Кен Фоллетт - Крутой вираж
Харальд расстроился:
— Почему? Уверяю вас, я отличный работник.
— Времена тяжелые, немцы платят меньше, чем обещали, и мне не на что нанимать батраков.
— Я готов работать за еду, — воскликнул Харальд.
Нильсен пристально на него посмотрел:
— Похоже, у тебя неприятности. Но в таком случае неприятности будут и у меня. Извини. Пойдем, я тебя провожу.
По-видимому, фермер решил, что Харальд в таком отчаянном положении, что может что-нибудь украсть. Они вышли со двора.
— А это что такое? — спросил Нильсен, увидев тихонько пыхтящий мотоцикл.
— Обычный мотоцикл, только я его переделал, и он теперь работает на торфе.
— Да он того и гляди взорвется!
— Это абсолютно надежная конструкция! — обиделся Харальд. — Я отлично разбираюсь в моторах. Кстати, несколько недель назад я починил вам трактор.
— Это ты про что? — нахмурился Нильсен.
— Я приезжал в Кирстенслот на выходные. Мы с Йозефом встретили работника, который никак не мог завести трактор.
— А-а-а, про это я слыхал. Так, значит, ты тот самый парнишка? Быть может, я тебя и найму. Батраков я себе позволить не могу, а вот механик — это совсем другое дело. У меня с полдюжины машин простаивает — запчастей нет. Как думаешь, сумеешь их наладить?
— Да.
Сейчас не время скромничать, подумал Харальд.
— Тогда ладно. — Нильсен взглянул на мотоцикл. — Если ты это сумел соорудить, может, и с сеялкой тебе удастся справиться. Я согласен тебя испытать.
— Спасибо, господин Нильсен!
— Приходи в понедельник в шесть утра. Мы, крестьяне, ранние пташки.
— Обязательно приду.
И Харальд поспешил уехать — чтобы фермер не успел передумать.
Когда он подъехал к деревне, уже окончательно стемнело. Он с трудом разглядел человека в полицейской форме, который, выйдя на дорогу, жестом велел ему остановиться. Харальд еле успел нажать на тормоз.
— Это что за чертовщина? — спросил полицейский, глядя на мотоцикл.
— Это мотоцикл «нимбус», который работает на пару.
— Выглядит довольно сомнительно.
У Харальда никогда не хватало терпения общаться с представителями власти.
— Уверяю вас, господин полицейский, это очень надежная машина. Вы сейчас говорите как официальное лицо или просто любопытствуете?
— Не дерзи, парень. Я тебя раньше видел?
Харальд понял, что надо сбавить обороты.
— Меня зовут Харальд Олафсен.
— А я — здешний полицейский Пер Хансен. Ты приятель евреев из замка?
Тут уж Харальд вышел из себя:
— Кто мои приятели, вас не касается.
— Ого! Вот, значит, как. — Вид у Хансена был довольный — он добился того, чего хотел. — Я с тебя глаз спускать не буду. А теперь давай проваливай.
Харальд уехал. Он ругал себя за то, что не сдержался и заработал себе врага в лице местного полицейского. Когда же он научится не лезть на рожон?
Метрах в четырехстах от Кирстенслота он свернул на тропинку, которая шла через лес к монастырю. Он оставил мотоцикл перед церковью, прошел мимо келий и вошел в церковь через боковую дверь. Потом открыл тяжелую главную дверь церкви и завел мотоцикл внутрь.
Вспомнив, что после ужина Карен любит выкурить сигарету на террасе замка, он решил пойти ее поискать.
От ворот монастыря к замку вела широкая аллея, но Харальд предпочел пойти в обход, через лесок. Укрывшись за деревом, он заметил в окнах столовой мерцающие огоньки свечей. По-видимому, семья собралась за ужином. Харальд рискнул подойти поближе.
— Что вы здесь делаете? — раздался у него за спиной голос.
Он резко обернулся. По террасе шла Карен в сине-зеленом шелковом платье.
— Тс-с, — сказал он тихонько.
В сумерках она его не узнала.
— Это что еще за «тс-с»? Я застаю под нашими окнами постороннего, и у него хватает наглости говорить мне «тс-с»?
— Я не хочу, чтобы господин Даквитц узнал, что я здесь.
— Вам бы полиции бояться, а не моего отца!
— Я — Харальд Олафсен. Я был здесь две недели назад.
— А, любитель буги-вуги! И что это ты тут делаешь?
Карен присела на парапет и закурила. Он подошел к ней:
— Я поругался с отцом и ушел из дому.
— А почему здесь оказался?
— Мне дал работу Нильсен.
— Что ж, предприимчивый молодой человек. И где же ты живешь?
— Я… в старом монастыре.
— Интересное решение. Ты, надеюсь, привез с собой одеяла и все такое?
— Вообще-то нет.
— Ночью может быть холодновато.
— Ничего, переживу.
— Хм… — Она некоторое время сидела молча. Затем швырнула окурок в клумбу и встала. — Что ж, желаю удачи. — И она ушла в дом.
Разговора не получилось, с грустью подумал Харальд. Он мог бы проболтать с ней до утра, а ей через пять минут стало скучно.
Он вернулся в монастырь. В воздухе уже ощущалась ночная свежесть. Пол в церкви был выложен плитками, и спать на нем наверняка холодно. Да, зря он не догадался прихватить из дома одеяло. Он стал подыскивать себе место для ночлега. В восточной стене была глубокая ниша — там прежде располагался алтарь. Это была самая подходящая лежанка.
Он думал про Карен, представлял, как она гладит его по голове, как ее губы касаются его щеки, как она обвивает его шею руками.
Ему стало холодно, и он вылез из ниши. Может, поспать в «роллс-ройсе»? Харальд возился с брезентом, когда вдруг услышал шаги. Он замер. Через мгновение в окно посветил луч фонарика.
— Харальд? — услышал он голос.
Сердце его радостно забилось.
— Карен!
Луч нашел его. В церковь вошла Карен с узлом в руках.
— Я принесла тебе одеяла.
— А я уж собирался ночевать в машине.
— Ты для этого слишком длинный.
Развернув одеяла, он увидел кое-что еще.
— Я решила, что ты наверняка проголодался, — объяснила она и посветила фонарем на сверток. В нем лежало полбуханки хлеба, корзиночка клубники и колбаса. А еще — термос с кофе.
Он накинулся на угощение, но старался себя сдерживать — чтобы не походить на оголодавшего шакала. Послышалось мяуканье, и из темноты в круг света шагнул кот. Тот самый черно-белый, которого он видел, когда впервые вошел в церковь. Он кинул на землю кусочек колбасы. Кот понюхал его и принялся за еду.
— Как его зовут? — спросил Харальд.
— У него нет имени. Он приблудный.
— Я назову его Пайнтоп — в честь моего любимого пианиста, — сказал Харальд.
— Хорошее имя.
Харальд съел все до крошки.
— Здорово-то как! Спасибо тебе.
— Наверное, надо было принести побольше. Ты когда последний раз ел?
— Вчера.
— А как ты сюда добрался?
— На мотоцикле. Вон он, там стоит. Только у него скорость маленькая, потому что он работает на торфе. Так что на дорогу ушло два дня.
— Ты решительный, Харальд Олафсен. Должна признаться, я таких решительных прежде не встречала.
— По правде говоря, я то же самое думаю про тебя.
— Да ладно тебе. На свете полным-полно избалованных девочек, которые хотят стать балеринами. А сколько человек проехало всю Данию на мотоцикле, работающем на торфе?
Он рассмеялся. Они с минуту помолчали.
— Мне очень жаль Пола, — сказал наконец Харальд. — Для тебя, наверное, это страшный удар.
— Да, это было ужасно. Я весь день проплакала.
— Вы с ним были очень близки?
— Мы встречались всего три раза, и я не была в него влюблена, но все равно я очень переживала. — В глазах у нее появились слезы.
Харальд, к своему стыду, в глубине души обрадовался тому, что она не была влюблена в Пола.
— Ты знаешь, как это произошло?
— Нет. Военные все держат в секрете. Просто сообщили, что самолет потерпел аварию и подробности выясняются.
— Может, они что-то скрывают?
— Что, например? — спросила она резко.
Но Харальд не мог поделиться с ней своими соображениями, не выдав собственной связи с Сопротивлением.
— Может, самолет был плохо отлажен.
— Чтобы скрыть такое, они не стали бы прикрываться военной тайной.
Харальд понял, что обидел ее.
— Пожалуй, ты права, — сказал он. Сказал неискренне, но лишь потому, что не хотел с ней ссориться.
— Мне надо вернуться, пока не заперли дверь, — холодно сказала Карен.
— Спасибо за ужин и за одеяла. Ты — ангел милосердия.
— Роль мне несвойственная, — сказала она, слегка смягчившись. — Спокойной ночи.
На узкой кровати в деревенской гостинице на острове Борнхольм Гермия спала отвратительно. Ей было от чего нервничать — она находилась на оккупированной территории с поддельными документами в кармане.
В Стокгольме они с Дигби еще раз ушли от немецкой слежки и отправились поездом на южное побережье. В рыбацкой деревушке под названием Калвсби они нашли рыбака, который согласился переправить ее на Борнхольм. Она попрощалась с Дигби и поднялась на борт суденышка. А он собирался на день в Лондон — отчитаться перед Черчиллем, после чего должен был вернуться в Калвсби и ждать ее возвращения.
