Таити Ямада - Лето с чужими
– Ничего не поделаешь. Пошли туда, – бодро прошагал мимо меня отец.
Забавно. В детскую пору я считал его упертым задирой. Но оказалось, что он вполне покладистый малый: с лету оценил ситуацию и, понимая всю ее безысходность, не сдрейфил отступить и принялся с важным видом искать другое место.
Радостно от таких маленьких открытий. Мне – сорок восемь, но стоило на улице перед храмом поймать первый посланный отцом мяч, как я вдруг вернулся в свои двенадцать.
Хороший бросок, выверенный.
– Ну, ты, отец, даешь!
– Знай наших!
Пропуская редких прохожих и машины, мы почти час перекидывались мячом. На душе было легко – с каждым броском пустота от долгого отсутствия родителя словно заполнялась. Показалась и скрылась в переулке машина, и я радостно посмотрел ей вслед: современная, а за нею стоит отец.
– Едет, едет.
– Угу.
Интересно было раз за разом прижиматься к высокой ограде храма.
– Ну, что, хватит? Пошли домой? – спросил отец. – А то мать ворчать будет.
От самих его слов веяло свежестью. Меня умиляла походка отца, осанка молодцеватого мастерового, его жесты. Да, совсем не так все это выглядело в мои двенадцать.
В доме на подносе стояли тарелки с вареными стручками бобов, холодным тофу под соевым соусом, а также три стакана.
– Эх, был бы у нас душ, – опять посетовала мать.
– И куда ты собираешься его это… втыкать? – Отец, раздетый по пояс, обтирался полотенцем. Тело не загорелое, но с красивыми линиями мускулов.
Я снял рубашку и тоже ополоснулся над раковиной.
Телевизор включен. Показывают школьный бейсбол.
Вращается вентилятор.
– Хидэо, иди сюда, – позвала мать.
Я уселся между родителями, стакан наполнили пивом.
– Ты что, сегодня в вечернюю? – спросила мать.
– Ушел я оттуда, слышь? У-шел.
– Вот оно что. Опять?
– Вот только не надо упреков. Или что – у нас есть нечего?
– Так-то оно так…
– Что я, нанялся? Никто, кроме меня, лепить не умеет. Стойка и пять столов. Они мне: «В сентябре выпишется мастер, потерпи всего месяц…» А с клиентами что будет, пока я терплю? Я же не могу на всех разорваться. Налепишь наспех – потом стыда не оберешься. Клиенты ворчат. В последнее время, правда, спокойные пошли, не скандалят, но дело-то не в этом.
– Понятно. Ладно, а то Хидэо пришел…
– Сама начала.
Я был вне себя от счастья. Когда они умерли, телевизоров еще не было. И пиво, и бобы, и тофу доставались с большим трудом. К тому же вентилятор у них – новый.
Как я за вас рад, мама. Как хорошо, что вы так живете, отец…
– Брось издеваться над пивом, это же не виски, – сказал отец.
– В самом деле. Не стесняйся. Деньги у нас есть, – сказала мать.
Я залпом выпил, мать сразу же подлила из бутылки.[13]
Мне захотелось купить им душ. И кондиционер. Привезти пива – да побольше. Но, пожалуй, ничего из этого не выйдет. Как в кинопавильоне: все выглядит реально, однако реальности здесь нет. Стоит мне уйти, как они вдвоем замрут, поблекнут и испустят дух.
– Выходит, ты живешь писательством?
– Да, пишу сценарии телесериалов. Солидно, да?
– Чего солидного? Писаки-то как раз жизни и не знают. Только строят из себя, а сами – ссыкуны. Если честно, терпеть их не могу.
– Ты чего такое говоришь собственному ребенку?
– Я не говорю, что он такой. Я только сказал, что они почти все такие. Малодушные писаки.
Я с интересом наблюдал, как важничает отец, по годам – моложе меня. Но с другой стороны, я ощущал некую пустоту. Как бы ни говорил отец в своей манере, говорит он лишь то, что думаю я сам.
Живущие здесь родители – не те, прежние, а лишь плод моей фантазии. Настоящих мертвых родителей, как ни старайся, уже не воскресить. Нужно прекратить этот онанизм. А с другой стороны, видя перед собой не иллюзию – живое, я задавался вопросом: «С чего ты взял, что они – плод твоей фантазии?»
– Отец, – сказал я, – дай-ка я пожму тебе руку.
– Пожмешь руку?
– И тебе, мама.
– Что, уходишь? Уже?
– Давай поужинаем.
В самом деле. Признаться, их слова звучали щемяще.
– Нет. Просто захотелось пожать вам руки.
– Запросто.
Отец подал руку, и я крепко ее пожал. Почувствовал ответную силу. Сам сжимать свою собственную руку я не мог.
– Держи пять, – сказала мама.
Маленькая рука – слегка шершавая, но при этом мягче, чем у отца.
Я попытался запомнить это прикосновение. Его нельзя было назвать иллюзией.
– Кстати, отец, – захотел я проверить еще одно не свое ощущение, – помнишь «цветочные карты»?
Я вспомнил, как родители доставали их, когда приходили гости.
– С чего это ты?
– Они остались, мам?
– Конечно. Правда, мы уже давно ими не играли.
– Научите меня, а?
Как играть, я не знал. Научит меня отец, я буду помнить правила игры и расставшись с ним, а значит, никакой он не «плод».
– Вот так-так!.. Писатель, а не знает, как играть в карты?
– Раньше увлекался маджаном…
– Во что – в «кои-кои»?
– Все равно. В «хати-хати»[14] играют втроем.
– А говоришь, не знаешь.
– Только это и знаю.
– Может, в составление цветов? – предложила мать.
Я понятия не имел, что это такое.
– Научите.
Если смогут научить, значит, и отец, и мать – однозначно не я сам. Иллюзией их уже не назовешь. Они, без сомнения, настоящие.
Мать принесла карты, отец вытащил их из коробки и начал эффектно тасовать.
– Ну, поехали. Что карты – это месяцы, знаешь?
– Месяцы?
– Как ему объяснять? Он даже этого не знает. Это… Нет, не так… – Отец навалился на край подноса.
Закачалась и чуть не упала бутылка пива, я едва успел ее схватить. Мать отодвинула поднос.
– Та самая игра – «составление цветов», – про которую говорила мать, еще называется «дурацкие цветы». В нее могут играть даже дураки. Ну что?
И, усевшись на татами, молодой отец со знанием дела начал увлеченно объяснять.
Глава 9
Вечером следующего дня я дожидался в кафе на Сибуя продюсера. Он зашел, и, увидев меня, изменился в лице.
Но тут же натянул улыбку. «Интересно, в чем дело, подумал я. – Неужели в сериале?»
Начало мне удалось неплохо. Написал я его быстро, а когда перечитывал, почти ничего менять не пришлось. Получилось как-то чересчур хорошо. В такие минуты непременно что-нибудь случается.
– Да, ты шустрый.
Продюсер заказал молоко со льдом и вытер пот полотенцем, которое принесла официантка.
– Я сейчас просто в хорошей форме.
– Это хорошо.
Не глядя на меня, он достал из легкого кожаного портфеля большой коричневый конверт.
– Эх, забыл сказать тебе печать принести.
– Что-что?
Прежде чем сдавать рукопись, обычно выполняют некие формальности.
Он достал из конверта мой с ним контракт.
– Дело в шляпе. Кроме суммы гонорара все остальное – одной формы. Печать в трех местах. Где обведено карандашом.
– Неужели решилось?
– Решилось, решилось. Спонсоры все как один дали добро. Со второй недели октября – эфир. В первую – пилот. Вчера смотался на день в Осаку в одну фармацевтическую фирму, вернулся и тут же помчался к пяти в косметическую. Сегодня в десять был у автостроителей. Где это видано, чтобы продюсер всем этим занимался? Нынче как? Посылаешь кого-нибудь из коммерческого отдела, а добро дают только после того, как убедишь сам. Нет сил. Извини, что не сообщил тебе сразу, просто замотался. График напряженный – в начале сентября начнем с натурных съемок. Теперь дело за тобой.
– Прекрасно. Просмотрю. Если что – позвоню.
– Хорошо.
Принесли молоко со льдом.
Выходит, что никаких проблем пока и нет. Хотя, пожалуй, очередь до них еще дойдет.
– Дело в том, что актриса на главную роль – в положении на третьем месяце. Кто отец – неизвестно, но она собирается рожать. Три месяца на съемки. На шестом живот будет видно. Разумеется, можно скрыть одеждой, но желательно, чтобы она не попадала в теннисные сцены. Представить себе не могу, что будут говорить о матери-одиночке. Хорошо, если это как-нибудь пойдет на пользу делу. А вдруг наоборот? Менять актеров уже проблематично, но если и делать, то сейчас. Порой такая ересь в голову взбредет, но лучше быть готовым к самому худшему Кстати, – сказал он, будто что-то вспомнив. «Вот, началось!» – подумал я. – Ничего не хочешь мне рассказать по первой серии?
– Все рассказал, пока собирал материал.
– Верно.
– Сначала прочти.
– Что, так уверен в себе?
И все же он что-то хотел мне сказать. Плавающий взгляд – значит, что-то обдумывает.
– Это ты ничего не хочешь мне сказать? – искривил я улыбку.
– Что?
– Какие-то проблемы, говорю?
– С чего ты взял?
– С первого взгляда по твоему лицу понял, что не без ложки дегтя.
