К. Сэнсом - Камни вместо сердец
– Вам она не нравилась.
– Не нравилась совершенно, – ответила мистрис Уэст. – Отец позволял ей слишком много вольности, и она была с моим сыном то горяча, то холодна. Однако дерзость этой девчонки только раздувала в нем любовь. – Она опять горько усмехнулась. – Так же как у короля к этой лживой и неверной твари Болейн! Та любовь так же плохо закончилась!
Затем Беатрис продолжила с печалью в голосе:
– В характере Эллен угадывалось нечто бурное и неспокойное. Ей нужна была взаимность.
– Что вы имеете в виду?
– Мне кое-что известно.
Я нахмурился, вспомнив о том, что мастер Уэст говорил мне о том, что мисс Феттиплейс устраивала пожары.
– Филип написал нам, что намеревается сделать предложение Эллен Феттиплейс и получил от егермейстера разрешение побывать у нас. Но как раз перед тем, как он уехал, его вызвал к себе сам король. Он велел моему сыну отвезти письмо в Хивер, после того как он побывает здесь. Письмо с личной печатью короля.
– А король знал, что ваш сын намеревается сделать предложение девушке?
– Да. Вот почему он позволил Филипу сперва приехать сюда. – Пожилая женщина подошла поближе и посмотрела на меня. Ох, хоть бы она села! – Однако, мастер Шардлейк, мой сын ехал из Петуорта в Хэмпшир не в одиночестве.
Голос ее чуть дрогнул прежде, чем она продолжила:
– При дворе у него был друг, молодой адвокат, предложивший моему сыну проехаться за компанию с ним. Он ехал дальше – в Хэмпшир.
Глотку мою перехватило. Итак, их было двое. «Они были такими сильными. Я не могла шевельнуться!» Мне пришлось постараться, чтобы сохранить спокойствие в голосе.
– А кто был этим другом? – поинтересовался я.
Мистрис Уэст посмотрела на меня, и на сей раз в ее глазах читалась отчаянная мольба:
– Вот тут-то и заключается вся трудность, сэр. Я этого не знаю.
– Но если ваш сын приехал, чтобы побыть у вас…
– Позвольте мне рассказать вам, как все произошло. Письмо Филипа с известием о том, что он будет у нас на следующий день, привез нам скорый гонец из Петуорта. Так как дальше ему надлежало везти письмо короля – тогда мы не знали, кому, – он намеревался провести здесь только одну ночь. Сын собирался днем приехать прямо в дом Феттиплейсов и переговорить с отцом Эллен, Вильямом. В случае его согласия на брак, Филип хотел в тот же день сделать Эллен предложение.
Это не совсем согласуется со словами Филипа, подумал я. Сам он говорил о том, что намеревался получить одобрение Феттиплейса и потом только повидаться с Эллен.
– Если бы Эллен согласилась, он привез бы ее вместе с мастером Феттиплейсом в наш дом, – сказала Беатрис. – Филип также сообщил, что с ним едет друг. Посему мы все приготовили к их прибытию. Это было девятого августа, дату эту я вспоминаю каждый год.
– Дату пожара.
Наделив меня внимательным и задумчивым взглядом, старая женщина подошла к табурету и тяжело опустилась на него. На лице ее проступила огромная усталость, но она продолжила:
– Мы с покойным мужем были дома, приготовив лучшее вино в ожидании праздника, хотя, по правде говоря, надеялись, что Филип приедет без этой девушки, что Эллен Феттиплейс откажет ему. Но шли часы, уже стемнело, а никто так и не появился. Нам оставалось только ждать. Затем, ближе к полуночи, появился Филип. Мой бедный мальчик, он так радовался тому, что служит при дворе короля, был таким полным жизни и энергии! И вот вся радость сразу оставила его, он сделался раздавленным, уничтоженным… – Мистрис Уэст на мгновение примолкла. – И испуганным.
Итак, подумал я, девушка отказала ему.
– Неужели Эллен ответила отказом? – спросил я вслух.
Дама покачала головой:
– Нет. Филип не встречался в тот день с Эллен: он ничего не знал о пожаре. Дело в том, что случилось нечто другое, еще более страшное, отчего замерзла его кровь и застыла наша, когда мы узнали об этом. Мастер Шардлейк, этот самый его друг предал его. По пути, в нескольких милях до Рольфсвуда, они остановились, чтобы выпить в сельской гостинице. Там они поссорились. Филип бывает ужасен, если его раздразнить. Ничего особенного, дурацкий спор из-за каких-то лошадей, но дело дошло даже до драки.
– Подобные ссоры нередки среди молодых людей.
– После драки приятель Филипа обложил его крепкими словами и сказал, что возвращается в Петуорт. Потом мой сын понял, что он наверняка подстроил ссору, так как вскоре после этого, продолжив свой путь, Филип обнаружил, что письмо короля пропало. Он хранил письмо на своем теле. A друг, как выяснилось, подвизался в свите королевы Екатерины. Должно быть, она каким-то образом узнала о письме и воспользовалась этим адвокатом как одним из своих шпионов.
– Итак, его друг выкрал письмо от короля Анне Болейн? – спросил я недоверчиво. – Чтобы передать его Екатерине Арагонской? Он рисковал своей жизнью!
– Ну, королева защитила бы его. Она была известна своей благодарностью слугам.
Внезапно мне как будто бы кто-то сказал на ухо: «Уорнер, солиситор нынешней королевы». А кто в 1526 году мог быть молодым адвокатом на службе у другой королевы? Сердце мое заколотилось.
– Филип поначалу решил, что выронил письмо во время драки. Он бросился обратно в гостиницу, но никаких следов письма не обнаружил. И поэтому поскакал назад ко двору, чтобы сообщить королю об утере письма, – рассказывала тем временем Беатрис.
– Но его ведь украли…
Мистрис Уэст нетерпеливо тряхнула головой:
– Мой супруг посоветовал ему сказать, что он потерял письмо. Ну, как вы не понимаете? Лучше, чтобы король думал, что письмо потеряно, чем считал, что оно уже находится в руках королевы Екатерины. Муж даже сказал Филипу, что не хочет слышать имени его спутника: так будет безопаснее для нас, если оно не будет нам известно. Однако предстоящее расследование потребует от Филипа сведений о его местонахождении в ту ночь, и тогда ему придется назвать имя подозреваемого. Этот человек – его алиби. – И она добавила с ядом в голосе: – Пусть, наконец, заплатит за свое преступление!
– Боже мой, возможно, в этом письме говорилось о намерении короля жениться на Анне Болейн! – воскликнул я. – Если Екатерина Арагонская узнала из него о намерениях короля, это могло бы объяснить ее возражения против развода. Мадам, если король узнает о лжи вашего сына, последствия для него могут оказаться печальными даже сейчас!
Пожилая женщина всплеснула руками:
– Пусть лучше станет известна беспечность моего сына, чем его обвинят в убийстве! Я думала об этом всю ночь, мастер Шардлейк. И приняла решение.
Она смотрела на меня, дожидаясь ответа. Теперь я мог понять ее нежелание сперва выкладывать эту историю Батрессу.
– Итак, ваш сын не видел Эллен? – уточнил я.
– Нет. Он провел ночь у нас, а утром встал очень рано и поскакал назад в Петуорт. Известие о пожаре тогда еще не дошло до нас. Королю Филип сказал, что потерял письмо по дороге. Его, конечно, прогнали со службы. И тут гонец привез ему известие о пожаре в плавильне. Сын немедленно вернулся домой и поспешил увидеться с Эллен, но она не захотела его видеть. Мы с мужем молили его оставить эту девушку в покое, но он настаивал на своем до тех пор, пока ее не увезли.
Я посмотрел на собеседницу. Впервые она опустила глаза. «Да, это ты в компании с Приддисом устроила, чтобы Эллен поместили в Бедлам», – понял я.
Мистрис Уэст продолжила:
– Потом Филип ушел на море, стал служить на военных кораблях его величества. Для него это было делом чести, он чувствовал себя изменником, предавшим короля. С тех пор он не возвращался с моря. И я не сомневаюсь в том, что король учтет его честную службу даже в том случае, если история с письмом всплывет теперь заново.
Я поднял на нее глаза. Учитывая все, что было мне известно о характере короля, в подобном исходе нетрудно было усомниться.
– После смерти моего мужа Филип оставил управление поместьем в моих руках. Он словно бы все еще наказывает себя за утрату этого письма по прошествии почти двадцати лет. – Беатрис вновь взглянула на меня с печальной улыбкой. – Такова моя повесть, мастер Шардлейк. Итак, вы видите, что мой сын ничего не знал о пожаре и обо всех этих смертях.
Я сложил руки ладонями перед собой. Бесспорно, исчезновение письма именно в ночь пожара являлось, по меньшей мере, случайностью. Несомненно и то, что мистрис Уэст всецело верила истории, рассказанной ей сыном, a надменность и эгоцентризм позволяли ей думать, что и все остальные равным образом поверят его рассказу. Однако факт существования письма, да и самого друга, известен был лишь со слов Филипа. Я вспомнил встречу с ним в Портсмуте… Он показался мне человеком, измученным совестью, но в чем упрекала его совесть – в утраченном письме или в чем-то куда более мрачном? A если его друг и существовал на самом деле, кем мне следует считать его: гарантом алиби Уэста или его сообщником?