Джеффри Арчер - Узник крови (в сокращении)
Дэнни сидел за пластиковым столиком, уставясь на лист чистой бумаги. Он был один в камере — Ник пошел в душ, а Большой Эл дежурил в лазарете. Наконец Дэнни написал первую фразу.
Дорогая Бет! Пишу тебе в последний раз. Я много думал над этим письмом и пришел к выводу, что не имею права обрекать тебя на такой же бесконечный срок, какой припаяли мне. Ты же понимаешь, когда — и если — меня выпустят, мне будет под пятьдесят. Помня об этом, я хочу, чтобы ты начала новую жизнь уже без меня. Будешь писать — я не стану читать твои письма, придешь на свидание — не выйду из камеры. И ничто на свете не заставит меня передумать. Пусть у тебя и на миг не возникнет мысли, будто я не люблю тебя с Кристи, потому что я вас люблю и буду любить до самой смерти. Но я уверен, что мое решение в конечном счете окажется самым правильным.
Прощай, любовь моя.
Дэнни
Он посмотрел на фотографию Бет на стене напротив, сложил письмо и засунул в конверт.
Надзиратель открыл дверь камеры и объявил:
— Письма. Одно для Монкрифа и одно для… — Он заметил на шее у Дэнни серебряную цепочку и запнулся.
— Ник в душе, — объяснил Дэнни.
— Ясно, — сказал надзиратель. — Одно для вас и одно для Монкрифа.
Дэнни сразу узнал четкий почерк Бет. Не вскрывая конверта, он порвал письмо и спустил обрывки в унитаз.
Ник вернулся из душа, и Дэнни вернул другу взятое на хранение — часы, кольцо и серебряную цепочку.
— Спасибо, — произнес Ник. Он увидел у себя на подушке коричневый конверт, вскрыл письмо и принялся жадно читать.
Уважаемый мистер Монкриф! Комиссия по условно-досрочному освобождению поручила мне уведомить Вас о том, что Ваше ходатайство о досрочном освобождении удовлетворено. В силу этого срок Вашего заключения истекает 17 июля 2002 года. О деталях Вам сообщат дополнительно.
Искренне Ваш,
Т. Л. Уильямс
Начальник тюрьмы решил позволить заключенным посмотреть трансляцию матча на Кубок мира между Аргентиной и Англией.
Дэнни сел в первый ряд и стал ждать начала игры. Заключенные кричали и били в ладоши — все, кроме одного. Этот молча стоял позади всех и смотрел не на экран телевизора, а на открытую дверь одной из камер на втором этаже. Нужный ему человек, должно быть, все еще был в камере. Наблюдавший не двигался, а на неподвижных заключенных надзиратели не обращают внимания. Наблюдавший начал подумывать, не изменил ли его человек заведенному распорядку ради матча. Но здесь его не было. Его кореш сидел впереди на лавке, значит, тот все еще в камере.
Прошло полчаса, счет был 0:0, а тот по-прежнему не появлялся.
Незадолго до конца первого тайма английскому игроку подставили подножку в штрафной площадке аргентинцев. Заключенные у телевизора взревели так же, как 35 тысяч зрителей на стадионе. Фоновый шум был составной частью плана. Наблюдавший по-прежнему не сводил глаз с открытой двери камеры. И тут птичка внезапно выпорхнула из клетки. На человеке были спортивные трусы и шлепанцы, через плечо переброшено полотенце.
Наблюдавший отошел в сторону, скользнул в дальний конец блока и крадучись поднялся по винтовой лесенке на второй этаж.
Он остановился перед дверью в душевую. В раздевалке висел пар. С облегчением убедившись, что в душевой всего один человек, он бесшумно прокрался к деревянной скамье в дальнем конце раздевалки, на которой лежало аккуратно сложенное полотенце. Он взял его и скрутил в петлю. Заключенный под душем втирал шампунь в волосы.
Внизу повисла тишина. Все, затаив дыхание, следили, как Дэвид Бэкхем установил мяч для пенальти.
Мывшийся ступил из-под душа, когда правая нога Бэкхема ударила по мячу. Все взревели, и заключенные, и надзиратели.
Заключенный сполоснул волосы под душем и собирался выйти, но тут получил коленом в пах и кулаком в позвоночник, так что его отбросило на покрытую кафелем стену. Чья-то рука вцепилась ему в волосы и дернула голову назад. Хруста шейных позвонков не было слышно, но, когда хватку ослабили, тело повалилось на пол словно марионетка, у которой обрезали нити.
Убийца наклонился и затянул петлю на шее у мертвеца, затем поднял тело и припер к стене, а другой конец полотенца привязал к душевой перекладине. После чего опустил тело и вернулся к двери душевой. Ликование внизу перешло все границы.
Не прошло и минуты, как убийца оказался в своей камере. На его кровати были выложены полотенце, чистая майка, джинсы, чистая пара носков и спортивные брюки. Он снял вымокшую одежду, насухо вытерся и натянул все сухое. Выскользнул из камеры и незаметно присоединился к другим заключенным.
Наконец прозвучал финальный свисток.
— Разойтись по камерам! — кричали надзиратели, но никто не спешил подчиняться.
Убийца повернулся, направился к загодя выбранному надзирателю и, проходя, задел его за локоть.
— Поосторожней, Лич, — одернул его Паско.
— Извиняюсь, шеф, — сказал тот и пошел дальше.
Дэнни поднялся наверх. Он знал, что Большой Эл в лазарете: ему, шотландцу, эта игра была неинтересна, и он сам вызвался подежурить. Но Дэнни удивило, что Ника не было в камере.
Внезапно блок огласил звук сирены, и надзиратели заорали громче прежнего:
— Разойтись по камерам!
Через несколько секунд дверь в камеру распахнулась и заглянул надзиратель:
— Монкриф, где Большой Эл?
Дэнни не стал его поправлять — в конце концов, на нем опять были Никовы часы, кольцо и цепочка, — и просто ответил:
— Дежурит в лазарете.
Дверь захлопнулась, а Дэнни удивился, почему надзиратель не спросил, где же он, Дэнни. Через несколько минут тот же надзиратель снова открыл дверь, и в камеру не спеша вошел Большой Эл.
— Привет, Ник, — громко произнес он, прежде чем дверь снова захлопнулась. Потом прижал палец к губам, пересек камеру и сел на унитаз. — Притворись, что работаешь, и не раскрывай рот, просто слушай.
Дэнни взял ручку и сделал вид, будто правит сочинение.
— Ник себя порешил.
Дэнни показалось, что его сейчас вырвет.
— Но почему…
— Я сказал — помалкивай. Он повесился, тело нашли в душе.
Дэнни принялся молотить кулаком по столу:
— Неправда.
— Заткнись и слушай. Я был в приемном покое, когда ввалились два надзирателя, и один сказал: «Сестра, быстро с нами, Картрайт покончил с собой». Я-то знал, что это чушь собачья, ты смотрел футбол, я сам видел. Значит, это Ник.
— Но почему…
— Пусть тебя это не колышет, друг Дэнни, — решительно сказал Большой Эл. — Надзиратели и сестра убежали, так что я несколько минут был один. Потом заявляется другой надзиратель и тащит меня сюда.
— Но они узнают, что это не я, как только…
— А вот и нет, — сказал Большой Эл, — потому как мне хватило времени поменять имена на ваших личных делах, так-то.
— Что-что? — не поверил Дэнни. — Я думал, личные дела всегда под замком.
— Только не в приемные часы, а то вдруг сестре понадобится выяснить, кому чего прописали. А сестричка-то сорвалась и убежала, понял?
— Но зачем ты это сделал?
— Они сверят отпечатки пальцев и группу крови с личным делом и решат на все сто, что это ты себя порешил, потому как не захотел двадцать лет торчать в этой сральне. А раз они так решат, то не будет и никакого дознания.
— Но это не объясняет, почему ты подменил… — Дэнни замолк, подумал и произнес: — Чтобы я смог выйти отсюда?
— До тебя быстро доходит, друг Дэнни. Тут всего пять-шесть человек отличали тебя от Ника, но после проверки по личным делам даже они поверят, что ты мертвый.
Дэнни опять замолчал. Всю жизнь ему придется выдавать себя за Ника Монкрифа.
— Мне нужно подумать. Боюсь, что не справлюсь.
— У тебя, думаю, в запасе еще сутки, потом эту дверь снова откроют. Сам прикинь — на воле у тебя больше шансов вернуть себе доброе имя, не говоря уж о том, чтобы вывести на чистую воду подонков, какие прикончили твоего кореша.
— Все эти два года я ничего не видел, хотя правда все время была у меня перед глазами, — сказал Дэнни, поднимая глаза от дневника Ника. — Я дочитал до места, где меня помещают к вам в камеру и вам нужно решить, какую историю для меня придумать. — Большой Эл насупился. — Ты был у Ника старшим сержантом и застрелил в Косове двух албанцев, когда его взвод послали охранять сербских пленных.
— Хуже, — возразил Большой Эл, — я стрелял после того, как капитан Монкриф отдал ясный приказ не открывать огонь, пока не предупредит их на сербскохорватском.
— Но ты все-таки нарушил приказ, и Нику пришлось расхлебывать кашу.
— Ага, — согласился Большой Эл. — Я рассказал трибуналу, как оно было по правде, но все равно поверили Нику, а не мне.
— И поэтому тебе предъявили обвинение в непредумышленном убийстве.
