Записки мертвеца - Георгий Апальков
Мэр и я снова остались вдвоём. Мой стакан всё ещё был наполовину полон, и я не планировал уходить до тех пор, пока не расправлюсь с ним. Гросовский подлил себе ещё одну порцию и убрал бутылку обратно в шкаф, решив, видимо, что для пары часов после полудня выпил он достаточно, и продолжить лучше уже вечером, когда начнёт садиться солнце. Пригубив свою порцию напитка, он посмотрел на лежавшую на столешнице окровавленную рацию. Затем вдруг спросил:
— Ты как сам вообще считаешь: Старков нормальный командир? Как вообще вашему брату при нём служится?
— Нормально, — пожал плечами я и выпил ещё, — Жалоб особых нет, да и похвалить особо тоже не за что. А что?
— Что? Да так, интересуюсь. Раз уж предлагают мне тут судьбу его решить. Мужик-то он, вроде, нормальный. Со своими тараканами, но нормальный. Да, жестил с ребятами своими, пока за реку в первый раз не ушли, но то в начале было, и то — примета времени. Я тоже во многом маху дал, да и все дали. Все делали что-то, чего от самих себя раньше ожидать не могли. Н-да… А зачистка-то как вообще продвигается? А то мы связывались последний раз чёрт знает, когда, и я, можно сказать, совсем не в курсе. Сколько процентов территории уже освободили?
— Этого я не знаю, — признался я, — Лично я был на проспекте Второго сентября. Там теперь чисто. От него по тракту последний блокпост — чуть дальше Радуги. Слышали, может: торговый центр у нас там, на отшибе.
— Слышал, слышал. Прилично, стало быть. Да и по телику его ребята шарманку свою постоянно крутят, и по радио — тоже. Значит, идёт работа.
— Идёт, — согласился я и снова выпил.
— Это Вохр, приём, — прошипела вдруг рация, отчего и я, и Гросовский едва не подпрыгнули.
Мэр молча посмотрел на рацию. В правой руке у него по-прежнему был стакан. Левая ладонью упиралась в столешницу. Рация была прямо перед ним.
— Вохр говорит, приём. Живой кто есть, приём?
— Ты, парень, это… Здесь остаёшься? — спросил меня мэр, по-прежнему пристально глядя на окровавленную рацию.
— Здесь — в смысле, дома у вас?
— Ага.
— Да нет, наверное. Пойду я. Там, в конце улицы, дом, в котором я раньше жил. Знакомые старые там остались. Схожу их навещу.
— Навести, навести. А я тут… Поговорю в общем. В зале или на кухне тебе надо ещё что-то?
— Нет, — ответил я, покосившись на свой стакан.
— Тогда прикрой там дверь с той стороны. И телик можешь погромче ребятам сделать: не слышат поди ничего.
Несмотря на то, что я был изрядно пьян, намёк Гросовского был мне понятен. Я оставил стакан с недопитым напитком и вышел из комнаты. Последнее, что я увидел, закрывая за собой дверь — это как мэр одним махом осушил свой стакан и с силой хлопнул его дном о столешницу.
В гостиной царила идиллия. Лёха устроился рядом с ребятами, позабывшими о горестях и невзгодах, и тоже пытался стеклянными глазами смотреть на экран и вникать в происходящее там. Было заметно, что думает он, тем не менее, о чём-то своём, а не о цветных картинках и о всяческой яркой чепухе в телевизоре. Даже самая яркая палитра не могла бы раскрасить сейчас его мрачные, чёрные думы. Я посмотрел на него несколько долгих секунд пьяными, сбившимися в кучу глазами и хотел было что-то сказать. Наверное, хотел как-то подбодрить его или сказать ему, чтобы принял что-нибудь из того, что ему дали в медпункте, и что теперь лежало у него на коленях, упакованное в чёрную кожаную коробку с красным крестом на ней. Но вдруг это что-то, чем я намеревался потревожить Лёху, как-то улетучилось, и я решил его не беспокоить. Присоединяться к их просмотру мультфильмов мне тоже не хотелось. Хотелось покоя и тишины. Хотелось отдохнуть и, может быть, поспать. Я надеялся, что Сергей с Кристиной не держат на меня зла, и что, когда я приду к ним, у них найдётся для меня комнатка. Та самая, в которой мы раньше жили с Ирой. Тихая, маленькая, уютная комнатка, в которой я славно отосплюсь как минимум до вечера, а как максимум — до завтра, а уже завтра, свежий и отдохнувший, попытаюсь каким-нибудь образом вернуться обратно в город. Так и не попрощавшись с Лёхой, я вышел из мэрского дома на улицу.
Проходя мимо изрешечённого пулями автобуса, я ещё не знал, что совершаю сейчас свою самую роковую ошибку. Нужно было тогда — именно тогда — впрыгнуть в этот автобус на водительское кресло, включить передачу и гнать прочь из Надеждинского. На всех парах, на последних издыханиях двигателя — назад, в штаб, чтобы там предупредить Старкова обо всём, что задумали против него эти люди в чёрном, а потом — к ней, к моей ненаглядной. Снова увидеть её и не расставаться уже никогда. Вот, что надо было сделать, вот что! А я… Болван! Эх, если бы отмотать время назад… Но, с другой стороны, сделанного не воротишь. К тому же, кто знает, что в итоге приключилось бы с ней — той, кто всё ещё спит там, в углу, пока я пишу здесь свои последние строки.
Пока же смерть была ещё далеко — за горизонтом ночи. Пока я всё ещё шёл по деревне и действительно радовался тому, что мне выпала возможность вновь здесь побывать. То и дело я ловил себя на ностальгических чувствах, глядя на знакомые домики и проулки. Вот — магазин, с крыши которого когда-то давно вещал Старков и провозглашал свою мобилизацию. Вот — место, через которое мы с Сергеем проходили каждый раз, когда шли на работу и с неё. Вот дом Захара, у которого Сергей обменивал керосин на алкоголь. А вот, собственно, и дом Сергея. Я свернул к нему и постучал в деревянную калитку. Прошло несколько минут, прежде чем хозяин отворил её.
Сначала Сергей непонимающе посмотрел на меня. Мол, кто ты такой? Откуда нарисовался? Лишь через несколько секунд он пригляделся и, наконец, вспомним меня.
— Костя? А ты как здесь? — спросил он.
Через левое плечо его был перекинут ремень. На ремне висел убранный за спину охотничий карабин.
— Долгая история. Можно зайти?
— Заходи, конечно. Давай, иди пока внутрь, я тут сам всё закрою.
Сергей затворил калитку на большой засов, переброшенный сразу через неё и через деревянные автомобильные ворота во двор. Я прошёл по расстеленным на земле доскам, чуть припорошённым снегом, ступил на
