Андрей Бондаренко - Купчино (Трилогия)
Сергей проснулся в шесть тридцать и задумался: — «А во сколько (по времени), питерские горожане и горожанки отправляются — по утрам — выгуливать своих верных четвероногих друзей, а? Что-то я, за давностью лет, запамятовал…. Вообще-то, наверное, рано. В том смысле, что от семи до семи тридцати. Но сегодня, опять же, воскресенье. Следовательно, попозже? Или как? Не знаю. Впрочем, не буду рисковать…».
Он поднялся с постели и отправился в душ: голова слегка трещала со вчерашнего, так как на двух бутылках коньяка они, понятное дело, не остановились и «усугубили» ситуацию водочкой.
После десятиминутного контрастного душа ожидаемо полегчало, и он, одевшись, слегка помахал руками-ногами (типа — сделал зарядку), после чего занялся приготовлением завтрака. Так, ничего особенного: яичница из четырёх куриных яиц (купил вчера поздним вечером в ларьке, возвращаясь от Саныча), пожаренная с оленьей вялено-копчёной грудинкой, хлеб с маслом и большая кружка чёрного крепкого кофе без молока и сахара. Классический завтрак многолетнего холостяка, короче говоря.
Вообще-то, в холодильнике и две пол-литровых банки пива имелись. Ну, из нетленной серии, мол, пиво — с похмелья — ещё никогда и никому лишним не было. Но…
— Пиво сегодня, увы, мне противопоказано, — уплетая яичницу, хмуро пробормотал Сергей. — По крайней мере, в ближайшие часы. Ну, а там видно будет. Посмотрим. По ситуации.
Как легко догадаться, он собрался прогуляться к Кирпичному пруду: ведь именно вдоль его береговой линии — по словам Сан Саныча — Ольга Гущина регулярно прогуливалась со своей собакой. Совершенно ничего хитрого.
Боялся он, честно говоря, этой встречи. Очень боялся. Но — одновременно с этим — ждал, мечтал и желал. Так желал, как ничего другого в этой жизни никогда не желал. Бывает. Любовь, как известно, субстанция странная, слегка запутанная и не всегда понятная. Не всегда понятная — простым смертным, я имею в виду…
Такое, вот, стихотворение сложилось у Сергея в голове полтора месяца назад:
Чистый слог, он нам завещан Богом. Стройный стан — на много лет назад. Осень затаилась за порогом. Листья жёлтые — над городом — летят.
Листья жёлтые спускаются на озеро. Между листьями лишь серые глаза. И звучит — далёкая мелодия. В воду падает — нежданная слеза.
Догорит костёр, и я уеду. В те места, где не был много лет. Подновлю могилки бабке, деду. Встречу странный, призрачный рассвет.
И пойду гулять — тишком — по городу. Веря, что случайно, навсегда. Встречу серые — похожие на омут, Милые, знакомые глаза…
Встречу серые. Похожие на омут. Милые, знакомые глаза…
Это утро выдалось, на удивление, тихим и погожим, только слегка прохладным: температура окружающего воздуха — по ощущениям — не превышала пяти-шести градусов тепла.
На хлипкой «припарадной» лавочке, доверчиво подставив морщинистые лица скупым солнечным лучам, сидели знакомые старушки.
— О, Серенький нарисовался! — обрадовалась оптимистически-настроенная Матрёна Ивановна. — Никак, снова — с утречка пораньше — за пивком намылился? Ай-яй-яй. Нехорошо, мальчик…. Смотри, сокол ты наш одноглазый, доиграешься. От регулярных утренних пивных возлияний — до пошлого хронического алкоголизма — всего-то один маленький шажок. Пройдёшь его, мил-друг, и не заметишь. А когда заметишь, то поздно уже будет. Как жизненная практика-диалектика и показывает.
— Не, он сегодня, отнюдь, не пивными банками-бутылками озабочен, — мудро усмехнувшись, не согласилась с подругой седовласая Ульяна Макаровна. — Причёсан, тщательно выбрит, белая рубашечка под курткой, ботиночки начищены до блеска зеркального. Спорить готова (на что угодно), что без дел сердечных и давних здесь не обошлось. В том смысле, что без прекрасных серых глаз…
— Здравствуйте, бабушки, — слегка засмущался Сергей. — Хорошая погода, не правда ли?
— Правда ли, правда ли.
— Не плохая, симпатичный молодой человек, это точно.
— А вам, милые бабушки, чего не спится? Зачем в такую рань раннюю поднялись?
— Какой же тут сон? — удивилась Матрёна Ивановна. — Боимся, видишь ли, всё самое интересное проспать.
— Опять что-то случилось?
— Это точно, случилось. Очередное…. Примерно с час назад наркоманы шли со стороны сквера. Шли и грязно ругались, болезные, последними, что называется, словами. Мол, пропал куда-то ларёк возле сквера, торгующий «дурью» и «таблетками»: вчера, мол, ещё торговал, а сегодня исчез — в неизвестном направлении. Ленточный фундамент стоит на прежнем месте, как вкопанный, а сам павильон-то — тю-тю. Испарился.
— Ничего себе.
— А ещё и продавца из этого пропавшего ларька нашли, — невозмутимо дополнила Ульяна Макаровна. — Возле Будапештской, между двумя пятиэтажными «хрущёвками». Мёртвого, понятное дело. Говорят, что застрелился. Или же, мол, застрелили, а самоубийство инсценировали…. Вот, Серенький, как ты объявился в этих краях, так у нас они и начались, непонятки кровавые…. А? Что скажешь?
— Ерунда, — пожал плечами Сергей. — Насквозь случайные совпадения. И не более того. Бывает…. Ладно, бабушки, пошёл я. Всех благ…
Он, перейдя через перекрёсток Будапештской и Димитрова, добрался до Кирпичного пруда: низкий безлюдный берег, серый каменистый песочек, перемешанный — местами — с овальными островками чахлой пожелтевшей травы, тёмно-зелёные бочки для сбора мусора, лёгкая туманная дымка над водой.
«Никого», — медленно шагая вдоль кромки воды, подумал Сергей. — Может, я рано пришёл. Или же, наоборот, опоздал. Чёрт подери…. Ладно, погуляю здесь немного — в пределах часа. Или, например, двух-трёх…. Стоп-стоп. Ничего себе — следочки на песке. В том плане, что чёткие отпечатки огромных босых подошв. Огромных-огромных. Только, блин, четырёхпалых босых подошв…. Хм. Точно такие же приметные следы я видел с полгода тому назад — там, в Республике Коми, в одном глухом лесном урочище. Местный охотник тогда клятвенно уверял, что это были следы йети. То есть, приснопамятного снежного человека…. Ну, и как прикажете это понимать? Мол, по Санкт-Петербургу, сомнений и страха не ведая, разгуливают обнаглевшие в корягу йети? Или же это чья-то дурацкая шутка? Типа — очень смешная, эстетичная и без меры весёлая? Всё, положа руку на сердце, может быть: дефицита доморощенных шутников-юмористов в нашем славном Купчино никогда не наблюдалось…. Эге, а вот здесь — совсем-совсем недавно — лежало что-то массивное, тяжёлое и прямоугольное. То бишь, некий громоздкий параллелепипед…. А потом его, как я понимаю, затащили в пруд — характерная широкая полоса и босые четырёхпалые следы, по крайней мере, «уходят» в воду. Вот же, блин горелый…».
— Гав! Гав! Гав! — раздался где-то рядом азартный лай. — Гав!
— Серый, противный мальчишка! Не смей хулиганить! — велела молодая женщина. — Немедленно отойди от бочки! Незамедлительно, злостный двоечник! Ко мне!
«Что такое?», — обеспокоенно зашелестело в голове. — «Это ко мне обращаются? Какая ещё бочка? Ничего не понимаю…».
Сергей резко обернулся и зачарованно замер.
«Это же она, Ольга Николаевна Гущина — собственной симпатичной персоной», — прокомментировал невозмутимый внутренний голос. — «Невысокая и очень стройная. Со стильной короткой стрижкой «под мальчика» — как и тогда. И сердце в груди постепенно сходит с ума — как и тогда…. Изменилась ли она за эти годы? Внешне, я имею в виду? Трудно сказать. Издали — так вроде и нет. В том плане, что с такого приличного расстояния всяких мелких деталей не рассмотреть. Возрастных морщинок, к примеру. Или же неаппетитных старческих пигментных пятен…. Всё-всё, молчу-молчу. Шуток совсем не понимаешь, дурилка картонная? Не сердись, братец. Больше, честное слово, не буду хохмить. По крайней мене, в ближайшие полчаса. Может быть…. Смотри-ка ты, она своего шустрого кокер-спаниеля величает — «Серым». Типа — в честь тебя? Ну-ну. Ха-ха…. Ага, строго отчитывает пёсика, мол: — «Не смей, хулиган отвязанный, подходить к бочкам с мусором…». Или же — не в честь? А, так сказать, из вредности? Мол: — «Ты, морда упрямая, меня не послушался и ушёл в армию? Ладно, не вопрос. Тогда я себе пса заведу. Назову — «Серым». И буду его воспитывать — до полной потери пульса, долго и изощрённо. Отыграюсь, ужо, по полной и расширенной программе…». Может, братец, стоит тупо обидеться и уйти? Ну, в плане проявления элементарной мужской гордости? Что, что? Не согласен? Куда-куда пойти? Понятное дело, грубиян законченный и хам трамвайный. Никто, собственно, и не сомневался в твоих лингвистических пристрастиях. Плавали — знаем…. Тогда, упрямец неисправимый, сам здесь и разбирайся. Чай, уже не маленький. А я, извини, обиделся и умолкаю…».
