Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София

— Она хорошая. И очень любит… театр, — оробев, с трудом выдавила Таша.

Это была главная причина, почему она не играла в постановках, хотя Наталья Сергеевна часто звала. Она мучительно стеснялась взрослых, которых всегда хватало среди зрителей. Детей тоже, но взрослых — больше всего.

Она не смогла бы ответить себе на вопрос, как у нее вообще смелости-то хватило обратиться к этой женщине. Но ей показалось, что она не рассердится, а Наталья Сергеевна почему-то не заступилась за Ульку.

Женщина смотрела на нее несколько секунд, склонив голову к плечу, и Таша не видела на ее лице никаких эмоций. А потом вдруг засмеялась, тихо, но как-то по-особенному. Будто бы зло. Или печально.

— Поверь, котеночек, неумение держать себя на сцене не делает человека плохим. Плохим его делают… другие вещи. Как ты сказала, тебя зовут?

— Таша…

— Чудно, Таша. Красивое имя, — улыбнулась она.

— А вас как зовут?

— Меня? Ну, с учетом того, что мы скоро все равно разберем роли… меня зовут Марина. Мари. Мари Мертей.

— Это что за имя такое? А по-настоящему как?

— Это самое настоящее. Ты играешь?

— Нет. Я только смотрю.

— Умница девочка. Придешь завтра на слушанья?

— Я всегда прихожу, — угрюмо отозвалась Таша. Ее начинал пугать пристальный холодный взгляд женщины, которая назвалась странным именем Мертей.

— Тогда завтра и увидимся.

Когда она улыбалась, в уголках губ у нее появлялись морщинки. Едва заметные, как ниточки под пудрой. Мари ушла, а Таша осталась стоять посреди пустого школьного коридора. Она слушала удаляющийся стук каблуков и почему-то чувствовала себя счастливой. Словно уже тогда знала, что у нее появится тайна.

…

Следующим вечером Таша первой пришла в зал и привычно села в углу, подтянув колени к подбородку. Наталья Сергеевна читала в гримерке, и Таша не стала мешать. Ей нравилось сидеть в пустом темном зале, глядя на сцену. Она представляла себе, что спектакль вот-вот начнется. И это будет такой спектакль, которого она никогда не видела.

Вот по краю сцены медленно идет девушка в сером платье. Ее лицо скрыто тяжелым, белым гримом, а по щеке ползут черные потеки туши. «Любовь все преодолеет!» — шепчет она в зал, и в ее голосе слышатся слезы. А за спиной у нее — светловолосый мужчина в белой рубашке и алом шейном платке. «Я виноват, я один во всем виноват, слышите! Заберите меня, а не ее!» — выкрикивает он, бессильно опуская руки, и в этот момент свет из мертвенно-белого становится красным, как перья канарейки, бросает тревожные тени на белые лица актеров и…

— А ты уже здесь, лапонька! — раздался рядом знакомый голос. Мари села рядом, и Таша почувствовала густой запах ее духов. Пахло чем-то липким, а еще пылью. Приятно. Хотелось уткнуться носом в пышное черное жабо блузки и так сидеть, закрыв глаза, позволяя запаху раскрываться и играть новыми нотами.

Конечно, ничего такого Таша не сделала.

— Чем ты тут занимаешься? — ласково спросила Мари.

— Сказку придумываю, — угрюмо отозвалась Таша. Она не знала, как себя вести, и с чего это Мари решила обратить на нее внимание.

— Про кого?

— Не знаю. Я только тени вижу, не истории… не умею рассказывать.

— А ты любишь истории?

— Конечно. Зачем бы я еще тут сидела… извините, — смутилась она.

— Совсем не злая, — пробормотала женщина и вдруг хлопнула в ладоши. — Хочешь сказку, котенок? Пока все не пришли?

— Конечно, — Таша подвинулась поближе. Мари улыбнулась и сделала странное движение в воздухе, будто нарисовала какую-то фигуру.

— Жила была девочка в далеком-далеком королевстве. Далеком королевстве… которое… — она вдруг замолчала и беспомощно опустила руку. — Нет, котенок. Волшебства не получается.

Таше вдруг стало ее жалко. Такая красивая, такая уверенная, а не может рассказать сказку.

— В далеком королевстве внизу гор, — подсказала она.

— У подножья гор… что же, и правда, девочка жила в далеком королевстве у подножья гор. Жила в замке, который… который был окружен прекрасным садом. — она вдруг протянула руку и сжала пальцы Таши. — Да, садом… полным самых разных цветов. Но больше всего ей нравились…

— Красные, — подсказала Таша.

— Почему красные? — нахмурилась Мари. Таша пожала плечами. Она не знала, как объяснить про красный фломастер и канарейку.

В этот момент в зале зажегся свет. Наталья Сергеевна хмуро посмотрела на Ташу, словно за что-то осуждала.

— Я прочитала вашу пьесу. Она отвратительна, — устало сказала она, поворачивая один из стульев и садясь напротив Мари.

— А я так не считаю. Эта пьеса о том, что составляет нашу жизнь.

— Это вашу жизнь оно, может быть, составляет. Здесь школа, поймите. Студия даже не для циничных подростков, стремящихся… к эпатажу. Это школьный театр, к тому же особенный. Директор ничего не сказала вам о цели наших постановок?

— О, ее формулировки были весьма… стандартны, — наморщила нос Мари. Она все еще держала Ташу за руку, и она чувствовала, как медленно согревается черный бархат перчатки.

— Это терапевтический театр. Для детей, которые попали в трудные ситуации. Я собирала своих актеров с разных школ. Я никогда не спрашиваю, какие истории они принесли с собой, только позволяю им проигрывать их на сцене. Эмоции, которых им не хватает, слова, которых они не могут сказать. И поверьте мне, вот эта… пьеса, которую вы с собой принесли… не для этого театра.

Мари нахмурилась. Таша видела, как в ее глазах зажглись злые, колючие искорки.

— Ах вот оно что. Неблагополучные детки, и вы — их благодетель, — прошипела она, вставая. Ее пальцы выскользнули из руки Таши, и она вдруг почувствовала себя обманутой. — Вы, конечно, думаете, что за свою… практику я ни разу не видела неблагополучных детей? Эта пьеса — о любви, побеждающей смерть. О том, что любовь… — она хлопнула в ладоши, — побеждает зависимость.

— Вы можете детям рассказывать эти сказки. Не мне. Ваша пьеса делает героиню сексуальным объектом. Она выставляет напоказ именно то, что привлекает взрослых мужчин в несовершеннолетних девочках, и вы прекрасно это знаете. А делать из мальчика хищника — это же преступление, подростки и так внушаемы, а вы хотите показать им эстетику насилия!

— Вы не можете запретить мне ставить эту пьесу, — напомнила Мари.

— Не могу. А вы, конечно же, не откажетесь от постановки?

Мари развела руками. Таша смотрела и не могла понять, что с ней не так. Она разглядела тайну, но пока не разгадала. Странно, что Наталья Сергеевна не видит ее — взрослым всегда лучше удавалось разгадывать загадки.

Но Таша обрадовалась, что Наталья Сергеевна ничего не заметила. Она поймала тайну, как канарейку в ладони, спрятала от чужих глаз и пообещала себе обязательно рассмотреть ее поподробнее.

— Прекрасно. Я ничего вам не запрещу, Марина, — устало сказала Наталья Сергеевна и встала со стула.

Ее пушистый серый жилет напоминал Таше какую-то странную кольчугу — мягкую, узорной вязки, но ни одно слово-жало Мари сквозь нее не проникло.

Мари проводила Наталью Сергеевну тяжелым взглядом.

— А она у вас не очень-то приятная, не так ли? — рассеянно спросила она.

— Нет, она очень хорошая. Нас всех любит, — вступилась за наставницу Таша. — Просто беспокоится очень сильно. Она знаете, как Ульку любит? И Тимура тоже, хотя и называет глупым. И всех остальных тоже. А еще она внимательная — никто не волновался, когда Слава неделю в школу не ходил, он позвонил один раз, сказал, что заболел. Так Наталья Сергеевна к нему домой пришла, и потом всех к нему в гости водила, мы чай с вафлями пили…

— Кто такой Слава? — скривилась Мари.

— А есть у нас мальчик один, такой весь в черном, глаза дурные. Мне родители сказали с ним не дружить, сказали, что он наркоман и… еще кто-то, не помню слово. А Наталья Сергеевна говорит, что он хороший. Только глупый. Он мне потом сказал, что отравиться хотел, а она его отговорила, представляете?

— Ее послушать, так все кругом глупые.