Монс Каллентофт - Осенний призрак
— Вас я видела в выпуске новостей, — говорит она, опуская ружье. — Входите. Прошу простить меня, никогда не знаешь, с кем столкнешься в этих краях.
В автомобиле снова залаяла собака.
— Верхнюю одежду снимите в прихожей. Кофе? Сейчас время обеда, но мне нечего предложить вам.
Хозяйка, назвавшаяся Линнеей Шёстедт, приглашает их пройти на кухню.
«Глядя на нее, я чувствую себя просто развалиной», — думает Малин, у которой при упоминании об обеде к горлу подступает тошнота.
Старуха кладет ружье на деревенский стол, стоящий на желто-зеленом, очевидно домотканом, тряпичном коврике. Старая плита из Хюскварны.[25] На стенах коллекционные тарелки.
Запах старости, кисловатый, но не сказать что слишком неприятный, и острое чувство того, что время всегда возьмет свое, как бы человек ему ни сопротивлялся.
— Присаживайтесь.
Старуха уже забыла об инциденте с оружием, но у Малин в жилах все еще пульсирует адреналин, а одежда Харри до сих пор мокрая от травы, в которую он упал при виде направленного на него дула. Они смотрят, как Линнея ставит на огонь старый кофейник и достает чашки с голубыми цветочками.
— Вам не следует встречать людей с оружием в руках, — замечает Харри, усаживаясь за стол.
— Я уже сказала: никогда не знаешь, с кем столкнешься.
Малин устраивается на неудобном деревянном стуле.
— Вы имеете в виду что-то конкретное? — уточняет она.
— Кто знает, на что способны злые люди. Ведь что-то уже, должно быть, случилось, раз вы здесь.
— Да, — отвечает Малин. — Йерри Петерссон, новый хозяин Скугсо, найден мертвым.
Линнея Шёстедт кивает.
— Убит?
— Скорее всего, — отвечает Харри.
— Я не удивлена, — говорит старуха, разливая кофе. — У меня нет никакого хлеба, я толстею от него, — добавляет она.
— И вот нас интересует, не заметили ли вы чего-нибудь необычного вчера, нынешней ночью или сегодня утром?
— Утром, — отвечает Линнея, — я видела, как Линдман и Юханссон проезжали в сторону замка. Где-то в половине восьмого.
Малин кивает.
— И больше ничего?
Малин делает глоток кофе, натурального и такого крепкого, что волосы на затылке встают дыбом.
— Старый человек, вроде меня, — продолжает Линнея Шёстедт, — не всегда уверен в том, что то, что он видел или чувствовал, действительно происходило, а не пригрезилось ему. Насчет Юханссона и Линдмана я знаю точно, потому что тогда я пила свою первую чашку кофе. Но что касается того, что я видела до этого, не совсем…
— То есть вы что-то видели и до этого, Линнея?
Малин изо всех сил старается выглядеть серьезной, как будто придает виденьям старухи большое значение.
— Мне показалось, я видела черный автомобиль, направлявшийся к замку, лишь только начало светать. Но я не уверена. Иногда мне снится, что я поднимаюсь с постели. Может, так оно было и на этот раз.
— Черный автомобиль?
Линнея Шёстедт кивает.
— Какой именно? Марка?
— Кажется, «Универсал». Он был большой. Я никогда не интересовалась марками автомобилей.
— Вы арендуете землю у замка? — спрашивает Малин.
— Нет, слава богу. Мой отец выкупил дом у Фогельшё в пятидесятые годы. Я переехала сюда двадцать лет назад, когда он умер.
— Что вы знаете о Петерссоне?
— Он здоровался, завидев меня. Приятный молодой человек, даже если он не всегда бывал таким. Я слышала о его делах с тем Гольдманом и о прочем…
— Гольдманом?
— Да, Йохеном Гольдманом. Тем, который надул то финансовое предприятие в Стокгольме на многие сотни миллионов, а потом уехал за границу. У них вроде были какие-то совместные дела, я читала об этом в Сети. А вы ничего не знаете, констебли? Этот Гольдман, должно быть, жуткий тип.
— Жуткий? — переспрашивает Малин.
Линнея Шёстедт не отвечает, только едва заметно качает головой.
«Обидно, — думает Форс, — когда тебя обскакивает восьмидесятилетняя дама». Конечно, Гольдман фигурировал в той статье Даниэля Хёгфельдта, но в ней речь прежде всего шла о Петерссоне, о его планах на замок и о том, что он, можно сказать, выгнал Фогельшё из их родового гнезда.
Тем не менее Малин запомнила имя Йохена Гольдмана и то, что он надул котирующееся на бирже предприятие при помощи одного французского графа; что скрывался за границей в течение десяти лет, пока не истек срок давности его преступления, снискал внимание средств массовой информации и издавал книги о своей жизни в изгнании. И никто на их встрече в замке не придал значения связи между финансовым мошенником и убитым.
Странно. Хотя, вероятно, расследование сейчас только набирает обороты, и пути его пока туманны, как осенний пейзаж за окном.
— Что вы делали сегодняшней ночью? — спрашивает Малин с раздражением в голосе.
— Инспектор полагает, что я причастна к смерти Петерссона?
— Я ничего не полагаю, — говорит Малин. — Просто ответьте на мой вопрос, будьте добры.
— Я вернулась домой на такси из Линчёпинга часа в четыре утра, вы можете это проверить. Ночью я была у Антона, моего любовника из Валлы.[26] Я дам вам его телефон.
— Спасибо, — говорит Харри, — но это вряд ли пригодится. Вам больше нечего нам сообщить?
Старуха щурит глаза. Открывает рот, словно хочет что-то сказать, но не говорит ни слова.
Харри собирается заводить машину. Он только что приласкал собаку, поговорил с ней, успокоил, после чего она снова улеглась на пол. Кажется, ей не доставляет удовольствия смотреть в окно на леса и пастбища.
«Мой мозг плохо работает, — думает Малин. — Он хочет спирта».
Гольдман причастен к крупнейшему финансовому скандалу в истории страны, и ему удавалось скрываться, пока не истек срок давности преступления. И с этим типом у Петерссона были дела. Коллегам предстоит многое проверить, в комнатах замка горы бумаг, а когда речь идет о расследовании убийства, полицейские могут брать все, что им требуется, и не спрашивать никакого разрешения. С кем мог еще быть связан Йерри Петерссон, если он имел дело с Гольдманом?
Малин смотрит на подернутые туманом поля, леса и дорогу. Тысячи переходящих друг в друга оттенков серого цвета. Ветер достаточно сильный, и намокшие листья кружат над черно-зеленой землей, словно тяжелые хлопья медного цвета, блуждают туда-сюда, похожие на металлические звезды на фоне слишком низкого неба. А поодаль, на склоне холма, темно-красная листва лежит рядами, напоминая кровавые ручейки на теле Йерри Петерссона.
Нужно перезвонить Туве.
Малин пытается зафиксировать взгляд, но у нее все плывет перед глазами. Она не хочет смотреть на свое опухшее лицо в зеркальце заднего вида и думать о том, почему она так выглядит, отводит взгляд от своих горящих от стыда щек, мелких морщинок на лице. Автомобиль, кажется, куда-то падает. Ей трудно дышать, хочется выброситься наружу. Туве, Янне, сможете ли вы когда-нибудь простить меня?
Ад.
Дайте же мне пить. Сейчас же. Меня прошиб пот. Я знаю, что я должна делать, но не могу, ни черта не могу…
— С тобой все в порядке? — спрашивает Харри.
— Вполне, — отвечает она, направляя свои мысли в русло спасительного для нее расследования.
Черный автомобиль во сне? Линдмана? Юханссона? Но что они делали там в это время?
Йохен Гольдман.
Вся семья Фогельшё.
Жадная до денег публика.
Кто из них хуже?
15
Одна только мысль о том, что им предстоит пересмотреть все эти бумаги, вызывает в Юхане Якобссоне раздражение. Сколько папок они уже перенесли в эту комнату? Двести? Триста? Его светло-голубая рубашка в грязно-серых пятнах. Он озирает зал заседаний полицейского участка, до сих пор ощущая во рту вкус мяса под соусом, которым не так давно пообедал.
Эта комната без окон с желто-серыми ткаными обоями и консольными полками на стенах будет их штаб-квартирой в расследовании убийства Йерри Петерссона.
Два жестких диска.
Вся его успешная профессиональная карьера свалена в кучу в чулане полицейского участка.
«Печально», — думает Юхан. Тем не менее он рад, что в эту пятницу все-таки что-то произошло. Они не успели доехать до Несшё, куда направлялись к родителям жены, когда позвонил Свен Шёман, рассказал, что случилось, и поинтересовался, не сможет ли Юхан приехать.
«Я буду через час-два», — ответил Якобссон.
Жена пришла в ярость, и он не мог ее в этом винить. Скрепя сердце она отвезла его в Скугсо, а потом одна, с детьми, повернула обратно, в сторону Несшё.
Но даже вся эта бумажная работа, ожидающая их, в сотни раз веселее общения со стариками. Им всегда есть что сказать по любому вопросу, в частности о семейной жизни. Гораздо больше, чем под силу выслушать Якобссону.
Каждый должен заниматься своим делом, так гораздо лучше.
