Уоррен Мерфи - Последний порог
– Вы работаете здесь? – спросил его Римо.
Тот кивнул.
– А где кабинет О’Доннела?
– Кого?
– Питера Мэтью О’Доннела.
– А он зачем вам? – поинтересовался старик.
– Я его сестра. Мамочка заболела.
– А-а. Дело, видать, серьезное.
– Ну так.
– Сегодня трудновато будет туда попасть, – заметил дед, кивая своей седой головой на шумную толпу перед входом.
– Вы просто мне подскажите, где его кабинет. А как войти, я сам позабочусь.
– Да я и О’Доннела-то никакого не знаю. Никогда о нем не слыхал. Откуда ж мне знать, где его кабинет-то? Вы лучше сторожа порасспрашивайте.
– А ты иди проспись, – посоветовал Римо и зашагал к стеклянным дверям.
– Вы осторожнее лучше, – посоветовал старик. – Не дай Бог подумают они, что вы тут работаете.
Римо остановился.
– Почему это?
– Да вон они орут что-то насчет того, что, мол, не потерпят тут разных всяких...
– Вот если они попытаются остановить меня, – пообещал Римо, – разных и всяких здесь точно будет навалом.
Когда он подошел ближе к пикетчикам, благообразного вида пожилая женщина в шерстяных наколенниках, длинном теплом пальто, вязаном шарфе и митенках кинулась к Римо и завизжала: “Свинья, фашист, мясник, убийца”.
Мило улыбнувшись ей, Римо продолжал движение.
Следующим оказался мужчина в шерстяной вязаной шапке и матросском бушлате, который, выступив вперед, поднес к самому лицу Римо плакат на деревянном шесте. Двумя пальцами Римо выдернул два гвоздя, которыми плакат был прибит к шесту, и, пока фанерное полотнище плавно опускалось на мостовую, счастливо миновал молодую мамашу, понукавшую своего девятилетнего отпрыска, дабы тот вцепился Римо в лодыжку.
Наконец Римо добрался до входной двери. Пузатый чернокожий сторож, у которого совершенно явно не было при себе ни оружия, ни хотя бы дубинки, а возможно, даже и десяти центов, чтобы позвонить по телефону из вестибюля, беспомощно махал на него руками с той стороны стекла, призывая Римо убраться.
Сзади на шее Римо ощутил чье-то жаркое дыхание. Обернувшись, он увидел, что с полдюжины агрессивно настроенных пикетчиков окружили его, угрожающе размахивая плакатами.
Пока Римо обдумывал, не пришпилить ли их самих к этим плакатам, над толпой раздался голос: “Назад! Все назад!”
Окружившие Римо люди остановились всего в нескольких дюймах от него, а затем, гневно ворча, отступили к линии пикета, пропустив вперед молоденькую девушку с золотисто-каштановыми волосами, в расклешенных джинсах и цветастом вязаном свитере. Она резко остановилась прямо перед Римо, и, упершись кулачком в бедро, топнула ногой.
– Ну? – вскинула она голову.
– Неплохо, – признал Римо. – По десятибалльной шкале дал бы вам не меньше восьми с половиной.
Зеленые глаза рыжеволосой девушки вспыхнули.
– Подумайте о том, что творите! – воскликнула она.
– Призываю вас к тому же, – ответил Римо.
– Мы – мы помогаем тем, кому неоткуда ждать помощи! Мы защищаем бедных, униженных, и боремся за их попранные права!
– И все это вы делаете сейчас? Здесь? У этой вот мясной лавки? – Римо кивнул на здание.
– Мы маршируем за Третий мир! – слова девушки с трудом пробивались сквозь нестройное скандирование ее сотоварищей. – Третий мир – это нищета. Это голод. Это два миллиарда людей, которым каждый вечер приходится ложиться спать на пустой желудок, мистер!
Римо пожал плечами.
– Третий мир – это два миллиарда бездельников и две тысячи горластых либералов. То есть, если вам нравится, конечно, спасайте их. Но почему у здания мясной компании?
– Да посмотрите на себя, – не унималась рыжая. – Вы же сами никогда не знали голода... Ну, немножко, может быть, знали, – она присмотрелась к Римо внимательнее. – Но скорее всего – тот добровольный голод, которому подвергают себя пресытившиеся, чтобы соответствовать так называемому стандарту красоты, выработанному коррумпированным и разлагающимся обществом...
Римо заметил про себя, что сама девица изо всех сил старалась соответствовать этому самому коррумпированному стандарту. Каждая черточка лица, каждый изгиб ее тела были именно в нужной пропорции и именно в нужном месте.
– Слышите, что говорят люди, которые пришли со мной? – потребовала она.
– Нет, – признался Римо. – Не разберу ни одного слова.
Рыжая девушка вновь топнула ножкой.
– Они протестуют против попыток капитала распять нас всех на одном кресте – кресте из костей и мяса! Они кричат, что не будут больше его есть. И мы не позволим делать себе эти прививки от свиного гриппа.
Прервав разговор, девушка повернулась к толпе и с удовольствием проорала вместе с ними несколько раз слова лозунга; затем опять обернулась к Римо.
– Но... это же все в шутку, наверное? – недоуменно взглянул на нее Римо. – Вы ведь все из клуба “Розыгрыш месяца” – или я ошибаюсь?
– Наша цель, – вздернула подбородок девушка, – убедить погрязшее в коррупции правительство Соединенных Штатов, что Америка имеет и возможность, и моральное обязательство кормить весь остальной мир!
– Хорошо, что весь остальной мир не знает об этом, – заметил Римо. – Ну, а к прививкам это какое имеет отношение?
– Дело не в прививках, – ответила девушка. – А в том, что необходимо прекратить выращивать и есть свиней. Тратить тонны зерна на откармливание быков... Вы меня понимаете?
– Нет, – мотнул головой Римо.
– Ну да, где вам, – скривилась она. – Вы же сами – работник этой преступной компании. Ничего, скоро мы закроем ее. А после нее – другие. По всей стране, пока нация наконец не придет в себя. Как вас зовут, кстати?
– Римо Уильямс, – представился Римо, наблюдая за тем, как толстый сторож пытается всунуть в висящий на стене телефон десятицентовую монету.
– А я – Мэри Берибери-Плесень. И не советовала бы вам пытаться проникнуть внутрь – если вы все еще собираетесь сделать это.
– Мэри Берибери-Плесень?!
– Да. Мэри – уменьшительное от Марион. Хотите узнать, что значат остальные имена?
– Как-нибудь позже, – помялся Римо. – А то я собирался обедать, знаете...
– Берибери – это болезнь, вызываемая недоеданием и характеризующаяся дегенеративными изменениями в нервной, пищеварительной и кровеносной системе; это значит, что у больного ей обычно наблюдаются мигрень, обмороки, вздутие живота, понос и сердечные приступы.
– Звучит впечатляюще, – одобрил Римо. – Предлагаю в ближайшее время поговорить об этом подробнее. – Он увидел, что страж у двери наконец просунул монету в автомат и сейчас говорил что-то в трубку. Значит, скоро сюда прибудет полиция.
– А “Плесень” в данном случае означает тонкий слой микроскопических водорослей, который начинает расти на слизистой желудка в процессе длительного голодания.
– Какая гадость, – поморщился Римо. – Прошу извинить меня...
– Если вы попытаетесь проникнуть внутрь, – неожиданно заявила Мэри, – нам придется остановить вас.
– Вы бы лучше вот их остановили, – посоветовал Римо, направляясь к двери.
– Я вас предупреждаю. Нам бы не хотелось повредить вам.
– Да пожалуйста, – пожал плечами Римо, кладя руку на ручку стеклянной двери. – Мэри, успокойтесь, я вегетарианец. И здесь не работаю.
– Не верю ни одному слову, – заявила та и, повернувшись к пикетчикам, гаркнула: – Эй, вот один из этих! Хватай его!
Едва Римо успел выдавить замок и распахнуть дверь, две дюжины пикетчиков ринулись вверх по ступенькам, как будто ждали этой команды с раннего утра.
Римо увидел, как черное лицо сторожа посерело от страха. Вбежав внутрь, он одним прыжком оказался на стальной раме над самой входной дверью – как раз вовремя, чтобы дать устремившейся за ним толпе (передняя шеренга – шириной около восьми футов) с разгона врезаться в дверь (от петель до замка – шириной около трех футов). Грохот разбитого стекла возвестил, что результат превзошел все ожидания.
Когда с пола послышались первые стоны, Римо легко спрыгнул вниз. Сторож дрожал, вжавшись спиною в стену.
– Я вызвал полицию. Вам лучше уйти, мистер. Я уже вызвал полицию.
Краем глаза увидев на доске над конторкой имя О’Доннела, против которого стоял номер кабинета, Римо выскочил из холла в коридор, напевая на бегу “У Мэри был барашек, был барашек, был барашек”.
Дверь кабинета оказалась запертой. Ногой Римо вышиб ее, и трое выросших перед ним желтолицых мужчин в один миг нанесли серию сокрушительных ударов по его лицу, телу, конечностям. Вернее, попытались нанести, потому что Римо инстинктивно отпрянул, едва уловив кожей колебание воздуха, вызванное движением первого из нападавших.
Ответное движение Римо не заставило себя ждать, и первый из покушавшихся стал симпатичным настенным барельефом. Римо, как кошка, проскользнул внутрь, – и второй из нападавших отделался лишь тем, что почувствовал, как его левая коленная чашечка въехала в правую, и обе они превратились в мелко нарубленный студень; незадачливый обладатель их, скуля, пополз к двери. Именно это и входило в планы Римо – одного из них он хотел оставить в живых. Но только одного, а в этот момент перед Римо возник третий и поразил его незащищенную шею великолепно выполненным приемом карате.
