала себе партнеров исключительно по собственному желанию и симпатиям, и мысль о том, что ей предстоит затащить этого типа в постель, вызывала у неё рвотные позывы.

В России она появлялась редко. Слишком живыми и болезненными были воспоминания. Сидя в такси, она со смешанными чувствами разглядывала улочки, которые помнила совсем другими. Беатрис хранила в памяти все, что было связанно с этим городом.

Глядя на современный мегаполис, она представляла, каким он был в восемнадцатом веке. Перед её глазами словно оживали события и люди; мелькали экипажи, слышался гулкий бой часов в родительской гостиной. В открытое настежь окно весной и летом врывался одуряющий аромат цветов из родительского сада. Что ж, в этом саду и началась её история, продолжающаяся уже более двухсот лет.

— Мария, маменька просила, чтобы ты была готова к четырем пополудни, и ни минутой позже. Его благородие граф ждать не изволят, — Катя просунула голову в дверь их спальни.

Беатрис сделала вид, что сестра прозрачна и до слуха её долетает только мелодия, льющаяся из гостиной. Было бы чем прикрыть уши! Матушка всегда играла на рояле, когда тревожилась. От этого кошмарного музицирования начинали тревожиться окружающие, но она становилась покойнее. Сама Беатрис всеми силами стремилась избежать знакомства с этим музыкальным инструментом и всякий раз, когда по суровому родительскому настоянию садилась за него рядом с учителем, начинала с силой бить по клавишам наугад, глядя в ноты. Её игра сопровождалась парой неизменных событий. Головной болью учителя и матушкиным: «Антоша, мне дурно! У нашей Мари никакого таланта»! Беатрис надеялась, что рано или поздно один из таких уроков станет последним, со временем так и произошло. Катя же не хуже остальных в этом доме знала, что она предпочитает свое второе имя, на крайний случай — Мари-Беатрис, но пренебрегала сим фактом. Так почему бы не пренебречь ей.

Беатрис должно было исполниться шестнадцать через четыре месяца. Родители, считавшие, что дочь слишком засиделась в девушках, дали свое согласие на её брак со стареньким графом. Матушка считала, что это последний шанс девицы, которая, несмотря на достойное образование, так и не научилась вести себя как должно. Не последнюю роль сыграл и тот факт, что помимо лысины и большого состояния, будущий супруг обладал весомым титулом, был вхож в не последние дома Петербурга и лично знаком с Императрицей.

Беатрис всех этих прелестей было не понять. Не понять, что ей делать в одной комнате со стариком, не говоря уж о постели, и его знакомство с Императрицей на это никак не влияло. После нескольких скандалов она поняла, что родители настроены серьёзно и решения своего не изменят.

Тогда Беатрис решила сбежать. В помощники она выбрала себе гувернера младшего брата, француза, который буквально сходил по ней с ума. Жан был худощав, прыщав, при виде матушки и отца начинал мямлить и запинаться, и желание мог вызвать разве что у жабы на последней стадии издыхания — исключительно из-за высокого душевного созвучия.

Тем не менее, он был единственным её ключиком к избавлению от «прелестных» перспектив оказаться в одной постели со стариком, который вот-вот рассыплется от неудачного движения. Поэтому Беатрис щедро раздавала Жану авансы в качестве мимолетных взглядов и поцелуев, от которых после его ухода отплевывалась и вытирала губы. Французу этого было более чем достаточно. Он ходил за ней как хвостик, когда не был занят обучением Антона, считал дни до побега и до момента, когда наконец-то сможет получить её в свое полное распоряжение. Беатрис тоже считала дни, но по другой причине: ей всего лишь нужно было выехать вместе с ним во Францию, а дальше она и сама справится. Родители, зная нрав Беатрис, следили за ней очень пристально, поэтому приходилось вести себя достойно и послушно, дабы ни матушка, ни отец ничего не заподозрили раньше времени.

На празднестве в честь их с графом помолвки народу было много, и, когда родители отвлеклись, а сам граф был уже в таком состоянии, что танцевать его могло заставить только волшебство, Беатрис улучила минутку и сбежала на балкон. Свежий ночной воздух показался бесценным даром.

Она скрылась в уютном уголке, чтобы никто её не заметил, удобно устроилась прямо на полу, на заранее припасенной подушке. Достала припрятанный здесь томик стихов Никола Буало-Депрео, и углубилась в чтение. Эту книгу она обнаружила в библиотеке отца. По всей видимости, её выписали из Франции вместе с другими, не догадываясь о содержании, потому как представить себе отца, читающего литературу такого толка, Беатрис не могла. Папа избегал всякого рода новизны и откровенности высказываний, будь то речи или же литература.

Внимание её привлекло движение со стороны сада. Поначалу Беатрис решила, что ей показалось, но шорох листьев заставил насторожиться. Она захлопнула и отложила книгу, подобралась поближе к перилам, чтобы иметь возможность наблюдать за происходящим. Скорее всего, садовник опять выпустил пса прогуляться на ночь, хотя папа строго-настрого запретил ему это делать, особенно когда в доме гости.

Подсознательно Беатрис надеялась на что-то более интересное: например, на то, что кто-нибудь из гостей решил уединиться для поцелуев и не только. «Не только» манило её с каждым годом все больше, но Катя при одном упоминании чопорно поджимала губы и говорила, что благородным девицам на такие темы говорить постыдно. Тем более что знала «об этом» она не больше самой Беатрис. Маменька же вообще схватилась за сердце и попросила срочно принести ей нюхательных солей. Беатрис всего-то и спросила, как у них сладилось с отцом. Потом с ней провели разъяснительную беседу, объяснив, что приличные девушки не должны не только задавать вопросов, но и думать о подобном в принципе.

Беатрис с ужасом представляла, что же её ждет дальше, если все так смущаются об этом говорить. Она начала считать себя глубоко порочной, но интерес от этого не пропал. Иногда, когда Катя засыпала раньше, Беатрис развязывала под одеялом тесемки длинной ночной сорочки, осторожно, стараясь не шуметь, стягивала её прямо под одеялом и ласкала себя. Это было приятно, но при мысли о том, что то же самое с ней будет делать сухощавый, невысокий седой старикашка, её начинало мутить.

Она напряженно всматривалась в темноту и, наконец, увидела мужчину, шагнувшего в сторону. На их садовника Григория не похож. Тот чернявый и сутулится все время, а этот высокий, светловолосый, статный. Черты лица в темноте не разглядеть, но ей представилось, что собой недурен. Что он тут делает?

— Эй, вы! — шикнула на него Беатрис. Громче говорить она опасалась, из боязни быть замеченной.

Незнакомец повернулся, шагнул к ней, и Беатрис увидела, что кто-то из гостей повернул голову и смотрит в сторону балкона. Она отчаянно замахала на него руками, с таким-то ростом его могли заметить из гостиной. Заметят его — и её обнаружат. Абсолютно не заботясь о собственной репутации, она взобралась на перила. С трудом справляясь со своим платьем, перевалилась через них и практически плюхнулась к его ногам, отползла в сторону и краем глаза заметила что-то светлое вдалеке, в кустах.

Белое пятно оказалось достаточно большим и по очертаниям больше напоминало человеческую фигуру. Беатрис замерла, сидя прямо на земле. Платье было безвозвратно испорчено, но оно сейчас волновало её в последнюю очередь. Кажется, она даже знала, кто там лежит. Ольга, племянница её будущего мужа. По крайней мере, одета она была именно так: розовые шелка из Парижа и лиловые кружевные оборки на лифе трудно было приписать кому-то другому.

Беатрис подняла голову и посмотрела на него снизу вверх, сейчас она уже могла разглядеть его. Высокий, светловолосый, с зелеными глазами. Он был красив, более чем, но в его чертах Беатрис неожиданно для себя отметила нечто хищное и жестокое. Она уже открыла рот, чтобы закричать, но под его взглядом передумала, сама не понимая, почему. Пару раз моргнула, избавляясь от странного ощущения, а потом просто спросила:

— Зачем вы убили её?

— Затем, чтобы она не убила кого-нибудь еще, — ответил незнакомец по-французски. Он смотрел на неё так, будто знал, кто она такая, знал о ней все и даже больше.