Я — ярость - Делайла Доусон
На глаза наворачиваются слезы, но Элла покорно берет деньги.
— Ребята, почему вы такие милые?..
Они обмениваются взглядами, но отвечает Лиэнн.
— Потому что когда-то мы были потеряны и наворотили ошибок в твоем возрасте, и если бы хоть один человек протянул нам руку помощи, то это изменило бы все.
— А ведь это было до пандемий, — добавляет Ривер. — Жизнь тогда можно было считать вполне нормальной.
— Ты не должна справляться со всем в одиночку.
— Но… — начинает Элла. Ривер перебивает ее.
— Слушай, ты когда-нибудь видела миленькую собаку на улице? У нее красивый ошейник, и она выглядит ухоженной, и ты знаешь, что это не бродячая собака, что кто-то действительно о ней заботится и скучает. Неужели ты не поймаешь ее и не позвонишь по номеру телефона, который написан на ошейнике?
Элла шмыгает носом и смеется.
— Я такая собака, да?
— Ты такая собака, — подтверждает Ривер.
— Гав-гав!
Элла лает, и они немного расслабляются, а потом все происходит как-то быстро. Ее снова сажают в глубокое кресло, и Лиэнн, делая прививку, еще раз проговаривает весь процесс по шагам, чтоб Элла смогла повторить это. На самом деле после всего пережитого это немного разочаровывает: такая простая процедура — и теперь ей не нужно беспокоиться о том, что она случайно убьет кого-нибудь. Ривер накладывает повязку на рану, дает Элле еще два «Орео», а потом они обнимаются, прощаясь возле машины Эллы. Лиэнн вручает ей большую сумку на молнии, в которой аккуратно сложены всякие медицинские штуки и инструкции, снова объясняет, как вводить вакцину, напоминает, что нельзя делать уколы одной иглой, что надо соблюдать осторожность и хранить оставшуюся вакцину в холодильнике. Ривер находит Эллу в соцсетях и берет с нее обещание оставаться на связи. Наконец она садится в авто, выбирает подкаст (по рекомендации Ривер), а трейлер выкатывается со стоянки «Уолмарта» на дорогу и уезжает в противоположном направлении.
Элла направляется в сторону шоссе, мимо лавки Большого Фреда. Утро было прекрасное, но теперь ей, как всегда, придется проехать возле этой адской дыры с привидениями. В лучшие времена она приходила в ярость от их вывесок, в худшие — пялилась на труп. К ее большому удивлению, трупа больше нет, а женщина в комбинезоне закрашивает белой краской то место на стене, где было пятно. У здания припаркован фургон рабочих, рядом с распахнутой задней дверью стоит снятая со стены светодиодная вывеска. Они уже повесили новую, ее подпирают столбы, утопленные в кучах песка, а вокруг толпятся горшки с бархатцами и недотрогами.
«ЭЛЕГАНТНАЯ РЕКОНСТРУКЦИЯ ГРЕЙС» — гласит надпись черным шрифтом. Табличка изысканная и современная, в нижней части — наброски кухонной раковины перед окном.
Может, женщина с малярным валиком — это Грейс. Элла надеется, что это так.
Приятно видеть, как она закрашивает кровавое пятно, демонтирует ужасную вывеску, может, даже превращает мерзкий маленький сарай в процветающий бизнес. Все это вселяет в Эллу надежду. Она уже позабыла, что пандемия — как ураган: в конце концов пройдет, а после дождя всегда выходит яркое солнце. Единственная радость во Флориде: после самых сильных гроз появляются самые красивые и удивительные радуги.
Она отъезжает от перекрестка, впервые за долгое время замечая, что дышит полной грудью, что грудная клетка движется, что при желании она может сделать глубокий вдох. Элла никогда не бывала дальше, чем в тридцати минутах от дома. Никогда не ездила по новому шоссе в одиночку. И вот теперь она едет по навигатору в телефоне в то место, где никогда не была, и не знает, что произойдет.
Больше всего Элла боится не того, что не сможет найти маму.
Ее пугает мысль, что мама, возможно, вовсе не хочет, чтоб Элла ее находила.
48.Чтобы разбудить Патрисию, и в лучшие дни нужно приложить массу усилий, а сейчас она еще и приняла «Перкосет» со снотворным. Она держалась, пока рядом была Бруклин, пытаясь быть начеку на случай, если у девочки будет приступ и ее надо будет контролировать, но вечером… в общем, ей было больно. Организм боролся изо всех сил. Патрисия заперла внучку в гардеробной и приняла две таблетки, испытывая лишь легкое чувство вины. Сон — глубокий и гулкий, как пропасть, а потом… какие-то звуки, так много звуков… и что-то прорывается внутрь, вытаскивает ее из липкого болота без сновидений, принося с собой нарастающую волну паники. Патрисия резко садится в кровати; глаза почти не разлепить. Она срывает ночную маску и обнаруживает, что ее окружает кромешная тьма.
— Что? — хрипло спрашивает она. — Что такое?
— Мамочка! — кричит Бруклин. — МАМА-А-А-А! ПОМОГИ!
Это даже не зов и не крик.
Это раздирающий горло вопль ужаса, к которому детей учат прибегать, если их пытаются похитить или если случилось что-то страшное и надо вызывать скорую.
И этот вопль доносится из гардеробной.
Однако это не Ярость. Приступ проходит в полной тишине, без единого хриплого вздоха — теперь уж Патрисия знает это наверняка. Она сбрасывает тяжелое одеяло, скатывается с кровати (позвоночник угрожающе хрустит). Будильник показывает, что время перевалило за четыре утра. Патрисия спешит к гардеробной, в темноте нащупывая дорогу. Она убирает стул, которым подпирала дверную ручку, дверь распахивается, и Бруклин мокрым личиком вжимается в живот Патрисии, поливая слезами ее ночную рубашку.
— Мамочка, мне снился кошмар! Я не могла уйти! Оно бежало за мной, и схватило меня своими большими чудовищными руками, и развернуло меня, и сжало шею пальцами, и я не могла дышать, я ненавижу чудовище, оно не отпускало меня!
Все это вырывается на одном дыхании и заканчивается пронзительным всхлипом, Патрисия прижимает внучку к себе. Хочется сесть на пол и посадить малышку к себе на колени, но раны пульсируют жаром, и, возможно, пришло время признать, что в ее возрасте нельзя вытворять такое без последствий. По этой же причине она не может подхватить Бруклин на руки. Вместо этого Патрисия пятится, пока не натыкается на большое бархатное
