Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг
Я подпалил костер с другой стороны, и на этот раз полыхнуло так, что пришлось отскочить в сторону — чуть брови не опалило. Ненадолго завис: люблю смотреть на огонь. Он всегда такой разный и изменчивый. Сегодня пламя было жадным и хищным, набрасывалось, кусало и терзало, грызло, рыча и облизываясь, выбрасывая синие и оранжевые языки, урча от наслаждения.
Я пошел в дом, чтобы принести ему еще пищи. А потом стоял, чувствуя жар на голой коже, высушивающий слезы, очищающий язву гнева и ненависти, согревающий холодное сердце. Оранжевые искры взлетали в воздух стаями светящихся мотыльков, мельтешили, как мошкара в световом столбе, касались моих волос, таяли на руках, прожигали крошечные дырочки в черной футболке. А потом пошел снег. Черный снег из сгоревших слов, из деревьев, ставших этими словами и тканью на ее теле, которое ушло в землю и теперь само когда-нибудь станет деревом.
Тогда я повернулся к костру спиной и вышел за калитку. Мне нужно было потолковать с Руфью.
5
Я представлял себе эту сцену совсем иначе.
Думал, буду колотить кулаками в дверь так, что весь ветхий домишко содрогнется от грохота. Руфь в испуге подсеменит к двери, откроет — а тут я на пороге в облике мстителя, вроде Тора или Железного человека. Ну, она схватится за ожиревшее сердце, закатит глазки, и тогда я выдавлю из нее всю правду.
В общем, я как-то не рассчитал, что тетки может не оказаться дома. Нет, правда, ну куда ее могло унести с утра пораньше, да еще когда дождь натягивает? Пошла искать недостающую хромосому? Ладно, раз уж пришел, подожду. Да и ноги, изрезанные осколками, у меня здорово болели от ночной беготни.
Короче, когда Руфь, предусмотрительно упакованная в дождевик, показалась на дороге на своем велосипеде, я давно уже стучал зубами у нее на крытой террасе. Хорошо, там плед лежал на одном из пластмассовых садовых кресел — хоть он и отсырел, все же давал какое-никакое тепло. Я же выскочил из дома на чистом адреналине в одной футболке.
Хромосома меня, видать, сперва не заметила. Слезла со своего драндулета и покатила его к крыльцу, бормоча что-то себе под нос. Я поднялся с кресла и вот тут-то получил ожидаемую реакцию. Тетка выпустила руль велика, охнула, прижав к груди бесформенную черную сумочку, и выпучилась на меня из-под шлема, кокетливо оформленного в виде дамской шляпки.
— Ноа?! — пискнула она.
Велосипед, послушный закону гравитации, рухнул на клумбу у дорожки, глухо брякнув звонком.
— Добр-р-р утр-р-р-р, — простучали мои зубы азбукой Морзе. Вообще-то я не собирался быть вежливым. Это как-то само вырвалось, по привычке.
— Боже праведный, Ноа! — выдохнула Руфь и колобком подкатилась ко мне поближе, щуря подслеповатые глаза. — Что это с тобой?! Ты же весь черный, как трубочист! И лицо, и руки…
Что случилось? Нет, подожди-ка, давай зайдем в дом, в тепло. Надо тебя согреть. Там все расскажешь.
Наверное, мне надо было заступить ей дорогу, тряхнуть ее пингвинье тельце и потребовать немедленно выложить всю правду. Но я замерз, устал, у меня жутко пересохло в горле, а желудок, в который ничего не попадало, наверное, уже сутки, выдал жалобную китовую песнь.
— Ты, наверное, не завтракал, бедняжка? — немедленно отозвалась на нее Руфь. Это одна из вещей, которая меня в тетке ужасно раздражает: после того, как ушла мама, я стал у нее «бедняжка» или «птенчик». Хуже могла быть только «сиротиночка». — Сейчас яишенку приготовлю. У меня там в корзине как раз свежие яйца…
Мы оба, не сговариваясь, обернулись на раскоряченный посреди клумбы с астрами и ноготками велосипед. Из корзинки, прицепленной к рулю, действительно выглядывала набитая хозяйственная сумка. На жирной черной земле между стеблями цветов желтел запаянный в пластик кусок сыра в компании бутылки кетчупа, истекающей томатной кровью.
— Ну или что-нибудь другое, — скорбно вздохнула Руфь.
Я помог ей вытащить велик из ноготков и собрать рассыпавшиеся продукты.
В тепле кухни тело начала бить крупная дрожь. Хромосома отобрала у меня влажный плед, ужаснулась и хотела отправить в ванную, но я понял, что тогда совсем размякну: трудно требовать чего-то от человека, который отогрел тебя и накормил. Я опрокинул в себя стакан воды и решительно обернулся к ставящей чайник Руфи.
— Нам надо поговорить.
— Конечно, птенчик, — всплеснула она руками. — Ты выглядишь так, будто случилось что-то ужасное! Но, может, тебе сперва…
— Вот что случилось. — Я сунул руку в карман треников, нашарил фото, перевернувшее мой мир вверх тормашками, и хлопнул его на кухонный стол. Губы свело в кривой усмешке. — Действительно, ужасно. Правда?
Актриса из Руфи была так себе. Я же видел, как у нее поджались губы и щеки затряслись, хоть она и попыталась скрыть шок, шаря по столу и полкам в поисках очков для чтения.
— Что там такое, птенчик? Совсем я слепая стала, ничего без очков не…
— Вот.
Я сунул ей в руку очки в тонкой металлической оправе, которые лежали на хлебнице.
Она скосилась на меня с плохо скрытым недовольством и нехотя нацепила их на нос. Поднесла фотографию к окну и принялась ее рассматривать. Спросила, не глядя на меня:
— И что же тут такого ужасного?
Тут я не выдержал. Взмахнул вымазанными в золе руками:
— Вы что, правда ослепли?! Тогда посмотрите сзади. Ничего не смущает?
Руфь перевернула снимок. Пожевала губами. Нашарила ближайший стул и тяжело опустилась на него. Положила фото на покрытый клеенкой стол. Сняла очки и стала протирать их кончиком кухонного полотенца.
— Может, скажете уже что-нибудь? — выпалил я и грохнулся на стул напротив, пытаясь поймать ее взгляд.
— Откуда у тебя это? — Руфь заморгала на меня короткими бесцветными ресницами.
— В маминых вещах нашел, — зло сообщил я. — Не все она успела сжечь.
Хромосома промолчала, но я по глазам ее рыбьим понял, что она знала и про костер у нас в саду, и про мамин способ разбираться с прошлым.
— Вы знаете, кто это? — я ткнул черным пальцем в фотографию. Ноготь на нем был обломан до мяса, но, когда это случилось, я не заметил.
Руфь тяжело вздохнула.
— Точно не знаю, но могу предположить. Тильда?
Тут она реально вывела меня из себя.
— Может, хватит уже?! — рявкнул я. Сказывалась ночь недосыпа. — Все вы знаете! Мама по-любому с вами делилась.
