Александр Каменецкий - Последний пророк
Ко мне, облаченный в одежды из летящего песка, шел Бог. Ошибки быть не могло: всем телом и всем сердцем, чувством и мыслью, каждым волоском на теле я твердо знал, что это он. Имеющий плоть — не имеющий плоти. Рождающий — пожирающий рожденное. Творящий высшую из возможных справедливость. Величественный и свирепый Бог пустыни, Бог живой, неотличимый, неотделимый от дьявола, но всегда превыше их обоих, этих двух своих сторон. Неведомый и Постижимый, Сокрытый и Явленный… Я мог бы, наверное, сойти с ума, если бы обладал в тот момент хоть каким-нибудь умом. Оглохший от гула и воя, раздавленный в слизь невыносимой грандиозностью видения, я не принадлежал больше самому себе. Все во мне, что было мною, рассыпалось в прах и уносилось прочь, не в состоянии противиться притяжению смерча. Я был тоже из песка, песчаной горстью, состоял из того же самого, что и все вокруг, и мне надлежало сейчас исчезнуть навсегда, не умереть даже, а именно исчезнуть, распасться на атомы и слиться с Единым… Последним усилием, остатками воли цепляясь за обломки существования, которых с каждой секундой становилось все меньше, обезумев совсем от ужаса, перекрикивая смерч, я орал в лицо ему свои последние слова…
* * *…Господа, господа, ребята, опомнитесь! Вы ходите в храм и молитесь там доброму Джизусу, Кришне, Аллаху, хер с ним, не важно — вы думаете, что есть грех и воздаяние, хороший поступок и плохой, и вас кто-то там наверху любит, и мир устроен так-то и так-то, может, даже и справедливо, и правильно, — ребята, милые мои… ВЫ ИДИОТЫ! Вы считаете, что есть за что воевать, кого любить… что существуют любовь и ненависть, плохие и хорошие люди, времена, страны, правительства… ВЫ ИДИОТЫ! Ваши папы и далай-ламы, ваши святые и преступники, ваши президенты и их народы — Господи, какая туфта, какая туфта… Если б вы только знали! Если б вы только знали, из чего все состоит, в чем суть всего, состоящая в том, что нет никакой сути! Ни верха, ни низа, ни ночи, ни дня, ни светлого, ни темного, ни сладкого, ни горького — слышите, ничего этого нет, не было и не будет НИКОГДА! Сила и Воля, Воля и Сила, непознаваемые, непостижимые, бессмысленные в абсолютном смысле этого слова, приобретающие качества и отпускающие качества, а сущность — голое, неприкрытое ничто, поток частиц, вихрь, отчаянная пляска песка. Внутри вас, господа, и снаружи вас ничего нет, и еще, и еще раз — нет, нет! Даже смерть, и та кем-то выдумана, кто-то наврал вам про смерть, а ее нету и близко, есть кое-что пострашнее, но лучше бы его не видеть и не знать никогда. Ребята, слушайте: воюйте, бомбите свой вонючий Ирак или кого вы там хотите, зарабатывайте бабки, лгите, кайтесь, смотрите телевизор сутками, трахайтесь с мужчинами и женщинами без разбора, колитесь героином, убивайте арабов или евреев, кончайте жизнь самоубийством — только не заглядывайте в эту адскую дыру, только не дайте своим глазам увидеть все как есть, уберегите себя от этого, и себя, и своих детей! Слушайте, все, что вы называете грехом, преступлением, все, что рождает в вас презрение и ненависть, гитлеры-сталины-террористы-пида-расы-масоны-свиновладельцы — такая лабуда, такая чушь перед лицом Того, что Есть!.. Слушайте, нет грехов никаких, нет никакой ебаной морали, вас обманули, ни рая нет, ни ада, и все дозволено, если хочешь, и отвечать ни перед кем не придется, потому что Бога никакого нет, а То, что Есть — не Бог, это никакими словами не передашь, это выше всех богов, всех ваших аллахов и джизусов, оно прокатывает по вам бульдозером, не оставляя даже мокрого места, и когда это происходит, когда это с вами произойдет…
…вы проклянете тот день, в который родились на свет.
Так я орал и безумствовал, я выкрикивал эти слова, обращаясь в пустоту, которая разверзалась передо мной, пока я обрушивался со скоростью молнии в бездонный и темный колодец ужаса — глубже, глубже и глубже. А смерч приближался, был уже совсем-совсем рядом, и когда я вошел в него…
КАКОЕ БЛАЖЕНСТВО, КАКОЕ БЛАЖЕНСТВО!
Я стал Этим. Силой и Волей. Каждая крупинка песка была мною, я мог ее почувствовать — нет, я чувствовал ее, и в ней, в каждой без исключения, заключался целый бескрайний мир, Вселенная со всеми звездами и планетами и галактиками, с мириадами богов и демонов… Упоение, восторг, щемящая радость — и любовь, любовь!.. В сердце преисподней, на дне всех существующих бездн, на самом пределе жути — такое пламя, такая страсть, такое ликование! Я был слепящим светом самой совершенной, исчерпывающей Любви, и каждый луч этого чудесного света мог достигать по моему желанию любой точки пространства и времени, исцелять мгновенно все тяжкие страдания, воскрешать мертвых, утолять голод и жажду живых. Не было такой раны, такой язвы, которой бы не коснулся я светом, и на месте ран тотчас вспыхивало сияние. Вся боль, все несчастья, все отчаяние, что существовало среди людей, были исцелены раз и навсегда, все кривые пути исправлены, изгнана тьма… Не было больше пустоты — все-совершенная наполненность, счастье, счастье разливалось, струилось кругом. Буйная зелень пробивалась сквозь иссохшую пустыню, дивные цветы источали тончайшие ароматы, реки текли медом и молоком, а звезды улыбались… И такое тепло, такая сердечность была во всем, живом и неживом, в прошлом и будущем, такая Мудрость Замысла открылась вдруг, такое ясное солнце взошло над землей…
Когда я открыл глаза, стояла абсолютная тишина. Мир не изменился ни на йоту. Каждая песчинка лежала на своем месте, и текли застывшими волнами розоватые, лимонные и желтые барханы, устремляясь по-прежнему к горизонту. Но я не узнал пейзажа. Меня удивили кривые деревья и чахлый кустарник, которых не было в том месте, где застал меня смерч. Должно быть, он отнес меня очень далеко. Я встал. Чувствовал себя свежим и бодрым, исчезли и голод, и жажда. Мне хотелось идти, и я уже точно знал, что приду. Отряхнувшись, я зашагал к ближайшему бархану, вскарабкался на него… Окруженный финиковыми пальмами, на ветру полоскался…
…белый флаг с красным крестом и красным полумесяцем.
Эпилог
Море: зеленое, спокойное, Средиземное — гладь, гладь. Еле-еле лениво плещется, разморенное жарой, у самого иллюминатора. Штиль. В зеленом киселе — быстрые силуэты мелких рыбешек, наблюдаю их суетливую подводную возню. Сбиваются в стайки, хороводятся, рассыпаются внезапно, чего-то испугавшись, снова тянутся друг к другу. Вечный круговорот. Наглые бакланы уже, видимо, нажрались досыта: качаются на волнах, жирные, не хуже индюков. Иногда разевают клювы (уже хотел написать было: пасти, у них и правда клюв как пасть, здоровенный), громко орут. Это я так думаю, что орут: звуконепроницаемый иллюминатор избавляет от необходимости внимать их хриплым воплям. Каюта: беленькая, чистая — на судне и должно быть все чисто, надраено и вымыто — двухместная на одного меня. Напоминает купе поезда — скажем, «Северное сияние», где мы когда-то столкнулись с Зёкой: откидные койки у стены, столик, коврик, лампа на потолке в казенном плафоне. Только пейзаж за окном не меняется, не бежит, сливаясь в разноцветные долгие линии, когда неизвестно еще, кто от кого убегает, ты от мира или мир от тебя. Авианосец «Джордж Вашингтон» мирно покоится на месте — не то дрейфует, не то просто увяз тяжелой тушей, вытеснив слишком много, по закону Архимеда, средиземноморской теплой воды. Наручники сняли еще вчера, но запястья все равно ноют, и следы на них яркие, красные. Этот придурок, их, видимо, местный особист, хоть и видел, что сопротивления я никакого не оказываю, а все равно хряцнул браслетами от души, раза в полтора сильнее, чем надо. Двое других стоят сейчас за дверью — морды серьезные, подбородки твердые, бдят. По одному ко мне в каюту вообще никто не заходит, только парой. И — оружие на изготовку. Но кормят хорошо, и завтрак, и ленч — как полагается. Как раз ленч я только что и умял: яичница с беконом, тосты, кофе и сладкий, пахучий маффин, щедро нафаршированный изюмом. Горячее все, свежее, ароматное. Принесли несколько пачек «Кэмела» — курите на здоровье, сэр. Молодцы янки: американский «Кэмел» просто сказка. Сижу, пускаю кольцами дым, глазею в иллюминатор. Гуманизм на высшем уровне. Переодели в чистое, выдали новенький, запечатанный комплект: два полотенца, мыло, шампунь «Уош энд гоу», станок «Уилкинсон суорд», пену для — и гель после бритья. Бритый, мытый, пахну, курю и жду, когда придут забирать поднос с остатками жратвы. Все, что от меня требовалось, я за ночь подробно написал на хорошем, надо полагать, английском языке. Тридцать один лист. За завтраком отдал мордатым особистам. До завтра, наверное, начальство будет изучать, так что допросов пока не предвидится. Калорийное питание, бакланы, сон. А допрашивать явился тип забавный, совсем такой, как показывают в их фильмах: седой, голубоглазый, крепкомордый, обходительный и все время улыбается. С ним еще негр-ассистент — двухметровый качок. Седой задавал вопросы, негр заполнял анкеты. Управились часа за полтора, но это скорее всего так, разминка. Когда прочтут — тогда возьмутся всерьез.
