48 улик - Джойс Кэрол Оутс

Конечно, на самом деле это была не М., а женщины, похожие на мою сестру. Бывало, что я, оправившись от шока, внимательнее присматривалась к ним и понимала, что они не имеют с ней никакого сходства.

Шли месяцы. Я ходила (одна) по Драмлин-роуд, в кампус женского колледжа, раскинувшегося на холмах, на старое кладбище (где похоронены наши далекие предки Фулмеры; они покоятся под старыми покосившимися могильными камнями, тонкими, как игральные карты), и везде, особенно в ветреные дни, я видела – или воображала, что вижу, – на некотором удалении М., обычно со спины или в профиль. Еще чаще она мне мерещилась на почте, где я стояла за стойкой, словно мающаяся в загоне свинья, которую должны повести на бойню. А однажды, ближе к вечеру, перед самым закрытием, дверь внезапно распахнулась, будто под напором ветра, и в проеме появился расплывчатый силуэт. Я глянула в ту сторону мимо невыразительного широкого лица посетителя у стойки и испытала шок, узнав… ее.

– Мэм, вам плохо? – воскликнул посетитель, видя, что я теряю сознание, не в состоянии удержаться на ногах, падаю, слепо хватаясь за что ни попадя, хнычу в страхе, тяжело оседая на грязный линолеум за стойкой; в потном кулаке стискиваю блок дорогих почтовых марок.

Глава 28

«Прощальная записка».

«Дорогой отец!

Прости меня, пожалуйста.

Когда-нибудь я дам объяснение своему эгоистичному поведению.

(Слово «эгоистичный» было выбрано неслучайно. Ведь фактически в жизни М. все, если оценивать ее объективно, было пропитано эгоизмом.)

Эту лаконичную записку я решила сочинить сама. Написала ее печатными буквами синими чернилами на листе плотной белой бумаги, принадлежавшей М., на следующий день после того, как упала в обморок за стойкой в почтовом отделении. Тогда меня привела в чувство одна из сотрудниц (вечно во все вмешивающаяся). Опустившись возле меня на колени, она прижимала к моему горячему лицу смоченные в тепловатой воде бумажные полотенца, а потом, когда я немного пришла в себя и могла уже передвигаться без посторонней помощи, настояла, чтобы я отправилась домой, хотя до окончания рабочего дня оставалось еще двадцать пять минут.

Мне казалось, что записка, выставлявшая М. не жертвой жестокого похищения, а «отсутствующей по собственному желанию», возымеет терапевтический эффект, смягчит горе отца, усиливавшее мои собственные тревоги.

(Папа тоже начал «видеть» М. в городе, где-нибудь вдалеке, что неизменно повергало его в шок и изумление, после чего он часами не мог успокоиться.)

Была еще одна причина, толкнувшая меня на эту хитрость: после короткого благословенного периода времени, когда я вовсе перестала думать о сестре, вновь дала о себе знать нахальная астролог-медиум Милдред Пфайффер. Эта женщина посмела через Лину передать мне записку, в которой утверждала, что она обладает «важной, бесценной» информацией о М.

(Но об этом позже.)

Часами я практиковалась, чтобы научиться подделывать подпись М. – единственное слово в записке, которое я отважилась написать ее почерком.

В принципе, М. вполне могла бы прибегнуть к печатным буквам, чтобы сымитировать «художественный» шрифт.

Позже, перечитав записку в десятый раз, я решила поставить после подписи дату – «11 апреля 1991 г.» – на французский манер (число/месяц/год), как это делала М., всегда стремившаяся в чем-нибудь выделиться.

Я надеялась таким образом успокоить папины страхи, рассчитывала, что отец перестанет горевать об М., сходить с ума из-за нее, смирится с тем, что М. (по собственной воле) покинула Аврору, и будет жить дальше.

И обратит свое отцовское внимание на меня, на свою вторую дочь.

И что эта астролог-медиум оставит меня в покое.

Нет. Лучше не надо.

К такому выводу я в итоге пришла. Неохотно.

Пусть записка, по моему мнению, была шедевром краткости и сама я сутками отчаянно «искала» ее среди бумаг М. в ее комнате, в конечном итоге я решила не показывать свое сочинение отцу.

Не потому, что это была подделка, а скорее по причине того, что следователи сочтут записку подделкой: подозрительно ведь, что записка нашлась среди вещей М. лишь спустя несколько недель после ее исчезновения.

К тому же у полиции возникнет резонный вопрос: если записка адресована отцу, почему она не была оставлена там, где он сам мог бы ее найти? Тем более что я не попыталась написать почерком М. всю записку, а лишь подделала ее подпись. Это может выдать меня с головой.

Нет, это исключено! Категорически.

Папа, наверное, обрадуется, что М. не похитили и не убили, но он все равно будет расстроен, уведомит о записке полицию Авроры, а ее сотрудники обратятся в полицейский департамент штата с просьбой прислать криминалиста-графолога, чтобы определить, действительно ли эта записка написана рукой М. Я была уверена в своей способности обмануть экспертов, но не на все сто процентов, и не могла допустить, чтобы меня разоблачили. Поэтому я изорвала в клочки ту самую записку, над которой так долго корпела. Рассудила, как Фальстаф[15], что главное достоинство храбрости – благоразумие.

Не смей рисковать. Это глупый риск. Неоправданный риск.

Если эти кретины из полиции установят, что «записка поддельная», то заподозрят, что я причастна к исчезновению М.

Глава 29

«Медиум».

Очередная загадка, не имеющая объяснения. В начале июля 1991 года, спустя примерно три месяца после (предполагаемого) исчезновения моей сестры Маргариты, «астролог-медиум» Милдред Пфайффер тоже исчезла.

Так говорили. Утверждали. Лично я не имела о Пфайффер никакой информации из первых уст. Никогда в глаза не видела эту женщину.

После того как я написала вежливый ответ на ее письмо, она не давала о себе знать, и я по наивности предположила, что эта женщина оставила свою затею. Что если она рассчитывала на некое денежное вознаграждение от отца и/или надеялась сделать себе громкую рекламу в желтой прессе, то поняла свою ошибку. Но в этом я глубоко заблуждалась. Нельзя полагаться на добропорядочность других.

Родственники, друзья отца и даже коллеги М. в колледже, которых донимала эта нелепая женщина, начали докладывать мне, что Милдред Пфайффер так легко не сдастся, что я недооценила ее зловредную энергичность. Теперь она «требовала» не только встречи со мной и отцом, но и настаивала на своем участии в полицейском расследовании.

Видимо, ее раздражало, что следствие топчется на месте, а она никак не может на него повлиять, поскольку дело об исчезновении М. теперь находилось в руках полиции штата Нью-Йорк со штаб-квартирой в Олбани, и к ее сотрудникам она не могла обратиться так запросто, как к полицейским Авроры.

Пфайффер требовала, чтобы родные М. – то есть мы с папой – предоставили ей «интимные предметы одежды» М., тогда она сможет яснее «увидеть», где находится М.

Разумеется, мы отказались. Еще чего!

Мне часто звонила Дениз: «Джорджина, ты слышала?..» Ликование в голосе кузины, ее притворная заботливость действовали на нервы, но я не срывалась, не показывала, что ее звонки сильно расстраивают меня –