Таити Ямада - Лето с чужими
– Это ты ничего не хочешь мне сказать? – искривил я улыбку.
– Что?
– Какие-то проблемы, говорю?
– С чего ты взял?
– С первого взгляда по твоему лицу понял, что не без ложки дегтя.
А точнее говоря – в тот момент, когда он, входя, посмотрел в мою сторону. Выражение его лица поменялось именно после взгляда на меня.
– Возможно, это… – смущенно улыбнулся он.
– Что – «ЭТО»?
– … излишнее беспокойство. Ты только не обижайся.
– Ты про меня, что ли?
– С тобой… все в порядке… в смысле здоровья?
– Ты к чему?
– У продюсера то и дело на спине выступает холодный пот, как бы чего не случилось.
– Да вроде все.
– Выходит, из-за света…
– Цвет лица?
– Показался нездоровым. Как бы тебе сказать? Случись что с автором сценария, мне крышка. Так что береги себя, пока не закончим работу.
Еще какое-то время мы побалагурили, а потом расстались.
Шагая по улицам, я пытался рассматривать себя в витринах магазинов, но цвета лица разобрать не смог. Я не ощущал себя уставшим.
Вчера вечером, поужинав у родителей, я вернулся домой и в одиннадцать лег спать. На следующее утро с девяти взялся вычитывать первую часть сценария и управился за полтора часа.
«Так, только не забивай себе этим голову», – подумал я. Только – как?
Родители – из потустороннего мира. Вполне возможно, что встречи с ними отнимают жизненную силу. Сколько об этом написано книг, сколько ходит легенд…
Когда перед выходом из дому я брился, лицо не казалось мне бледным. Ну, сошел румянец, что в этом странного?
Да, я хотел посмотреть в зеркало, чтобы убедиться, но, по-моему, страха при этом не было. Наоборот, чувствовалось какое-то странное спокойствие. Сдается мне, чтобы появиться передо мной в таком виде, они за своими беспечностью и спокойствием должны были скрывать какую-то невообразимую жертву. Что поделать, если мне придется отплатить им за это частью своей жизненной энергии. Казалось, мне от этого станет легче на душе. От бледности на лице хотелось успокоиться. Ибо продолжайся все так же – я окажусь у них в неоплатном долгу.
Пришел на память ресторанчик индийской кухни, куда я, бывало, заходил. Там рядом с кассой висело огромное зеркало.
Хоть еще рано, поужинаю там и вернусь домой. Показ начнется со второй недели октября. Выходит, за август мне желательно написать еще три серии. По одной в пять дней. Ого, предстоит закатать рукава. Я ухмыльнулся. В такой ситуации каждая капля энергии на счету.
Зеркало в индийском ресторане показало – лицо ничуть не бледное.
– Какой ты бледный, – сказала Кей, едва зашла ко мне в десятом часу вечера.
– Да где же?
Фраза Кей несколько меня смутила. Вернувшись домой, я посмотрелся в зеркало еще раз. Кто ее просил об этом говорить?
– Брось издеваться… Я сам переживаю. – Я зашел в ванную и при свете двух стоваттных лампочек еще раз посмотрел на себя. – Согласен, годы свое берут, но не настолько, чтобы об этом говорить.
Откуда ни возьмись, рядом оказалась Кей. В зеркале мы стояли рядом и смотрели друг на друга.
– Ну, есть под глазами мешки, но они и раньше были. Для сорокавосьмилетнего городского жителя у меня нормальный цвет лица.
– Ну-ну, – сказала Кей. – Вчера видела тебя. Когда ты возвращался домой.
– Я хотел посмотреть на твое окно.
– Но было темно?
– Подумал, еще не вернулась.
– Я часто смотрю из окна. Стыдно признаться. Доказательство одиночества.
– Могла бы окликнуть.
– Испугалась.
– Меня?
– Ты был такой бледный.
– Э-э, постой – да ты посмотри на мое отражение! Бледный, говоришь? Допустим, я не такой загорелый, как сёрфер. Но я всегда такой. Я ничуть не устал. И хватит обо мне беспокоиться. Перестань меня пугать.
– Выходит, – начала Кей, и в ее глазах загорелась убежденность, – выходит, тебе просто это не видно. Неужели ты не замечаешь, как осунулся?
– Где ты видишь? Осунулся… Сама полупрозрачная, – повысил я голос на отражение Кей в зеркале. – Чего я, по-твоему, не вижу? Смотри, вот – поднял правую руку и опустил, дотронулся до твоего плеча, левой рукой зажал нос и показал язык. Если даже видно не это, что я тогда сейчас вижу?
– Не паясничай. – Глаза Кей стали такими серьезными, что я опешил.
– Я не паясничаю, но и морочиться не хочу. Я сейчас полон энергии. И эта энергия требует тебя.
Я ее поцеловал. Она немного посопротивлялась, будто хотела что-то сказать, но тут же расслабилась. Затем отстранилась и спросила:
– Ничего не было? Странного?
– В смысле, смешного? – прекрасно ее понимая, спросил я. Подумал, что расскажи я ей о родителях, поймет все буквально, разволнуется, посчитает их за злых духов. Мне их не хотелось терять, вовсе не нужно их изгонять никуда.
– Так было или нет?
– Не было. Ничего такого на ум не приходит.
– Ведь врешь?
– С чего ты взяла?
– По глазам видно – ты врать не умеешь.
– Правильно, посмотрят на тебя таким взглядом – начнешь извиняться даже за то, что не врал.
– Не скрывай. Судя по всему, это очень серьезно. Я чувствую.
– Я рад.
– Не увиливай.
– Не думал, что ты будешь так за меня волноваться.
– А как еще? Или я неправа?
– В смысле?
Кей на мгновенье замялась, ее взгляд ненадолго разминулся с моим. Но глаза вновь загорелись, и она сказала:
– Я думала, ты мой любовник.
– Я тоже. Только…
– Что «только»?
– У меня так на это смотреть не получится.
– Почему?
– Я старше тебя на пятнадцать лет.
– Хочешь сказать, что тридцатитрехлетняя женщина слишком для тебя молода? Обрадовал. Хотя я не идеальна. Так что можешь не скромничать. Ну что – будешь моим любовником?
– Буду.
– И поцелуешь меня где-нибудь в другом месте?
Однако мы еще раз поцеловались около раковины и перешли в гостиную.
Я хотел выбросить из головы свою бледность. Однако едва начал ласкать Кей, не притрагиваясь к ее груди, как она напряглась и сказала:
– Не скрывай.
– Я не скрываю.
– Тогда ответь на один вопрос. Не хочу тебя беспокоить. Ты что, правда не видел в зеркале, как осунулся?
– Мало кто в сорок восемь лет совсем не чувствует усталости.
– Под глазами черные круги, щеки ввалились, – сказала Кей, глядя на меня.
Я замолчал. Затем посмотрел на Кей.
– Ты и сейчас такой. И в зеркале был таким же.
Я вспомнил одно произведение, в котором здоровому человеку все вокруг говорили, что он болен. До тех пор, пока он и впрямь не заболел. Не думаю, что Кей добивается подобного. Однако я сам не видел у себя никаких кругов и впалостей. Наоборот, мне казалось, что я слегка располнел. В таком случае кто-то из нас видит ирреальность. Большинство – на стороне Кей: продюсеру я тоже показался нездоровым.
Пока я размышлял, Кей тоже сидела не шелохнувшись. Будто под стать мне.
Под селезенкой опять зашевелился страх.
Если на самом деле я выгляжу не так, как в зеркале, то как мне увидеть свой истинный облик? Неужели такая дурацкая ситуация может возникнуть? Но она возникла – более того, что бы ни произошло в дальнейшем, я не могу это отрицать только из-за того, что она противоречит здравому смыслу.
– Расскажу, – сказал я. – Расскажу, только не пойми неправильно.
Кей молча кивнула.
– У меня осталось только ощущение счастья. Да, возможно, я истощен. Но в сравнении с тем другим, что может подорвать мои силы, пожалуй, серьезно беспокоиться тебе не о чем. Не стану отрицать – история прямо-таки нереальная. Для меня будет наукой.
И я начал рассказ с той ночи, когда случайно встретился в театре с отцом. По лицу Кей было видно, что она мне верит. А может, просто прятала лицо, опасаясь, что я перестану рассказывать. Но даже так я не сомневался в ее искренности.
Хотя какие мы любовники? Были-то вместе всего несколько раз. И все же меня тронуло ее чистое желание все выяснить. Может показаться беспечным, но кажется, я влюбился.
Я поймал себя на мысли: ведь и впрямь мною долго никто не интересовался. Нет, я не ропщу. Так же долго и меня никто не интересовал, ничего не поделаешь – люди отвечали мне взаимностью. Но к моему стыду, внимание Кей было для меня сродни глотку воды, льющемуся в ссохшееся от жажды горло.
Почему? Ведь еще вчера я купался в восхищении и ласке отца и матери.
Стыдно мне было перед самим собой: где-то я понимал, что это – нереальность, а вот любовь Кей – самая что ни есть действительность.
Вернувшись прошлой ночью домой, я попробовал сыграть в игру, которой меня научил отец. Взаимоотношение карт и луны совпадало с объяснением этой игры в энциклопедии.
И чем дальше я рассказывал Кей об Асакуса, тем больше склонялся к мысли, что отец и мать – существа нездешние.
Глава 10
