Встречи во мраке - Корнелл Вулрич
На углу находилась аптека, дверь которой, к счастью, была открыта. Она нашла там убежище.
Она плакала, как не плакала еще никогда в жизни. Заранее оплакивала все грядущие годы, заранее оплакивала всю эту войну. Долго она стояла у входа в ожидании, когда он с товарищами промарширует. Она полагала, что, рано или поздно, они должны здесь пройти.
Аптека имела двойные стеклянные двери. Она стояла так, чтобы он не смог ее увидеть. Это было хорошее убежище. Она могла просматривать всю улицу, не будучи сама замечена.
Они шли по двое в шеренге. Он был третьим от конца. Он развлекался непринужденной беседой с рядом шагающим человеком.
Она положила руку на стекло двери, словно хотела выбежать и задержать его, но он уже прошел мимо.
— До свидания, Бэкки, — прошептала она. — До свидания, мой любимый!
Он носил его с собой, как некую драгоценность, как талисман, могущий защитить его от всего в мире, как сокровище, принадлежащее только ему одному. Это было письмо от нее.
«Мой любимый, мой единственный муж! Я написала тебе 11 писем, но ни одного не отослала. Со всех сторон мы слышим: „Вам нужно поднять дух, вы должны писать только о радостных вещах, вы должны поддерживать хорошее настроение“. Я знаю все это. И я даже пыталась так писать, но я не хочу этого. Почему я должна тебе лгать? Я тебе никогда не лгала.
И это мое двенадцатое письмо совершенно правдивое. Его могут перехватить, могут половину вырезать, но меня это не трогает.
Я не могу больше. Я вижу тебя везде, ты повсюду, куда я только не пойду. Бог не должен допустить, чтобы было столько горя, так много слез и боли. Если это происходит по его желанию, значит, он большой обманщик.
Когда я сажусь за стол обедать, то вижу тебя, сидящего напротив. Ты ничего не говоришь, однако это ты. Если я иду по улице, то чувствую, что ты рядом, но когда я задаю тебе какой-нибудь вопрос, ты не отвечаешь.
И когда я достаю из почтового ящика воскресную газету, то никто не выхватывает ее у меня из рук и не перебирает все страницы, чтобы найти отдел юмора. И никто не смеется, как ребенок, над шутками.
Ты повсюду, ты везде. Я не могу больше, не могу. Я не жена героя, я совсем простая жена Бэкки. И больше я не могу. Что я должна сделать? Как мне пережить все это? Скажи мне, любимый, о, пожалуйста, скажи скорее, так как я не могу больше вынести этого.
Зарон».
«Я последовала твоему совету, Бэкки, и поступила на работу. Теперь я работаю на фабрике. Мне хотелось работать в таком месте, где много шума, яркий свет, много людей и машин. Это для меня новый неизвестный мир и он отвлекает меня от мыслей о тебе. Шум так велик, что я тебя не слышу. Свет такой яркий, что я не вижу твоего лица. Этого мне и хотелось. Так будем ожидать, ты и я, пока не кончится война.
Теперь я как машина. Я ничего не ощущаю, я не думаю, я не чувствую боли. Шум меня так оглушает, что я не чувствую ничего. Я так утомляюсь, что и ночью бесчувственна. Я и выгляжу, как машина. Темные защитные очки скрывают мое лицо. Металлический шлем закрывает мои волосы, а руки мои спрятаны в толстые рукавицы. Комбинезон даже не дает возможности узнать, что я женщина.
По крайней мере, я не чувствую больше никакой боли.
И время работает на меня, на нас. Каждый день приближает нас друг к другу. Ты не веришь, что время помогает нам, хотя мы этого не замечаем? Скажи, что веришь, скажи пожалуйста! В один прекрасный день объявят мир. Помни об этом…
Девушка, работающая за станком возле меня, выглядит так же, как машина, хотя под рабочей одеждой она такая же женщина, как и я. (И что за женщина!) Думается мне, она не может переживать. Она живет с мужчинами, не чувствуя любви. Я не представляю себе, как это можно, но она, кажется, придерживается только этой системы: „Пробивай себе дорогу в жизни любыми средствами“, — считает она. „Пробивайся всеми силами и тогда с тобой ничего не случится!“
У нее медно-красные волосы (я как-то видела ее на улице, когда она возвращалась с работы) и поэтому ее все называют Рыжухой. Ее уже никто не называет настоящим именем. Обычно она каждую неделю меняет своих любовников. „Почему я должна дольше с ними быть? — говорит она. — Потом они все равно надоедают“. Обычно по средам она дает отставку очередному любовнику и подцепляет нового „на пробу“. В обеденные перерывы она мне все о них рассказывает.
Вот и сейчас у нее как раз новый. Сегодня после работы он заходил к ней на фабрику».
Как-то, стоя возле фабрики, она вызывающе улыбнулась ему. Этим она поймала его, как на лассо.
— Как поживаешь? — спросил он, не зная, что еще сказать.
— А сам как поживаешь? — ответила она для поддержания разговора.
Они пошли рядом.
— Пригласишь ли ты меня? — спросила она.
— Если ты желаешь.
Она пожелала.
— Хорошо. Пойдем на площадь к Гаррису. — И, во избежание всяких недоразумений, быстро добавила: — Я могу сама за себя заплатить, если тебе это нравится. Я зарабатываю сотню в неделю и все равно не знаю, куда девать деньги.
— Кто сказал, что это мне нравится?
Он немного помолчал, потом спросил:
— Где ты оставила свою подругу?
— Ах, эту?
Она отвела взгляд в сторону.
— Она тебе понравилась, да?
— Совсем нет, — быстро ответил он. — Я спросил только потому, что ты вместе с ней вышла с фабрики.
— Она тебе не подойдет, которая со мной выходила, — заметила она. — Она из солдатских жен. Сидит весь вечер дома.
Они пошли в танцевальное заведение Гарриса, которое в этот час было переполнено. Густой табачный дым висел в воздухе. Им удалось найти два свободных места. Она заказала выпивку. Затем они представились друг другу, назвав свои имена. Его звали Джо Моррис. Они выпили по бокалу, закусили бутербродами и потанцевали пару раз друг с другом, потом покинули помещение.
Был прекрасный вечер, как многие другие.
Перед дверью ее дома он внезапно распрощался.
— До завтра, — сказал он.
— Эй, один момент! — она схватила его за руку. — Ты не хочешь
