Андрей Бондаренко - Купчино (Трилогия)
— Это — капище, — задумчиво промолвила Милка. — Я про такие ещё в школе читала. В учебнике. Жертвенное, мля, капище, раз кости возле идолов сложены…
— Гонишь, наверное? — непонимающе набычился Зяма. — Капище, говоришь? А капище — кого конкретно?
— Ну, земеля, ты и спросил…. Бога какого-то, не иначе. Северного, мля, Бога.
— Почему — северного?
— Ну, как же. Камушки здесь характерные: округлые и светлые. Таких, мля, на нашем севере очень много. Я когда под Воркутой срок мотала — вдоволь на них насмотрелась…. Ой, кто здесь?
— Хи-хи-хи! — разнеслось по залу. — Это я, Шуа…
Из-за «главного» идола вышла восьмилетняя — на вид — девчушка: худенькая, улыбчивая, скуластенькая, со светлыми смешными косичками, черноглазая, в простеньком светло-голубом платьице в крупный чёрный «горох».
— Какая, мля, симпатичная пигалица! — слюняво ощерился Ржавый, которого пару лет назад обвиняли в педофилии, но доказать так ничего и не смогли. — Иди ко мне, лапочка с косичками. Вкусной конфеткой угощу.
— Хи-хи-хи!
— Сейчас поймаю проказницу…
Девчонка, увернувшись от Ржавого, подбежала к правой стене, ловко залезла в круглое отверстие вентиляционного хода и была такова.
— Ушла, мерзавка. Жаль.
— Не о том думаешь, морда озабоченная, — нахмурился Зяма.
— А о чём надо, атаман, мля?
— Если бы я знал…. И ругаться прекращай, приятель. Надоело. Не надо больше. Ни к чему…
— Тяф-тяф-тяф! — донёсся азартный лай.
Через полминуты в зал — из коридора, по которому недавно прибыли гопники, — вошла женщина.
«Ничего же себе!», — мысленно восхитился Зяма. — «Самая натуральная королева — в нарядном средневековом платье: сплошные кружева, оборочки и рюшечки, а ещё и «стоячий» воротник, украшенный самоцветами…. Да и не в платье, собственно говоря, дело. Осанка у неё королевская. Да и выражение породистого лица, обрамлённого высокой и изысканной причёской. А глаза — ожидаемо — чёрные, неподвижные и бездонные…. Двух маленьких чёрных собачек ведёт на длинных кожаных поводках. Точно такие, кажется, были у знаменитого клоуна Карандаша. Мне мама про него частенько рассказывала в детстве. И картинки показывала…. Эх, мама-мамочка, как же это? Почему всё так позорно сложилось? Ну, почему? И назад, как назло, уже не повернуть…. Поплачь по мне, пожалуйста. Поплачь…. Кстати, ни на грамм не удивился бы, если на поводках были бы не чёрные скотч-терьеры, а, наоборот, белые-белые песцы. По крайней мере, это выглядело бы логичней…».
— Что же вы такие шумные, путники? — надменно поморщилась женщина-королева. — Бродите по ночному городу. Кричите. Грязно ругаетесь. Гогочете. Мирным людям спать не даёте…. Зачем? Разве вы не знаете, что Шуа ненавидит шум? И Войпель его не любит.
— И что это за фря припёрлась? — подобрав с пола тёмно-серый кусок бетона, возмутился недалёкий и туповатый Ржавый. — Нотации, мля, читает? Для этого нас сюда и заманили? А? И глюками пугают? Так вас всех, черноглазых, и растак…
«Напрасно он это», — чувствуя, как его охватывает вселенская безысходная тоска, подумал Зяма. — «Совсем-совсем напрасно…».
— Пусть будет — как будет. И как должно быть, — брезгливо усмехнувшись, торжественно объявила королева. — Каждому да воздастся — по делам и грехам его. Не нами придумано, не нам и отменять…
Последовал лёгкий кивок головы, украшенной высокой королевской причёской, и длинные кожаные поводки мгновенно исчезли-растаяли. А маленькие скотч-терьеры тут же начали стремительно расти, превращаясь в огромных зубастых монстров — с круглыми глазищами, горевшими нестерпимым ярко-жёлтым огнём, и длинными мускулистыми лапами-руками, оснащёнными кривыми острыми когтями.
«Пора», — решил Зяма и рванул — что было сил — к круглому вентиляционному ходу в правой стене.
Рванул и краешком глаза — на бегу — заметил, как один из желтоглазых монстров прыгнул вперёд и сделал резкое движение когтистой лапой. Брызнула чья-то красно-бурая кровь. Раздался отчаянный вопль, полный нестерпимой боли и чувства полной и окончательной безысходности…
Где в этот момент находился второй зубастый монстр?
К сожалению, он выпал из поля зрения. Впрочем, это уже не имело никакого значения.
Зяма, засунув голову и плечи в вентиляционный ход, пополз. Вернее, попытался это сделать.
«Чёрт, кажется, застрял», — пронеслось в голове. — «Даже и полтора метра не преодолел. Жаль…».
Пришла-навалилась острая и жгучая боль.
— Это мне только что откусили ноги, — прошептал Зяма.
Прошептал и умер…
Не спалось ей этой ночью: сон приходил и уходил, сменяясь вязкой дрёмой, вновь возвращался, снова покидал…
Да и снилось — в коротких обрывочных снах — чёрт знает, что: маленькие чёрные собачки и какие-то огромные полуголые мужики — с тёмно-тёмно-красной кожей, ярко-жёлтыми глазами, острыми зубами и длинными лапами-руками, оснащёнными кривыми чёрными когтями. А ещё навязчиво мелькали — перед внутренним взором — огромные лужи красно-бурой крови, в которых лежали-валялись ошмётки чьих-то растерзанных тел.
— Не к добру это, — тревожно ворочаясь с боку на бок, сварливо ворчала Матрёна Ивановна. — Ох, не к добру. Быть беде…. А Дмитрий Силыч-то как храпит в соседней комнате. На все лады, сокол ясный, заливается…
В какой-то момент она поняла, что больше уже не уснуть. А осознав это, слезла со старенького продавленного дивана, наспех, не включая света, оделась, покинула квартиру, вышла на улицу и устроилась на любимой скамейке, врытой в землю возле подъезда.
Вскоре вокруг начало явственно сереть.
— Наступает «час волка», — тихонько пробормотала Матрёна Ивановна, которая, не смотря на безобидный внешний вид (мол, тихая и мирная бабушка «Божий одуванчик»), прожила очень беспокойную, сложную и насыщенную жизнь. — Час — между умирающей ночью и нарождающимся рассветом. Очень непонятное, загадочное и неверное время, когда много чего происходит. Например, среди серьёзных диверсантов принято — начинать все особо важные и знаковые операции именно в «час волка». Так, уж, издавна повелось. Не нами придумано, не нам и отменять…
Из-за угла «свечки» — со стороны «Колизея» — показались две тёмные высоченные фигуры, которые, сгибаясь под тяжестью, волокли куда-то большие тёмные мешки.
«Мешки связаны попарно и переброшены через плечи», — непроизвольно отметила наблюдательная Матрёна Ивановна. — «Два облома умножаем на два — получаем четыре плеча. Ещё раз — на два. Следовательно, имеем восемь плотно набитых мешков…».
Глава вторая Купчинские реалии
На улицу — по привычке, укоренившейся за последние два года, — он вышел ровно в девять утра.
Что это за привычка такая и откуда она взялась?
Чисто профессиональная: восемь ноль-ноль — подъём с завтраком, восемь тридцать — связь-планёрка с Большой землёй, девять ноль-ноль — начало процесса снятия показаний с датчиков и измерительных приборов. Впрочем, к этой теме мы вернёмся чуть позже…
Итак, в девять ноль-ноль Сергей Яковлев вышел на улицу и, оглядевшись по сторонам, мысленно подытожил: — «Обалденная погодка нынче образовалась — безо всяких-всяческих последствий и напоминаний о вчерашней нежданной метели: яркое голубое небо над головой, полное безветрие, беззаботные купчинские птички ласково щебечут в разноцветной осенней листве. Молодцы, птахи. И дальше — щебечите, не возражаю…. Да и температура окружающего воздуха соответствующая, в том смысле, что достаточно мягкая: на уровне плюс десяти-двенадцати градусов. Милая осенняя лепота и классическое русское «бабье лето» в одном флаконе, короче говоря…. Так-с, а что делать дальше? В такую-то, учитывая сущность субботнюю, рань раннюю?».
Вообще-то, он планировал посетить — с визитом вежливости — Сан Саныча, своего (в юности), тренера по дзюдо: поболтать о том и о сём, да и совета — чисто на Будущее — спросить. Мол, лишним не будет. Но…. Не в такое же раннее время. Тем более — субботнее…
— Зачем же — без должного и экстренного повода — будить хороших и семейных людей? — пробормотал Сергей. — Возможно, что у Саныча уже и внуки с внучками имеются. Когда я уходил в армию, его дочке уже девять лет исполнилось. Так что, как говорится, вероятность «дедушкиной должности» имеет место быть…. Ага, ветерок подул. Восточный. Следовательно, с Ладоги дует. Сейчас на Кариджской косе, наверняка, крупный окунь отлично клюёт. Надо будет — при первой же возможности — на рыбалку выбраться, пока затяжные осенние дожди не зарядили. Типа — Душу отвести…. А сейчас стоит, пожалуй, пивка выпить. Соскучился я что-то по купчинскому пиву…. Ох, ты, совсем запамятовал. В Питере же нынче начинают торговать алкогольными напитками только с одиннадцати утра. Совершенно дурацкое, на мой частный взгляд, правило. Так и отдаёт — за версту — дешёвым лицемерием. Перестарались местные господа депутатики. Однозначно — перестарались. Других забот-хлопот у них, зажравшихся и упакованных, видите ли, нет…. Ничего, попробуем обойти этот пуританский запрет. Попытка, как известно, не пытка. А дельный запасной вариант — у опытного человека — завсегда отыщется…
