Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София

«Нас бить будут, да?..» — обреченно спросил его Вик.

«Не будут. Но ты на всякий случай отойди», — попросил его Мартин.

«Ну ты скажи ему: „Не желаете ли хлебную корку, уважаемый?“, он сразу от тебя отстанет», — ехидно посоветовал Вик.

Впрочем, Мартин чувствовал, что это бравада.

— Ты свиновода сын? — презрительно спросил мальчик, нарушив молчание.

Ему было двенадцать или тринадцать на вид. Голос у него только начал ломаться, и от этого обладал какой-то комичной басовитостью. Впрочем, Мартину было не до смеха. Каждый раз, отвечая на это вопрос он чувствовал себя так, будто ему приходится есть помои.

— Да, — ответил он как можно более миролюбиво.

— И что ты, погань белоглазая, тут забыл?

Мартин прикрыл глаза. Им неоткуда было знать, что у Вика глаза были почти белыми. Впрочем, это было неважно.

Важным был вопрос, что ответить. Дерзить? Попытаться сгладить конфликт? Показать, что он настроен доброжелательно и не хочет никакой драки? Или попытаться сбежать через дыру в заборе с противоположной стороны, бросив сумку и потихоньку вернуться за ней вечером?..

В голубых глазах собеседника нарастало тяжелое, грозное презрение.

«С собаками все-таки проще», — тоскливо подумал Мартин.

На помощь взрослых он не надеялся. Оставался еще один выход. Опасный, ненадежный. Но Мартин не видел другого.

Улыбнувшись, он ответил:

— Я заблудился. Знаете, проведя столько лет среди Альвов, я вовсе отвык от человеческих тропинок.

«Мартин, что ты несешь?!» — в ужасе ахнул Вик.

Вику и правда стало страшно. Не хватало еще чтобы вместе со всем этим миром его мудрый и рассудительный друг сошел с ума. Ему тогда что делать?!

Но Мартин улыбнулся уже гораздо легче. Он увидел в глазах мальчишек знакомый проблеск интереса. Вздохнув, он вышел за забор.

…

— Мартин, у тебя мозги совсем набекрень! Что ты нес, скажи на милость?!

«Ты хотел, чтобы нас побили? Или ты еще чем-то готов был поразить этих юных агрессоров? Что мне им надо было сказать, что я за книжкой по ботанике пришел к тетке, которую они всей деревней презирают?»

— Нужно было совсем не ходить!

Они ушли из деревни спустя три часа. За это время Мартин рассказал такое количество историй, что хватило бы год прогонять целую армию Пушистиков, охрип и устал так, будто вопреки расхожей поговорке, ворочал мешки. Когда его познания в мифологии начали подходить к концу, пришлось сочинять. Рассказал о том, почему у Вика белые волосы и белые глаза, сказал, почему редко появляется в деревне и не умеет плавать и лазать по деревьям. Рассказал, почему он не «белый, как, блин, моль», а бледный, как снег. В рассказе присутствовали феи, волшебные цветы, говорящие коровы и прочие сказочные персонажи, которые давали окружающей мальчика действительности какой-то новый смысл. И не было никаких серых стен и алкоголика-отца.

«Совсем я не мог. К тому же ты помнишь — тебе не удастся от них прятаться».

— Но ты же…врал, — с удивлением произнес Вик, будто мысль о лгущем Мартине казалась ему чем-то абсурдным.

Сам Мартин не считал себя образцом честности. Что делать — он оказался в тех условиях, когда ему приходилось изворачиваться.

«Я не врал. Я рассказывал им сказку, а они знали, что я ее рассказывал. Если ты заметил, они были в восторге и обещали тебя никогда не трогать, если ты еще расскажешь… Ради всего святого, Вик, это могло бы стать самой большой твоей проблемой на долгие годы, а нам удалось отделаться дурацкой сказкой про говорящую корову!» — Мартин сам был не в большом восторге от своего вынужденного бенефиса.

— Мартин?.. А вообще ты здорово рассказываешь, — неожиданно потеплевшим голосом признался Вик.

Он и правда совсем не сердился.

Они устроились недалеко от озера, в котором недавно купались. Чуть поодаль росла огромная, разлапистая ель, похожая на темно-зеленый шатер. Мартин привел их сюда, расстелил на земле старое шерстяное одеяло и закрыл глаза.

Он легко уступал Вику, возвращаясь к своей темноте. Но когда мир, вздрогнув, переворачивался перед его глазами, он чувствовал глухую, тянущую тоску. И от этой тоски чернее становилась темнота, и немилосерднее дверной проем. В такие моменты всегда всплывало горькое, глухое слово «каземат».

Мартин смотрел в свою темноту, часто замечая там какое-то движение. Иногда даже слышал звуки, похожие на шорох воды о песок. Но он не ходил туда, опасаясь вслепую блуждать в пространстве, о котором ничего не знал. Боялся не найти проем и не вернуться к Вику. Боялся раствориться в ней, потеряться и больше никогда не увидеть света.

— Мартин, ты меня слушаешь? — вывел его из размышлений голос Вика.

«Нет, прости, я задумался. Что ты говорил?»

— Говорю, читай свою книжку. Когда мы домой вернемся?

Мартин молчал. Он бы предпочел заночевать в лесу. Было тепло, хищники близко к деревне не подходили, а вот отец мог и не успокоиться. У Мартина с собой было шерстяное одеяло, зажигалка и спички, веревка и даже сложенный кусок брезента. Но объяснять, почему ночью в лесу не так страшно, как дома, не стал.

— Давай вечером вернемся и посмотрим, как там дела, — уклончиво ответил он.

Книга была огромная. Тяжелая, с мелкими буквами и четкими, детальными рисунками. Были там растения в разрезе. Молекулярные строения мембран. Рисунки тонких, невесомых травинок и огромных, мясистых листьев.

«Ну и муть…» — тоскливо прошептал Вик.

А Мартин был в восторге, забыв даже ненадолго о своей первоначальной цели. Было в этой книге что-то такое, о чем он так тосковал — дальнее, неизведанное и чужое. Мир, непохожий на тот, в котором он жил. Мир, отделенный от него чем-то грозным, но все же притягательными, играющим красками от стального серого до глубокого черного и безмятежно-голубого.

Морем.

Вику он не стал ничего говорить. Провел кончиками пальцев по плотному, шершавому листу, будто здороваясь с книгой. Им предстояло долго пробыть вместе.

Действие 5

Катастрофа

Подойди. Говорят,

Ты хороший человек.

Ты неподкупен. Впрочем,

Молния, ударившая в дом, —

Тоже.

Б. Брехт

Дни потянулись бесконечной чередой. Хорошие были дни, золотые от солнца, песка и пшеничных полей.

Зеленые от леса и травы.

Пронзительно-голубые от неба и воды.

В тот день Мартин влез в окно поздним вечером. Отец спал на кухне, лицом вниз. Мартин не рискнул идти к себе в комнату, и они с Виком заночевали на чердаке.

Вик написал письмо Лере, и они с Мартином отнесли его на почту. Пусть у нее будут те письма — он будет писать еще.

Спустя пару недель пришел ответ. Несколько листов, исписанных округлым, размашистым почерком Полины. Там было и для Вика. Лист, начинавшееся со слов «Сыночек мой любимый». Анатолий сжег письмо в пепельнице. Другой лист, где письмо начиналось с «Братик!..» подумав, отдал сыну. Вик разбирал почерк до вечера. Лера диктовала маме свои простые детские переживания и любовь. Любовь была видна в каждом ее слове, она звенела в каждом предложении, согревая кончики пальцев при прикосновении к листу. Мартин молча наблюдал и радовался тому, что у Вика наконец-то заблестели глаза.

Мартин забрал у женщины саженцы и аккуратно высадил их между курятником и забором — чтобы свиньи, пасущиеся во дворе, не добрались. Он научился собирать в лесу ягоды и искать грибы. Ему даже удавалось что-то сушить на зиму. У той же женщины он взял удочку, и смог не только напроситься с местными мальчишками на рыбалку, но еще и заставить их учить его ловить рыбу.

Рыбу Мартин потрошил сам, живую, серебристую и пахнущую тиной.