Кит Маккарти - Мир, полный слез
– А он, судя по всему, вполне успешно обходится без нее.
– Я же сказала, что Хьюго всегда был сильным.
– Значит, лишившись Хьюго, она отправилась искать поддержки на стороне, – предположил Айзенменгер, обдумав сказанное Еленой. – Так?
– Вероятно.
– А ты знала этого Ричарда, отца Тома?
– Нет. Он был сезонным рабочим. Тристану приходится нанимать массу людей, перед тем как открыть замок и поместье для посетителей. И мы с Джереми почти никого из них не знали.
А вот Нелл знала… и, судя по всему, неплохо.
– Интересно, почему она это сделала… – помолчав, заметил Айзенменгер.
– Что ты имеешь в виду?
– Просто странно, вот и все. Она тоскует по Хьюго и вступает в сексуальные отношения с сезонным рабочим. Вряд ли он мог оказать ей эмоциональную поддержку, в которой она нуждалась.
– Ты так говоришь, словно она какая-то гулящая девица.
– Знаешь, многим кажется, что вступать в половые отношения в четырнадцать-пятнадцать лет – это как минимум преждевременно, если не свидетельство распущенности, – ответил он.
– Я уверена, что в данном случае все было иначе. – В голосе Елены прозвучала отчужденность, и Айзенменгер понял, что она вновь пытается защититься от его критики. – Скорее всего, это началось с дружеских отношений, а потом они потеряли над собой контроль.
– Возможно. И все же это сильно на нее подействовало, – примирительным тоном ответил Айзенменгер. – И оставило глубокую рану в ее душе.
– Тереза редко писала мне и никогда не вдавалась в подробности, – печально произнесла Елена. – Она предпочитала рассказывать о чем-нибудь хорошем. И когда я увидела ее нынче вечером, мне показалось, что все в порядке, но теперь я в этом отнюдь не уверена.
– Интересно почему, – тихо произнес Айзенменгер.
– О чем ты?
– Почему Нелл так страдает?
Елена подумала, что Джон, вероятно, недоразвитый.
– Она в пятнадцать лет родила ребенка! Она разрушила свою жизнь!
– Да? – Айзенменгер по-прежнему ничего не понимал. – По-моему, мы живем не в девятнадцатом веке и Нелл никто не ссылал в работный дом. Да, у нее есть сын, но у него есть няня, а кроме того, родители и достаточно денег для того, чтобы Том был для нее не столько обузой, сколько любимой игрушкой.
Только произнеся последнее слово, он осознал, насколько оно точно отражает действительность. Они пробыли в доме всего несколько часов, а он уже понял, что Нелл имеет мало касательства к ежедневному уходу за своим сыном.
– Ты не знал ее прежде, Джон. Она всегда была такой… наивной. Она получала от жизни все самое лучшее и, скорее всего, даже не догадывалась об ее темной изнанке. Думаю, беременность и все, что за ней последовало, стало для Нелл страшным потрясением.
Он мог понять, что это значит. Так что же заставляло его подозревать, что за всем этим скрывается нечто более зловещее?
– И Элеонора… Господи, как она постарела, – промолвила Елена.
– Всего лишь стала более забывчивой, насколько я могу судить, – пробормотал Айзенменгер.
– Еще какой забывчивой, – вздохнула Елена. – Я не ошибаюсь? Это действительно слабоумие?
– Да, и боюсь, уже в серьезной стадии.
– И ничего нельзя сделать?
– Есть некоторые лекарства, которые могут замедлить его развитие на ранних этапах, но, думаю, бедняжке Элеоноре уже поздно их принимать.
– А они это понимают? Должны понимать.
– Полагаю, да, – вздохнул Айзенменгер. – Вопрос лишь в том, понимает ли это сама Элеонора.
– Господи, как ужасно!
Айзенменгер мало чем мог ее утешить, да и те немногие слова ободрения, которые он сумел из себя выдавить, были приправлены горечью.
– Как правило, от слабоумия больше страдает не сам больной, а его родственники.
На этом они оба умолкли.
Часть 3
– Елена?
Она обернулась, услышав свое имя. Нелл была облачена в простое красное платье без каких-либо украшений. Косметика на лице отсутствовала, равно как и обувь на ногах. Нелл стояла в коридоре в нескольких метрах от Елены и выглядела еще более обворожительной, чем накануне вечером. Однако Елена вновь ощутила печаль, в которую Нелл была закутана как в кокон.
– Доброе утро, Нелл, – улыбнулась она.
Нелл медленно двинулась к ней. Ее водянистые глаза казались такими огромными и нежными, что Елене на мгновение подумалось, что они могут принадлежать лишь пришелице из иных миров.
– Прости меня за вчерашний вечер, – покаянным голосом промолвила Нелл.
– О, ничего страшного.
– Просто меня это так поразило. Я не знала, чем занимается Джон.
– Надо было заранее тебя предупредить.
– Да нет, просто я такая глупая.
Елена почувствовала облегчение – казалось, Нелл избавилась от того, что ее мучило.
– Идешь завтракать?
– Я уже поела.
– Ну ладно, тогда увидимся позже.
Нелл улыбнулась.
– Да, мне столько нужно тебе рассказать.
Таннер сидел, откинувшись на спинку кресла, и вместе со старшим инспектором Саймом слушал отчет Сорвина. Когда тот закончил, он повернулся к коллеге.
– Ну, что скажете, старший инспектор?
Оба были высокими и плотными, и их можно было принять за братьев если не по крови, то по оружию.
– Пятьдесят на пятьдесят, – ответил Сайм. – На этой стадии нельзя пренебрегать ни одной из версий. Многое будет зависеть от результатов вскрытия.
– Когда мы получим отчет патологоанатома? – осведомился Таннер, обращаясь к Сорвину.
– Я поднажму сегодня, но, скорее всего, не раньше завтрашнего дня.
– Значит, до этого момента никаких предположений. Понятно?
Сорвин кивнул.
– Вы нуждаетесь в дополнительных силах?
Сорвин считал, что это ему не повредило бы, но по личному опыту знал, что лучше ничего не просить.
– Нет, сэр. Пока мы с Фетр справляемся.
Таннер кивнул. А Сайм и усом не повел.
Огромная кухня в виде буквы «L» была настоящим раем для обитателей дома. С одной стороны стояла газовая плита, с другой – электрическая печь и полка для разогрева пищи. Вдоль длинной стены выстроились буфеты, в самой широкой части помещения находились разделочный стол и центральная раковина, а две других располагались в противоположных концах кухни. В дополнение к внушительных размеров холодильнику, стоявшему возле одной из раковин, по соседству с кухней располагалась холодная кладовая. А за столом могли разместиться не менее шестнадцати человек.
Елена забрала Айзенменгера, и они вместе вошли в кухню; за столом уже сидела Тереза, перед которой стояла тарелка с тостами и мармеладом. На носу у нее были очки в тонкой оправе, и она читала «Тайме». Неподалеку от нее сидел маленький мальчик, за которым ухаживала девушка-подросток.
Том показался Айзенменгеру прелестным ребенком. У него были вьющиеся каштановые волосы и тонкое серьезное лицо, глаза такие же большие, как у матери, а нос более узкий. Он беззаботно болтал ногами и ел яблоко, которое няня нарезала ему дольками. Лицо у него было нахмурено и так сосредоточено, словно он решал какую-то сложную проблему.
Тереза, не опуская газеты, подняла голову, и на ее лице появилась робкая улыбка.
– А, Елена. Джон. Надеюсь, вы хорошо спали?
– Спасибо, замечательно, – улыбнулась Елена.
– Прекрасно, – уверенно солгал Айзенменгер.
Тереза повернулась к внуку, который бросил мимолетный взгляд на вошедших, но, вероятно, счел, что они не имеют отношения к его насущным нуждам.
– Это Том. Том, это Елена и Джон, – обращаясь к мальчику, добавила она более нежным и доверительным тоном. – Это наши друзья. Помнишь, мы тебе говорили, что ждем их в гости?
Том кивнул и с тем же хмурым видом снова посмотрел на Елену и Айзенменгера, после чего вернулся к своему яблоку. У Елены возникло ощущение, что ее подвергли критической оценке и она не прошла испытания.
– А это Доминик. Она помогает Нелл приглядывать за Томом. – Тереза повернулась к девушке, явно удовлетворенная церемонией знакомства.
Елена и Айзенменгер с улыбкой кивнули, а Доминик с холодной вежливостью промолвила:
– Приятно познакомиться.
– Доминик – француженка. Из Лиона.
Говорила она без акцента, зато манера ее поведения, сочетавшая в себе самоуверенность, презрение и фальшь, неопровержимо указывала на ее национальность. Она была рослой, с коротко стриженными волосами и настолько высокими скулами, что они казались почти недосягаемыми, как северный склон горы Эйгер.[13]
– Том, пожалуйста, не болтай ногами, – промолвила Доминик, вероятно, решив, что настало время продемонстрировать владение ситуацией.
Том посмотрел на нее с каменным выражением лица, словно напрочь забыл о том, как его изменить. «Оно как будто застыло», – подумал Айзенменгер.
