Таити Ямада - Лето с чужими
– Простите, я передумал, поезжайте в Акасака. – И я назвал таксисту гостиницу.
На сегодня избавлю себя от необходимости врать Кей, а заодно встречусь завтра в гостинице с Сигэки, пообедаем вместе, дам ему больше, чем обычно, карманных денег.
Хотя уверенности в том, как сын отреагирует на своевольную выходку отца, у меня не было.
– Квартира Имамура, – раздался на другом конце провода голос бывшей жены. Вернула себе девичью фамилию.
– Это я.
Повисла короткая пауза.
– Сигэки, ты? – спросила Аяко.
– Да нет же, я.
– Ах, ты… – Голос стал ехидным. – То-то я думаю, кто еще может сказать «это я».
– А как мне прикажешь называться? – усмехнулся я в свою очередь. После развода я звонил впервые.
– Только голосами и похожи, так, что не отличишь.
– Извини.
Я настраивался услышать колкости, но сквозило напряжение, и разговор явно не клеился.
– Что, его нет?
– Он сейчас в Штатах. Его друг уехал на год на стажировку в Аризону, вот он и решил слетать к нему на каникулы.
– В Аризоне, кажется, жарко.
– Ничего, молодой.
– Выдворила?
– В каком смысле?
– Уже знает… про него?
– Про кого него?
– Про Мамию.
– Ребенку об этом говорить пока рано.
– Встречаетесь?
– Я не обязана.
– Что не обязана?
– Отвечать тебе.
– Точно, не обязана. Но хоть поздороваться с тобой можно? Мы с ним долго работали вместе, теперь все кончено.
– А что вам мешает? Личная жизнь тут ни при чем.
– Так, да не так.
– Ах, вот ты о чем. Ты же сам хотел развода. Надеюсь, не будешь ревновать меня к Мамии.
– Вот еще.
– Тогда в чем дело? С какой стати ты вмешиваешься?
– Резонно. Вот только с ним непросто иметь дело, верно?
– Верно. Но я, кажется, не занимаюсь прелюбодеянием. Что тебя так беспокоит? Развелась, и теперь могу делать, что захочу.
– Или делала еще до развода?
– Ты что такое говоришь?
– Не слишком ли рано? Еще и месяца не прошло, а уже того…
– Ну что ты за человек, а? Если хочешь знать, я все это время ничего к тебе не испытывала. Был бы любимый человек, все получится хоть сразу после развода.
– Неужели сойдетесь?
– Я же говорила, что не обязана тебе отвечать.
– Сигэки – и мой сын тоже. Уж переживать, как это на нем отразится, мне никто не запретит.
– Ловко ты впутываешь ребенка. А сам хоть бы капельку о нем побеспокоился.
– Я позвонил, потому что хотел с ним встретиться.
– Ну ты и мерзавец. Я кладу трубку. Больше не хочу с тобой говорить.
Раздались гудки.
Если удалось сбежать от такого мерзавца, могла бы хоть спасибо сказать. Не брось она трубку, я б не вытерпел и сказал: верни хоть часть тех денег, что у меня оттяпала. Пожалуй, она права – действительно я мерзавец. Так и выходит. Поговоришь с ней – так и выходит. Да и она мегера, стоит лишь с ней заговорить. И все так неожиданно.
Из окна одноместного номера на девятом этаже виднелись огни другой высотной гостиницы и поток машин на улице Аояма.
Встреча не удалась, но Сигэки тут не виноват. Однако всматриваясь в беспрерывный поток фар, я осознал, что отчаяние – мое привычное состояние, когда дело доходит до сына. Оно преследовало меня еще с тех пор, как он пошел в среднюю школу.[16] Пожалуй, мои отцовские чувства и надежды были направлены совсем не в ту сторону.
И в отчаянии этом по большей части Сигэки не виноват. Детское «я» формируется не только с удобной взрослым стороны. Это я понимал, но все равно злился, если он меня игнорировал или противился по пустякам.
Но как бы я ни злился, результата, который меня бы устраивал, я не добивался. Только расстраивался, а когда он перешел в старшие классы, просто смирился. С тех пор при каждой встрече с Сигэки я готовил себя к очередному легкому разочарованию. И наоборот, предлагая, скажем, вместе выпить кофе, я приходил в замешательство, слыша в ответ простодушное «угу».
Конечно, виноват в этом только родитель. Я – такой же плохой отец, как и муж. Все плохо. Сам я так не считал, но за разглядыванием ночных огней, очернив себя с ног и до головы, мне стало легче.
* * *Утром, в начале одиннадцатого, я уходил из гостиницы.
Оплатив счет, я уже направлялся к дверям, когда увидел входящего Мамию.
Менять направление внезапно было бы странно. Я остановился в отдалении и смотрел, как он проходит в автоматическую дверь. А сам при этом думал: хорошо, если он меня не заметит.
Мамия вошел, коротко окинул взглядом холл и направился было в кафе, но вдруг ошеломленно оглянулся на меня.
Я улыбнулся и кивнул. Вспомнил прошлое, и на душе стало хорошо. Даже подумал: «Аяко права – личная жизнь тут ни при чем».
– А-а, – приоткрыл рот Мамия, и как обернулся, так и замер.
Такой взгляд, будто увидел перед собой пришельца. С чего бы? Но стоило мне приблизиться, как ужас на его лице сменился улыбкой и он поздоровался.
– Ты чего… в такую рань?
Для телевизионщиков десять утра – очень рано.
– Меня ждут. – Мамия повел глазами на кафе.
Там какой-то человек вдруг поднял руку. Ба, да это мой лучше оплачиваемый коллега.
Мамия тоже махнул ему рукой. Я слегка поклонился. Он показал жестом: мол, не торопитесь, – и опустился на стул.
Но в таком месте говорить нам было не о чем. Не будь встреча случайной, всегда бы нашлась дежурная фраза, но легкомысленным «А что, если нам вместе…» сейчас не отделаешься.
– Что с тобой? – спросил Мамия.
– Ничего. Вот, переночевал в гостинице.
– В смысле, с телом… Так резко…
– С телом?
– Мы же вот только с тобой виделись. Так сильно похудел.
– Что, заметно?
– Если честно, то на удивление…
– Осунулся?
– Не то чтобы очень. Что с тобой?
– Да, одна нелепость.
– Это ты зря.
– Когда один, тормоза не держат.
– Ходил к врачу?
– Нет. У меня нигде не болит. Я смотрелся в зеркало и не заметил ничего такого.
– Сходи обязательно.
– Да ты не пугай меня так.
– Сходи-сходи, эта худоба неспроста.
– Ладно, схожу. Ну, пока… – Я изобразил рукой некий жест и направился к выходу.
– Ты куда?
– Домой.
Я повернулся спиной к открывшему было рот Мамии и вышел на улицу.
Как и предполагал – после вчерашней встречи с родителями окружающим я казался еще более худым.
Я подошел к стоянке такси.
При этом поймал себя на мысли: «Что поделаешь, если я, так и не осознав этого, однажды умру».
У человека, повстречавшего своих мертвых родителей, особого выбора нет.
Дом, словно сопротивляясь потоку окутавших его выхлопных газов и реву моторов, по-прежнему доносившихся с восьмой кольцевой дороги, стоял с наглухо закрытыми окнами.
Окно Кей не отличалось от прочих. Оно лишь отражало раскаленные лучи полуденного солнца и ничем не выдавало человеческого присутствия.
Открыв замок, я надавил на толстое стекло внутренней двери и вошел в холл.
В мрачном углу громоздились семь-восемь новых коробок одинаковой формы, а рядом стоял, будто охраняя их, высокий парень. Я окинул его взглядом, но он, похоже, витал в облаках и никак не отреагировал.
Я вошел в открытые двери лифта. Нажал кнопку седьмого этажа. Пока двери закрывались, я еще раз взглянул на того парня. Теперь он смотрел на меня со странным блеском в глазах. Когда наши взгляды встретились, он тут же отвернулся, но я понял, что это – от любопытства. Видимо, я настолько исхудал, что привлекаю к себе внимание. Вот только почему я сам это не вижу? Выходит, таков замысел отца и матери?
Вдруг лифт остановился. Для седьмого еще рано. Поднял глаза на табло – третий. Кей. Открылась дверь. Действительно, она.
– О! – вырвалось у меня. – Сегодня у тебя что – выходной?
Она молча смотрела на меня. Одета в длинное платье до пят, белое, без рукавов, чем-то похожее на неглиже. Но внутрь Кей не вошла.
Я нажал на кнопку открытия дверей и улыбнулся:
– Ну, ты как?
По ее серьезному лицу проскользнуло такое выражение, будто она видит нечто жалкое.
– Где ты был? – неподвижно спросила она.
– Поработал в гостинице. Хотел немного сменить обстановку.
– Опять врешь, – сказала она низким, но сильным голосом.
Не спуская с меня глаз, вошла в лифт. Приблизилась ко мне так, будто собиралась поцеловать.
– Опять врешь, – проворчала она.
Приторно запахло духами. Двери лифта закрылись.
– Впервые, да? – тоже не сводя с Кей глаз, мягко спросил я и прижал ее к себе. Кей напряглась. – Этот запах духов впервые, верно?
– Я смотрела в окно. Все это время смотрела в окно. Наконец ты вернулся.
Кей говорила медленно, словно читала книгу. Похоже, сердилась.
– На работу не пошла?
Прежде чем она успела ответить, двери лифта разъехались.
