Тесс Герритсен - Умереть снова
– Значит, это не следствие падения.
– В этой части головы редко образуются трещины в результате падения. Тут амортизатором служит плечо. Или же человек выставляет руки. Нет, я склонна думать, что это следствие удара по голове. Сила удара была такова, что он потерял сознание и упал.
– Но остался жив?
– Да. Хотя под мозговой оболочкой в черепной коробке имеется небольшое количество крови, этот удар не мог быть смертельным. И еще это свидетельствует о том, что после удара сердце продолжало работать. По крайней мере еще несколько минут он был жив.
Джейн посмотрела на тело, ставшее теперь всего лишь пустым вместилищем, лишенным внутренней начинки.
– Ужас. Только не говори мне, что он был еще жив, когда его начали потрошить.
– Нет, я не считаю, что причиной смерти стала эвисцерация[9]. – Маура щелкнула несколько раз мышкой, листая снимки черепа. Наконец на мониторе появились две новые картинки. – Вот что его убило.
На экране белели шейные кости Готта: вид позвоночника спереди и сбоку.
– Здесь мы имеем трещины и смещение передних рогов щитовидного хряща и подъязычной кости. А также обширный разрыв дыхательного горла. – Маура помолчала, потом добавила: – Его горло раздробили, вероятнее всего, пока он лежал ничком. Сильным ударом, возможно нанесенным ногой в ботинке. Точно по щитовидному хрящу. Разорвали дыхательное горло и надгортанный хрящ, повредили важные сосуды. Все это стало ясно, когда я делала вскрытие шеи. Мистер Готт умер от аспирации, захлебнулся собственной кровью. Отсутствие брызг артериальной крови на стенах свидетельствует о том, что эвисцерация имела место после смерти.
Джейн молчала, вперившись в экран. Насколько проще было смотреть на бесстрастную рентгенограмму, чем на то, что лежало на столе. Рентгеновские лучи удачным образом не замечали кожи и плоти, оставляя лишь бескровную архитектуру – балки и перекладины человеческого тела. Джейн думала о том, каким должен быть человек, чтобы вот так вот взять и ударить ногой в ботинке по человеческой шее. И о том, что чувствовал убийца, когда от его удара рвались хрящи, а из глаз Готта уходила жизнь. Что он чувствовал – ярость? Собственное всесилие? Удовлетворение?
– И еще одно, – сказала Маура, переходя к другой картинке, снимку груди. При том, как было изуродовано тело, удивительно было видеть вполне нормальную костную структуру, ребра и грудинную кость именно в тех местах, где они и должны быть. Но грудная полость была причудливо пуста, там отсутствовали обычные нечеткие очертания сердца и легких. – Вот это, – сказала Маура.
Джейн подошла ближе.
– Эти слабые царапинки на ребрах?
– Да. Я обратила на них внимание еще вчера. Три параллельных надреза. Такие глубокие, что уходят в кость. А теперь посмотри сюда. – Маура вывела на экран другой снимок: лицевые кости, впавшие глазницы и нечеткие очертания пазух.
Джейн нахмурилась:
– Опять эти три царапины.
– На обеих сторонах лица, до самой кости. Три параллельные отметины. Я не разглядела их из-за повреждений мягких тканей, нанесенных домашними животными. Только на рентгеновских снимках и увидела.
– Каким инструментом это сделано?
– Не знаю. В мастерской я не видела ничего, чем бы это можно было сделать.
– Ты сказала вчера, что это вроде посмертные повреждения.
– Да.
– Так в чем их смысл, если не в том, чтобы убить или причинить боль?
Маура задумалась.
– Ритуал, – сказала она.
На несколько секунд в помещении воцарилось молчание. Джейн вспоминала другие места преступлений, другие ритуалы. Она подумала о шрамах, навсегда оставшихся на ее руках, – сувениры от убийцы, у которого были собственные ритуалы, – и почувствовала, как снова заныли эти шрамы.
Она чуть не подпрыгнула, когда раздался звонок интеркома.
– Доктор Айлз? – зазвучал голос секретаря Мауры. – Вам звонит доктор Миковиц. Он говорит, что вы отправили ему утром послание через коллегу.
– Да, конечно. – Маура взяла телефон. – Говорит доктор Айлз.
Джейн снова принялась разглядывать рентгенограмму, параллельные отметины на скулах. Попыталась представить, чем они могли быть нанесены. Ни она, ни Маура не видели прежде никаких пригодных для этого инструментов.
Маура повесила трубку и повернулась к доктору Джибсону.
– Вы абсолютно правы, – сказала она. – Это был Суффолкский зоопарк. В воскресенье Леону Готту доставили тело Ково.
– Постой, – вмешалась Джейн. – Ково – это что еще за зверь такой?
Маура показала на неидентифицированные внутренности на прозекторском столе:
– Это и есть Ково. Снежный барс, или снежный леопард.
7
– Ково был одним из самых популярных наших животных. Он прожил в зоопарке почти восемнадцать лет, и мы с болью сердечной решили усыпить его. – Доктор Миковиц говорил приглушенным голосом скорбящего члена семьи, и, судя по многочисленным фотографиям на стенах кабинета, Суффолкский зоопарк и в самом деле был его семьей. Доктор Миковиц, с похожими на проволоку рыжими волосами и жидкой козлиной бородкой, сам напоминал обитателя зоопарка, словно являя собой какой-то экзотический вид обезьяны с мудрыми темными глазами, устремленными на сидевших по другую сторону стола Джейн и Фроста. – Мы еще не выпустили пресс-релиз об этом событии, а поэтому я даже вздрогнул, когда доктор Айлз спросила, не было ли у нас потерь в коллекции крупных кошек. Откуда, черт возьми, она могла узнать об этом?
– Доктор Айлз большой спец в вынюхивании скрытой информации, – сказала Джейн.
– Да, она и в самом деле застала нас врасплох. Должен сказать, это весьма чувствительная материя.
– Смерть животного? Почему?
– Потому что пришлось делать эвтаназию. Это всегда вызывает негативную реакцию. А Ково был очень редким животным.
– И когда это случилось?
– Утром в воскресенье. Смертельную инъекцию ему сделал наш ветеринар доктор Оберлин. У Ково уже некоторое время плохо работали почки, и он сильно похудел. Доктор Роудс перевел его на содержание в клетке, чтобы избавить от стресса пребывания на публике. Мы надеялись, что вытащим его, но в конечном счете доктор Оберлин и доктор Роудс пришли к мнению, что Ково неизлечим и эвтаназия необходима, хотя это сильно опечалило их обоих.
– Доктор Роудс тоже ветеринар?
– Нет, Алан – специалист по поведению крупных кошек. Он знал Ково лучше, чем кто-либо другой. Именно он и доставил тело Ково таксидермисту.
Раздался стук в дверь, и доктор Миковиц поднял глаза:
– Ага, вот и Алан.
Титул «Специалист по крупным кошкам» вызывал в воображении образ жесткого, крепкого человека в охотничьей одежде. На мужчине, который вошел в кабинет, и в самом деле была одежда защитного цвета, пыльные брюки и флисовая куртка в многочисленных потеках, словно он только что вернулся из турпохода, но ничего особенно жесткого в приятном, открытом лице Роудса не обнаружилось. Ему было около сорока, под непокорными темными волосами угадывалась угловатая голова франкенштейновского монстра, но выглядел он вполне дружелюбно.
– Извините, опоздал, – сказал Роудс, отряхивая пыль с брюк. – У нас происшествие в загоне для львов.
– Надеюсь, ничего серьезного? – спросил доктор Миковиц.
– Кошки не виноваты. Это все дети, черт бы их подрал. Какой-то мальчишка решил показать, какой он крутой, – перебрался через наружное ограждение и свалился в ров. Пришлось мне вытаскивать его оттуда.
– Господи боже. Нам не предъявят иск за недолжное исполнение обязанностей?
– Сомневаюсь. Никакой реальной опасности он не подвергался, и я думаю, это было так унизительно, что ни одной живой душе он об этом не скажет. – Роудс вымученно улыбнулся Джейн и Фросту. – Еще один веселый день с дебильными гуманоидами. У львов, по крайней мере, есть здравый смысл.
– Это детектив Риццоли и детектив Фрост, – представил их Миковиц.
Роудс протянул им мозолистую руку:
– Доктор Алан Роудс. Я биолог, занимаюсь живой природой, специализируюсь на поведении животных в естественных условиях. Сфера моих интересов – все кошки, большие и маленькие. – Он посмотрел на Миковица. – Так они нашли Ково?
– Не знаю, Алан. Они только что вошли, и мы еще толком не разговаривали.
– Нам это необходимо знать. – Роудс перевел взгляд на Джейн и Фроста. – Мех животного быстро портится после смерти. Если его тут же не обработать, он теряет свою ценность.
– А сколько сейчас стоит шкура снежного барса? – спросил Фрост.
– Если принять во внимание, что число их ничтожно? – Роудс покачал головой. – Я бы сказал, что она бесценна.
– И поэтому вы хотели сделать чучело животного?
– Чучело – некрасивое слово, – поморщился Миковиц. – Мы хотели, чтобы Ково остался во всей своей красе.
