Марина Эльденберт - Дневник Мелани Вэйр

Дневник Мелани Вэйр

Запись первая. 29 июля 2011 года, 14:30

Я никогда не вела дневник, потому что нет ничего смешнее, чем делиться своими мыслями с бумагой. Она сказала, что мне придется делать это, и сейчас, когда я пишу, я не знаю, кто управляет моей рукой – она или я. Вы решите, что я сошла с ума, что у меня помутнение рассудка. Так оно и есть. Мое тело больше мне не принадлежит, мои мысли и желания подчинены ей. Сейчас я рада этому, потому что если бы не её контроль, я бы визжала от страха. Где-то внутри я кричу во весь голос, но мои пальцы спокойно сжимают ручку, и я вижу, как на листе появляются строки – слово за словом, выведенные моей рукой. Это мой почерк, и она говорит, что так будет всегда, пока буду писать я.

Когда я спросила, зачем этот дневник, она ответила, что ей нужно оставить после себя хотя бы что-то кроме хаоса и разрушений. Рассказать свою историю миру – через меня.

Её зовут Дэя, и ей осталось жить несколько месяцев.

Запись вторая. 29 июля, 22:45

Её нет, или она ушла? Я не знаю, возможно ли такое. Она говорила, что нам придется провести вместе последние несколько месяцев, но я не слышу её, не чувствую… мои руки дрожат, и я понятия не имею, зачем пишу все это… Она не просила меня. Мне страшно, Господи, как же мне страшно… Почему я? Почему она выбрала меня?! Я всегда была неудачницей, меня не замечала даже собственная сестра… Почему я?!

Меня трясет, и я задыхаюсь… в школе нас учили справляться с таким состоянием, это паническая атака, но я ничего не могу с собой поделать… Должно быть, поэтому я сейчас пишу. Я надеюсь, что она ушла, ушла навсегда, из меня, из моей головы… Я хочу бежать, но не знаю, куда. Я вызвала такси, поеду в аэропорт, уеду из города, из страны, но смогу ли я сбежать от неё… Не знаю. Я хотела бы позвонить маме, но не могу… она всегда чувствовала мое состояние, и если она поймет, что что-то не так, лучше не будет.

Она говорила: «Кого бы ты ни позвала на помощь, я уничтожу любого», – и я не хочу, чтобы она причинила вред маме. Мне больше не к кому обратиться, отец меня никогда не слушал, а Патрисии на меня наплевать. Я совершенно одна.

Страшно, страшно, страшно…

Запись третья. 30 июля, 14:40

Не помню, как я оказалась в этой квартире. Простенькой, старой, но на удивление чистой. В ней всего одна комната, а ванная в стиле ретро.

Да что там говорить, я многого не помню...

Раз уж мне предстоит все это писать, давайте познакомимся. Меня зовут Мелани Вэйр, мне девятнадцать, и до встречи с Дэей я думала, что у меня впереди целая жизнь.

Сейчас мы в Канзас-Сити. Город, где я родилась, выросла, ходила в школу и даже поступила в колледж. Я хотела учиться на ветеринара, но отец сказал, что мое никчемное существование должно быть хоть чем-то компенсировано, и что он даже согласен это оплатить. Так я стала фармацевтом. Точнее, стану… Или стала бы, если бы каким-то образом меня не угораздило встретить Дэю.

В детстве я хотела собаку, но у Патрисии и отца аллергия на шерсть в любом её проявлении. По-моему, у них аллергия на жизнь, но это всего лишь моя теория. Даже думать не хочу о том, через какие слезы и искреннее отчаяние мы отдавали найденного мной на улице щенка в приют. Я целых два дня прятала его у себя под кроватью, убирала за ним, и таскала ему еду из холодильника, пока сестрица меня не засекла и не сдала отцу.

Моя память напоминает переваренную кашу, но, кажется, я начинаю вспоминать день встречи с Дэей. Я возвращалась из библиотеки, у меня страшно болела голова, потому что я умудрилась простыть, а потом увидела её. Невысокую миниатюрную молоденькую девчонку рядом с ярко-красным «Бентли». Она выглядела, как дочка богатого папаши, у которой есть все, и наверняка её серебристо-стальное по фигуре платье и туфли в тон стоили целое состояние. Я точно помню, что подумала об этом, потом встретилась с ней взглядом, а дальше – все, пустота.

Не повезло оказаться не в то время, не в том месте, и учиться на фармацевта. Она сказала, что выбрала меня из-за моей внешности и неповторимого таланта сливаться с интерьером. Ей нужна была невзрачная, ничем не примечательная девчонка, а я подходила идеально. Меня не замечали не только мои знакомые, но даже я сама. Что ж, приятно было услышать подтверждение собственных мыслей.

Вопреки моим надеждам, Дэя не исчезла. Она сказала, что иногда будет пропадать, потому что ей нужно побыть одной, и обещала, что любая глупость, которую я совершу, обойдется мне очень дорого.

Мне стало смешно. Можно подумать, я и без её угроз не понимаю, что попробуй я рассказать кому-то о том, что со мной происходит, меня просто упекут в психушку. Точнее, нас упекут в психушку. Особенно если я позвоню отцу. А что, хороший способ устроить ей неприятности…

Я пришла в себя от того, что сжимаю в руке обломки ручки. Она написала строки, которые я не могу понять. У неё красивый почерк. Красивый и сильный, сами буквы чем-то похожий на арабскую вязь.

Дэя говорит, что это один из древних языков, каллиграфия. Она писала о том, что хочет разорвать мне вены собственными зубами, что моя кровь пропитает одежду, будет на стенах и на полу, что я буду умирать и чувствовать это. Когда мое сердце перестанет биться, она просто вернется в свое тело и найдет кого-нибудь ещё из моего колледжа. Прямо сейчас она спрашивает, хочу ли я этого. Говорит, что можно сделать проще – полностью вышвырнуть меня из собственного тела. Я просто перестану существовать, а когда она покинет его, останется лишь оболочка-овощ.

Хорошенький выбор.

Умереть или стать её рабыней? Хуже, чем рабыней. Остаться безвольной куклой, марионеткой или перестать существовать? Именно существовать, потому что жизнью это назвать невозможно. Пусть меня простят за мою слабость, но пока что я не готова исчезнуть. Возможно, позже, но не сейчас.

Я буду бороться за свое тело и за свою жизнь, и посмотрим, кто кого. Мне не скрыть от неё своих мыслей, и сейчас Дэя смеется и говорит, что это забавно. Что ж, посмотрим. Пока ещё у меня есть силы и желание жить. Пока ещё…

У меня есть силы и желание жить! Ненавижу её!

Древней нравится моя ненависть, и она считает её хорошим знаком. По словам Дэи, это единственная возможность выжить, когда больше ничего не осталось.

Не хочу в это верить. Не хочу.

Запись четвертая. 1 августа, 12:16

Мы в аэропорту. Скоро должны объявить посадку на наш рейс. «Мы» летим в Сиэтл.

Хах. Кажется, я впервые написала «мы». Интересно, о чем это говорит?

Я забыла сказать, что теперь я студентка Университета Вашингтона, Дэя позаботилась о моем переводе. Она много о чем позаботилась, используя свои супер-пупер-мегасилы. Я не писала об этом, потому что не хотела вспоминать. Это то, что меня больше всего пугает. Пугает по-настоящему.

Меня «не было» три с половиной месяца. Со дня, как она завладела моим сознанием и до первой записи, до момента, как она разрешила мне вернуться, прошло много времени. Я ничего не почувствовала. Это как закрыть глаза сегодня, а проснуться, скажем, через полгода. Это пугает, сводит с ума. Что, если однажды ей придет в голову просто избавиться от меня, и я исчезну? Никогда больше не услышу мамин голос, не обниму её?..

Господи, сейчас я готова даже каждый день выслушивать от отца, что я – его разочарование, не то что Патрисия, терпеть издевки и насмешки сестрицы, в перспективе талантливого адвоката. Что угодно, только не это безволие и полная покорность власти Дэи.

Она позволяет мне вспоминать, что было в месяцы моего «отсутствия», показывает, как «я» себя вела, и у меня сжимается сердце от того, что она наговорила маме. Это о грустном. Моя семья – в принципе грустная тема.

Я родилась в культе старшей сестры. Патрисию обожали все – мама, папа, бабушки и дедушки, дядюшки и тетушки, все знакомые, которые когда-либо бывали у нас дома, норовили выразить свое восхищение старшей дочерью Роберта Вэйр. Отец раздувался от гордости, когда музей её многочисленных школьных наград пополнялся очередным экспонатом. Она была везде и всюду: в команде поддержки, в школьной газете главным редактором, законодательницей мод, в старших классах обрела небывалую популярность, кучу подруг, желающих прикоснуться к краешку её славы и толпы поклонников, о которых вытирала ноги. Её яркой и без преувеличения запоминающейся внешности – длинным каштановым, от природы вьющимся волосам, голубым глазам, завидовали многие. Мои темные волосы, тонкие и прямые, серые глаза и непропорционально худые длинные конечности на фоне её идеальности смотрелись катастрофически невыигрышно. Потом у неё стал четвертый размер груди, а у меня второй, но это уже личные заморочки.

То ли из-за внешности, то ли из-за моего клейма вечной неудачницы – я и правда умудрялась влипать в истории на ровном месте, Патрисия стала моим злейшим врагом. Самым жестоким нападкам в школе я подвергалась по её милости, а дома у меня не получалось и слова поперек сказать. Стоило мне открыть рот, как меня тут же перебивала мисс Гениальность и переводила тему на собственные интересы. Так я научилась молчать. Отец поощрял Патрисию во всем, а мама не вмешивалась, потому что не хотела с ним ссориться. В нашей семье тон задавал именно он, и у этого правила не было исключений.