Записки мертвеца - Георгий Апальков
Я положил его во внутренний карман формы утром: перед тем, как мы пошли на завтрак. Не знаю, что заставило меня это сделать: на зачистку проспекта Второго сентября я её с собой не брал, хотя следовало бы. Видимо, тогда я откуда-то знал, что всё обойдётся. А перед тем походом со Смирновым к чёрту на рога подспудно почувствовал какой-то холодок опасности. Может, это был разговор между Смирновым и Старковым, который я подслушал через дверь, и из которого сразу понял, что мне вместе с капитаном предстоит сделать нечто трудное и опасное. А может, это всё та ночь, которую Ира и я провели друг с другом, и после которой я, находясь на пике счастья, поймал себя на мысли, что теперь мне будет не страшно и не жаль умереть, если судьба так распорядится. Понятия не имею. Главное, что я взял эти записи с собой и благодарен случаю за это.
Никто по-прежнему не приходит. Мы — по-прежнему на старом месте. Она спит, свернувшись клубочком в дальнем углу, а я — сижу у окна, привязанный к батарее за искусанную руку. Решил сделать это на всякий случай: не хочу навредить ей, когда всё случится. Не хочу вообще никому навредить. Надеюсь, кто-нибудь придёт до того, как произойдёт неизбежное, и что до этого момента мертвяки не исхитрятся прорваться к нам. Вроде, сейчас они затихли: видимо, на что-то отвлеклись. Возможно, остался в живых кто-то из наших, и этот кто-то ещё задаст тут всем жару. Хотя вряд ли. Вся надежда на них — растреклятых волшебников в голубых вертолётах. Чёрт побери, что я несу? Видимо, начинаю бредить. Нет, это вряд ли — просто устал, вот и всё.
Следующий шаг — выпить что-нибудь от головы и, может быть, профилактически напичкать себя какими-нибудь антибиотиками, как это делал Ирин отец перед тем, как отдать концы. Возможно, именно благодаря таблеткам и уколам он протянул тогда так долго: если учесть то, куда его укусили, то он должен был умереть гораздо раньше. Он же умудрился ещё и смыться из квартиры под покровом ночи, незаметно прошмыгнув мимо всех. Я помню наш последний разговор. В своей предсмертной записке он благодарил меня за нужные слова, хотя я всего-то прокрался к нему поздним вечером и убедил признать очевидное: что он умирает, и что если он умрёт здесь, то точно в таких же муках вскоре будет умирать его жена и его дочь. Немного подумав, он разоткровенничался и сказал мне, будто бы он далеко не всегда жил так, как следовало жить при них, чтобы и им — его самым дорогим и близким людям — рядом с ним не всегда было хорошо. А потом он сказал, что для прожившего противоречивую жизнь достойная смерть — лучшая заслуга. Бог знает, что он имел в виду. Наверное — тоже бредил. Так или иначе, после этого разговора он написал то письмо и решил выйти наружу, отвлечь заражённых от выхода во двор дома и умереть где-то там, среди них: вечно голодных и стенающих мертвецов. Пожалуй, это не самый плохой вариант. Если под конец всё будет так же плохо, как сейчас — я тоже попробую сделать что-то подобное. Но сначала… Сначала, как и ему, мне нужно оставить в этом мире свою предсмертную записку. Моя, правда, будет слегка длиннее, чем его: раз эдак в сто. Строго говоря, это даже не записка, а трёхзначное число записок, сквозь которые нашедшему их предстоит продраться, если он захочет узнать мою историю. А уж это ему лучше сделать, если он — или она — хочет остановить вымирание и спасти наш город. Хотя бы наш родной, любимый город. А там, быть может, и весь остальной вымирающий мир, которому, судя по всему, ещё только предстоит настоящая борьба за выживание.
Запись 22
День 111
Мы проходили мимо онкодиспансера, когда раздался взрыв, и одно из окон нынешнего медпункта вылетело осколками на проезжую часть. Капитан Смирнов и я как раз направлялись в небольшой торговый центр через пару кварталов, чтобы разжиться гражданской одеждой. Это внезапное происшествие на какое-то время задержало нас.
Погиб один солдат, по просьбе медсестры принёсший в одну из палат столовский завтрак. У этого самого солдата Аркадий и выхватил гранату, а затем в ту же секунду выдернул чеку и отправил на тот свет Ангелину, себя и ещё одного двадцатилетнего паренька, только-только начинавшего жить.
Взрыв переполошил всех: куча людей сбежалось, чтобы поглазеть на произошедшее. Благо, тушить было нечего: палата не загорелась. Мы с капитаном подоспели одними из первых, и в конце концов именно нам выпало вытаскивать трупы наружу. Солдата убил осколок, и среди прочих мертвецов в комнате выглядел он краше всех. Аркадию с Ангелиной разорвало животы. Её труп лежал на кушетке, а его — на полу навзничь. По всей видимости, Аркадий зажал гранату между ними, лёг на Ангелину и обнял её в последний раз. То, что один из осколков при таком положении гранаты смог зацепить солдата, капитан назвал большим невезением. Он хотел было сразу схватить ближайшее к выходу тело за руки и велеть мне тащить противоположную часть, но было кое-что ещё, что нужно было сделать перед этим.
— Товарищ капитан, подождите, — сказал я, — Надо их в голову ещё по разу. Добить.
— Хм… Точно.
Капитан достал пистолет, и раздалось ещё три громких хлопка. Затем мы, наконец, вытащили тела на улицу, и там ими занялись уже другие люди. Мы же направились туда, куда шли изначально: к торговому центру. Уже на повороте к нему мимо нас пронёсся Урал. Тент сзади на нём был откинут, и можно было разглядеть всех, кто находился внутри. У самого края, со связанными руками и со взором, потупленным в пол, сидел Тоха. Рядом с ним были и другие люди, выглядевшие точно так же.
— Товарищ капитан, куда их везут? — спросил я, не ожидая, что капитан сам хоть что-то знает и хоть что-то расскажет мне.
— Кого?
— Вон, тех, в Урале.
— Да бог его знает, — пожал плечами он, — На задачу, наверное, едут, бойцы чьи-то,
