Наль Подольский - Книга Легиона
Переселение совершилось в первый же вечер. Старая приятельница Марго еще по детдому, уезжая на отдых, всегда оставляла ей ключи от своего жилья, твердо веря, что даже за время редких мимолетных посещений следователь прокуратуры успевает оставить некую специфическую ауру, и после его ухода отпугивающую грабителей. Взамен Марго могла пользоваться квартирой по своему усмотрению, и вот теперь впервые выпал подходящий случай.
Что касалось душевного здоровья Платона, то непрерывное потребление алкоголя Марго расценила как целесообразную защитную реакцию. Водка отупляла нервную систему и не давала все время держать в фокусе подробности происшедшего. И чтобы избавить его от пьянства в угрюмом одиночестве, Марго ничего не оставалось, как пить вместе с ним. Желая извлечь из этого занятия хоть какую-нибудь пользу для дела, она решила составить подробный график всех действий Платона и Олега для каждого из шести дней их совместного проживания в Петербурге. Поскольку в своих все еще бессвязных разговорах Платон беспрестанно возвращался к событиям этих дней, ей требовалось лишь изредка задавать наводящие вопросы, уточнять время тех или иных происшествий и незаметно для него делать записи в блокноте. Соответствующие шесть листков блокнота были заполнены уже более чем наполовину, когда, ответив на очередной пустяковый вопрос о времени киносеанса, Платон произнес бесцветным голосом:
— Если ты пытаешься вычислить, мог ли Олег вступить в контакт с твоей подопечной, то не мог. Даже по телефону. Трубку всегда брал я, и голоса были только мужские.
С удовольствием отметив, что его речь явно приходит в норму, Марго сочла излишним играть с ним в прятки.
— Все равно мне нужен подробный график вашего времяпрепровождения. Когда буду допрашивать Паулс, заставлю и ее расписать свои занятия за эти шесть дней. Вдруг обнаружатся совпадения, да и мало ли что…
— Понимаю. — Платон медленно и тяжело кивнул. — Ладно, бери авторучку…
На эти записи ушел целый день. Необходимость выражаться понятно, и вообще, как-то выстраивать рассказ оказалась полезной. Его бытовые замечания тоже сделались внятными, и взгляд стал осмысленным. Беспокойство Марго за его разум и физическое состояние стало утихать. Оставалось, правда, одно опасное отклонение от нормы: за те несколько дней, что Платон находился под ее наблюдением, он практически не спал. На отведенную ему в гостиной тахту он не ложился ни разу, и только иногда, сидя на кухне за столом, дремал, подперев голову ладонями. Увещевания Марго по этому поводу Платон рассеянно отклонял, ссылаясь на привычку поступать точно так же у себя в больнице. Марго такого режима не могла выдержать и время от времени оставляла его одного, поначалу не более чем на час, чтобы раскинуться на широкой супружеской кровати подруги. По мере того, как его состояние улучшалось, она увеличила эти сеансы сна до трех-четырех часов. И однажды, проснувшись, не обнаружила Платона ни на кухне, ни вообще в квартире. В панике она вылетела на улицу и осмотрела сперва все лестницы дома, потом скамейки в скверике по соседству и всевозможные закутки в окрестностях — нигде никаких следов.
Тогда она вернулась в квартиру и подвергла ее тщательному обследованию. Ее записная книжка, лежащая на телефонном столике, сейчас была раскрыта на странице с фамилией Паулс, тогда как Марго, со свойственной ей аккуратностью, всегда оставляла ее закрытой. Она, не раздумывая, набрала номер.
Трубку долго не брали, а сняв, прежде чем ответить, выдержали паузу.
— Слушаю. — Марго не сразу поняла, что показавшийся ей незнакомым хрипловатый сдавленный голос принадлежал Лоле, только предельно злой и напуганной. Похоже, она была не в себе.
— Лола, это Марго.
— Что вы мне врете! Отвяжитесь! — она явно готова была бросить трубку.
— Не дури, Лола. Я — Маргарита Софронова, следователь прокуратуры. Мне нужно с тобой поговорить.
Последняя реплика оказалась магической и возымела отрезвляющее действие.
— Слава Богу, это действительно ты. Он сказал, что ты далеко.
— Кто «он»?
— Человек, назвавшийся твоим родственником. Приезжай сейчас же!.. Пожалуйста.
— Он жив? — Марго слегка поперхнулась, задавая этот вопрос.
— Да, — ответ прозвучал неуверенно, — он без сознания.
— Буду через пятнадцать минут. Если захочет уйти, удержи любой ценой. Ты мне за него головой отвечаешь! — последняя фраза сорвалась с языка Марго самопроизвольно. Это была любимая присказка прокурора, и уже летя вниз по лестнице, она подумала, что глупость, по-видимому, тоже бывает заразной.
Когда Марго добралась до Паулс, Платон уже пришел в себя, но был очень слаб и полулежал на диване в гостиной, а Лола сидела в кресле в противоположном углу комнаты, вся напружиненная, и смотрела на него, как кошка на бульдога. Вся левая рука Платона от короткого рукава футболки до кисти была залита йодом и выше запястья неумело забинтована. В верхней части лба набухала шишка.
Отметив, что взгляд у него вполне осмысленный, Марго строго спросила:
— Ты нуждаешься во врачебной помощи?
— Нет… только очень крепкого чаю, — его голос звучал совершенно трезво.
Лола продолжала сидеть в своем кресле, и даже весьма выразительный взгляд Марго не заставил ее пошевелиться.
— Он знает, что говорит. Он врач, — стараясь не проявлять раздражения, ровным голосом пояснила Марго, и только после этого Лола поднялась и направилась на кухню.
— Говорить можешь?
— Могу… если не спеша.
— Как ты здесь очутился?
— Почти не помню. На меня нашло что-то странное. Позвонил ей, что говорил, не помню. Вышел на улицу, стал тормозить машины. Остановилась только «Скорая помощь». Представляешь, подрабатывают, как частники. Довезли. Я им заплатил, сколько спросили, и говорю — вы, ребята, хоть иногда вспоминайте про клятву Гиппократа. Они меня, ясное дело, обругали… Это надо же… «скорая помощь» подхалтуривает на улицах… Это трудно даже представить…
— Ладно, черт с ними, сейчас и не такое бывает. Что дальше было?
— С момента, когда позвонил в дверь, ничего не помню. Все как в тумане.
— Но как тебе это пришло в голову? Если приспичило, мог поехать со мной.
— Я же говорю, нашло что-то странное. В мозгу будто барабаны били. Я знал, что есть зло, мое личное и ничье больше, и я должен его уничтожить. Только я. В одиночку.
— Ничего больше не помнишь?
— Ничего.
— Хорошо. Подожди минуту, я похлопочу насчет чая. — Марго оставила его и вышла на кухню.
Лола добросовестно заваривала чай, но на появление Марго не отреагировала, даже не взглянула в ее сторону.
— Его сын десять дней назад вспорол себе вены, — неохотно выдавила из себя Марго. — Тем же способом. Так что ты не особенно…
— Вот оно что, — вяло процедила Лола. — А я решила, он сумасшедший.
— Так и есть, почти сумасшедший. Но скоро оправится, у него голова хорошая. Он ничего не помнит. Так что сейчас, при нем, расскажешь подробно, что здесь произошло.
— Не могу, — Лола поставила на кухонный стол огромный заварной чайник, с которым уже собралась было в гостиную.
— Это почему?
— Я же тебе говорила. После того как в них вселяется ЭТО, я не могу… просто видеть, не то что общаться. Страх и омерзение. Жуткий страх и жуткое омерзение.
— Да, я помню. Значит, и до него добралось ЭТО… Но послушай, дело серьезное. Я тебя с ним чаевничать не заставляю, можешь сидеть в дальнем углу. Он должен услышать все от тебя, не в моем изложении. Чем скорее расскажешь, тем скорее я его увезу.
Лола загнанно кивнула и покорно взялась за чайник.
Марго же с удивлением поняла, что отвращение Паулс к Платону ее не только не раздражает, но даже почти приятно. Это ей показалось странным, но сейчас не было времени анализировать свои ощущения.
Вернувшись в гостиную, Лола поставила чайник на стол, рядом — две чашки и сахарницу, и удалилась в свой угол. Учитывая ее воспитание, этот жест, в переводе на язык заурядной бытовой перебранки, означал приблизительно «Чтоб вам подавиться». Марго как ни в чем не бывало разлила чай по чашкам и одну из них подала Платону, который уже явно мог управиться с ней без посторонней помощи.
Для себя Лола достала коньяк, но после секундного колебания, вернулась к столу, поставила перед Марго две рюмки, наполнила их и только тогда окончательно угнездилась в своем кресле.
Марго глянула на Платона — вид он имел совершенно трезвый.
— Да ты, похоже, и вовсе протрезвел? — удивилась она.
— Конечно: адреналин и потеря крови, — пояснил он рассеянно, занятый исключительно разглядыванием повязки на своей руке и, по-видимому, изумленный ее аляповатостью.
— Тогда коньяк тебе будет на пользу, — Марго передала ему рюмку и обернулась к Лоле: — Ну как, ты готова?
