Записки мертвеца - Георгий Апальков
— Надежда, это Карлсон, приём!
Карлсон? Серьёзно? На догадки о том, кто бы это мог быть, не ушло много времени. Я знал, с кем я буду говорить, если мне удастся добраться до источника звука.
— Жди здесь, — сказал я Юле, когда мы тихонько, ступенька за ступенькой, преодолели половину лестницы. Она кивнула и встала у перил, по-прежнему крепко сжимая нож в маленьких, вспотевших ладонях.
Я поднялся на второй этаж и стал прислушиваться. Звук работающей радиостанции доносился из комнаты, дверь в которую была приоткрыта. Остальные комнаты на этаже были заперты. Я чуть крепче взялся за нож, готовясь в любой момент пустить его в дело.
Надо было уйти. Надо было открыть какое-нибудь окно, ведущее либо во двор, либо на улицу и уйти оттуда прочь, потом — каким-то образом добраться до трассы, миновав всех заполонивших Надеждинское мертвецов, а потом — пешком дойти до города. Конечно, и при таком раскладе был шанс погибнуть где-нибудь в пути, но… Но за каким чёртом надо было оставаться в этом проклятом доме?
Я тронул приоткрытую дверь и медленно её отворил. Передо мной предстал кабинет мэра: компактное, уютное пространство в тёмных тонах, с рабочим столом посередине и маленьким диванчиком у стены. Чудная комнатка. Как и все прочие комнаты особняка, она светилась роскошью: стол и стул рядом с ним были выполнены из дорогого дерева, названия которого я не знал, а маленький диванчик в зоне отдыха был утянут каким-то дорогим материалом, на который даже смотреть было приятно — не то что прикасаться к нему. На деревянном полу лежал небольшой ковёр, который был чуть скомкан, сбит и находился не в центре комнаты, как должен был, а возле того самого диванчика. По левую сторону от рабочего стола, была закрытая дверь, которая вела неизвестно, куда. На самом столе стояла большая радиостанция, которая и была источником звуков.
— Надежда, Надежда, это Карлсон, приём! — повторил вызов человек с престранным позывным.
— М-м-м-м-а-а-а, — ответил кто-то.
Я посмотрел налево и увидел ноги, торчащие из-за двери. Держа нож наготове, я резко зашёл за дверь, снова прикрыв её, и увидел Лёху, лежавшего в луже собственной крови. Действия мои были инстинктивными. Что сделали бы вы, увидев друга или просто хорошего знакомого стонущим и лежащим без чувств на боку? Первое, что приходит в голову — прийти ему на помощь. Наклониться к нему, тряхнуть за плечо и спросить:
— Эй, ты живой?
Так я и сделал.
— М-м-м-а-а, — ответил Лёха.
Его челюсть была свёрнута набок, нос был расплющен, а на один глаз, кажется, пришёлся удар такой силы, что он просто лопнул и вытек из глазницы. Его волосы были насквозь пропитаны кровью и выглядели теперь так, будто были вылеплены из глины или пластилина. Он был мёртв. Но не до конца.
Едва я тронул его за плечо, он перевернулся на спину. Затем он широко раскрыл своей единственный уцелевший глаз и посмотрел им на меня. Я резко вскинул руку с ножом и приготовился нанести удар, который прекратил бы его мучения. Но Лёха — бедный Лёха, которого, должно быть, сегодняшней ночью окончательно доконала болезнь — оказался проворнее. Он кинулся на меня, и я промахнулся, ударив его ножом в щёку и распоров её. Мой кулак затем угодил ему прямо в зубы. Я поспешил отнять руку, чтобы он не успел сжать переломанную челюсть и укусить меня. Убрав руку, я отпрянул от него, чтобы увеличить расстояние между нами и занять более выгодную позицию для предстоящего боя. Лёха встал. Не выпрямляя спины, он побежал на меня и схватил меня так, как хватают своего соперника борцы, готовясь к броску. Такого я не ожидал. Он ухватил меня за пояс, продолжая толкать, и я потерял равновесие. Упав, я выронил нож и стал судорожно пытаться взять Лёху за голову, чтобы не дать ему вцепиться в меня зубами. Он шипел и тянулся ко мне. Мне удалось-таки взять его за шею. Левой рукой я держал его, а правой пытался нащупать нож. Я рыскал по полу, но никак не мог его найти. Долго так продолжаться не могло: нужно было сделать что-то, иначе силы начнут покидать меня, и он сможет до меня дотянуться. Я ударил его кулаком в висок, который, по всей видимости, кто-то уже повредил, пытаясь проломить Лёхе череп чем-то тяжёлым. Я ударил ещё раз, и он ослабил свой напор. Я снова попытался найти нож наощупь. Ничего: как сквозь землю провалился.
— Юля, сюда! — крикнул я в отчаянии. У неё тоже был нож, и я решил, что могу воспользоваться им.
Юля не растерялась и прибежала в считанные секунды. Услышав её шаги на входе в комнату, я сказал:
— Дай сюда нож!
Не сказав ни слова, она подбежала ко мне. Я протянул ей руку. Она вложила в неё свой нож, и я тут же ударил им Лёху в висок: в место, где черепная кость его уже треснула, и где имелась большая вмятина от удара тупым и тяжёлым предметом. Лезвие вошло в голову по самую рукоять. Лёха был мёртв. Юля оторопевшим взглядом смотрела, как я спихиваю его тело с себя и вытаскиваю нож из раны.
— Всё нормально? — спросил я её.
— Угу, — ответила она.
— Внизу никого не видела?
— Нет.
— Ладно.
— Надежда, Надежда, это Карлсон, приём! — повторил голос в динамике радиостанции.
— Кто это? — спросила Юля.
— Сейчас узнаем, — ответил я.
Мне понадобилось несколько минут для того, чтобы разобраться, как пользоваться этой штукой. В конце концов, я нашёл, куда нужно нажать, чтобы в кои-то веки выйти на связь с этим таинственным Карлсоном.
— Захар, это ты? — спросил я.
— Кто это? — спросил Карлсон.
— Это… Костя меня зовут. Ты меня не помнишь, наверное. Не суть. Ты где сейчас?
— Я? Где обычно: в лагере. Откуда знаешь, как звать меня? Где Гросовский? Вы как там, живые все вообще?
— Мы с тобой встречались как-то, когда ты тут ещё жил и на моторе на моём в патруль летал. Не суть. А мэр… Не знаю, где. Уехал, по ходу. Живые — есть. Но есть и мёртвые. Много мёртвых.
— Про это я в курсе. С воздуха ещё час назад всё плохо выглядело. Мы бы подмогу прислали, но… Но вся наша подмога с полей не вернулась, как, впрочем, и мэрские ребята. Обложили их. На связь не выходят. Похоже… Короче, не знаю. Думаю, если б они ещё живы были, у вас бы там по деревне мертвяки не бегали.
— Кто это такие?
