Тесс Герритсен - Умереть снова
В открытой машине жарко. Почти полдень, и солнце стоит в зените. Все остальные тоже вылезают из машины и прячутся в тени деревьев. Джонни высовывает голову из-за капота и приказывает:
– Не уходите далеко!
Но никто и не собирается уходить: мы видели, что может случиться с тем, кто так поступает. Мистер Мацунага и Эллиот присоединяются к Ричарду у капота, высказывают свои соображения, потому что, конечно же, все мужчины (даже те, кто ни разу не испачкал рук) разбираются в технике. Или думают, что разбираются.
Женщины ждут в тени, отбиваясь от насекомых, все время оглядывая траву – не обнаружится ли где-нибудь в ней характерное движение, которое одно теперь и может предупредить нас о приближении хищника. Даже в тени жарко, и я усаживаюсь на землю. Сквозь ветки наверху я вижу парящих в небе хищных птиц – они наблюдают за нами. Эти птицы удивительно красивы – чернокрылые, они закладывают неторопливые виражи в небесах в ожидании еды. Кто станет ею?
Ричард направляется к нам, бормоча:
– Ну вот вам, просто блестящий поворот. Эта хреновина не заводится. Даже не крутится.
Я сажусь прямо:
– Вчера она была в порядке.
Ричард раздраженно фыркает:
– Вчера все было в порядке. Мы застряли.
Блондинки одновременно тревожно охают.
– Да не можем мы застрять, – выпаливает Сильвия. – В следующий четверг я должна быть на работе!
– И я! – говорит Вивиан.
Миссис Мацунага недоуменно покачивает головой:
– Как это может быть? Это невозможно.
Их голоса сливаются в тревожном хоре, а я не могу не заметить, что хищные птицы в небе описывают все более тесные круги, словно их привлекает наше бедственное положение.
– Слушайте меня. Все слушайте, – приказывает Джонни.
Мы поворачиваемся в его сторону.
– Сейчас не время для паники, – говорит он. – Для этого нет никаких оснований. Река рядом, так что воды у нас хватает. У нас есть палатки. У нас есть оружие, и вокруг полно дичи для еды.
Эллиот испускает смешок, в котором отчетливо слышна нотка страха:
– И что теперь? Мы останемся здесь и вернемся в каменный век?
– Самолет должен прилететь за вами через неделю. Если мы не появимся в назначенное время, они начнут поиски. Найдут нас очень быстро. Разве вы не этого хотели? Настоящее приключение в буше. – Он оглядывает нас одного за другим, оценивая, решая, готовы ли мы к такому испытанию. – Я буду заниматься машиной. Может быть, мне удастся ее починить, может быть – нет.
– Вы хотя бы знаете, что у нее сломалось? – спрашивает Эллиот.
Джонни свирепо смотрит на него:
– Прежде она никогда не ломалась. Я не понимаю, что с ней. – Он снова обводит нас взглядом, словно ищет ответ в наших лицах. – А пока мы должны снова разбить лагерь. Доставайте палатки. Мы остаемся здесь.
6
Бостон
Если пациент не приходит в назначенное время, психологи называют это сопротивлением, потому что пациент на самом деле не хочет решать свою проблему. Именно этим можно объяснить, почему Джейн поздно вышла в то утро из дома: она очень не хотела присутствовать на аутопсии Леона Готта. Она неторопливо надевала на дочку ту же самую футболку «Ред сокс» и зеленый от травы комбинезончик, которые Реджина носила вот уже пять дней. Они слишком долго завтракали тостами и овсянкой, а потому из дверей дома вышли с опозданием в двадцать минут. А если добавить к этому поездку по запруженным улицам в Ревир, где жила мать Джейн, то ничего удивительного, что они прибыли к дому Анжелы с получасовым опозданием.
Дом матери с каждым годом, казалось, становился меньше, словно ужимался с возрастом. Таща Реджину за руку к дверям, Джейн отметила, что крыльцо пора покрасить, водостоки забиты осенними листьями, а многолетники на газоне перед фасадом надо бы обрезать к зиме. Нужно позвонить братьям, может, они смогут выбраться к матери и поработать на выходных, потому что Анжеле явно не справиться со всем этим.
«А еще ей не помешало бы как следует выспаться», – подумала Джейн, когда Анжела открыла ей дверь. Усталый вид матери произвел на Джейн гнетущее впечатление. Все в ней казалось поношенным, от выцветшей блузки до мешковатых джинсов. Когда Анжела нагнулась, чтобы взять Реджину на руки, Джейн увидела седые корни волос на голове у матери – это тоже обескураживало, потому что обычно Анжела не пропускала визитов к парикмахеру. Неужели это та самая женщина, которая прошлой осенью появилась в ресторане в туфлях на гвоздиках и с накрашенными губами?
– Ах ты, моя маленькая тыковка, – заворковала Анжела, неся Реджину вглубь дома. – Nonna[8] так рада тебя видеть. Давай сходим сегодня в магазин, а? Тебе не надоел этот грязный комбинезон? Купим что-нибудь новое и красивое.
– Не люблю красивое!
– А как насчет платьица? Такое модное, как у принцессы?
– Не люблю принцесс!
– Но ведь каждая девочка хочет быть принцессой!
– Я думаю, она предпочитает быть лягушкой, – сказала Джейн.
– Господи боже, вся в тебя. – Анжела разочарованно вздохнула. – Ты тоже не позволяла надевать на себя платья.
– Не всем же быть принцессами, мама.
– И не для всех находится прекрасный принц, – пробормотала Анжела.
Джейн прошла за ней в кухню.
– Что тут у тебя происходит?
– Сейчас приготовлю кофе. Ты будешь?
– Мама, я же вижу, у тебя тут что-то происходит.
– Тебе пора на работу. – Анжела посадила Реджину на высокий стул. – Иди ловить плохих ребят.
– Для тебя не слишком тяжело сидеть с Реджиной? Ты же знаешь, что это вовсе не обязательно. Она уже большая, вполне можно отдать в детский сад.
– Чтобы мою внучку да в детский сад? Этого никогда не будет.
– Мы с Габриэлем говорили об этом. Ты и без того слишком много для нас сделала, и мы думаем, ты заслужила отдых. Наслаждайся жизнью.
– Я каждый день жду ее с нетерпением, – сказала Анжела, кивая на внучку. – Она единственное, что отвлекает меня от…
– Отца?
Анжела отвернулась и начала наливать воду в кофейник.
– С первого дня, как он вернулся, я не видела у тебя на лице радости, – сказала Джейн. – Ни разу.
– Ничего нет сложнее, чем делать выбор. Меня то туда тянет, то сюда, как тянучку какую. Вот бы кто сказал мне, что делать, чтобы не пришлось выбирать между ними!
– Этот выбор должна сделать ты сама. Отец или Корсак. Я думаю, ты должна выбрать человека, с которым будешь счастлива.
На лице Анжелы отразилось страдание.
– Разве я смогу быть счастлива, если всю оставшуюся жизнь меня будет грызть чувство вины? Если твои братья будут говорить, что я разрушила семью?
– Не ты ушла от отца. Он сам ушел.
– А теперь вернулся и хочет, чтобы мы снова были вместе.
– Ты имеешь право отказать ему.
– Когда оба моих сына настаивают, чтобы я дала отцу еще один шанс? Отец Доннелли говорит, что именно так и должна поступить добропорядочная жена.
«Ну замечательно, – подумала Джейн. – В католицизме чувство вины развито как ни в одной другой религии».
Зазвонил мобильник Джейн. Она посмотрела на экран – звонила Маура; Джейн не стала отвечать: пусть вызов уйдет в голосовую почту.
– А бедняга Винс, – сказала Анжела. – Я и по отношению к нему чувствую себя виноватой. Мы ведь готовились к свадьбе.
– Эти планы еще никто не отменял.
– Теперь я не представляю, как это может случиться. – Анжела оперлась о кухонный стол, за спиной у нее заурчала и зашипела кофеварка. – Вчера вечером я наконец сказала ему. Джейни, ничего труднее мне в жизни делать не доводилось.
И это было видно по ее лицу. Опухшие глаза, опущенные уголки рта – неужели это была новая и будущая Анжела Риццоли, праведная жена и мать?
«В мире и без того хватает мучеников», – подумала Джейн. Мысль о том, что ее мать присоединится к этому сонму, выбила ее из колеи.
– Мама, если ты от всего этого впадаешь в отчаяние, то должна вспомнить, что это твое собственное решение. Ты сама выбираешь путь к несчастью. Никто не может заставить тебя сделать это.
– Как ты можешь говорить такое?
– Я говорю это, потому что так и есть. Ты принимаешь решение, и ты должна управлять ситуацией.
Ее телефон издал трель – пришло сообщение. Опять Маура: «Приступаю к аутопсии. Едешь?»
– Давай езжай на работу, – махнула рукой Анжела. – Не бери в голову.
– Я хочу, чтобы ты была счастливой, мама. – Джейн повернулась, собираясь уходить, но потом снова посмотрела на Анжелу. – Да ты и сама хочешь того же.
Джейн с облегчением вышла на улицу, набрала в легкие свежего, прохладного воздуха, выдохнула мрак дома. Но никак не могла избавиться от раздражения, которое вызывали у нее ее собственный папочка, братья и отец Доннелли – все мужчины, считающие, что вправе указывать женщине, в чем состоит ее долг.
