Вы меня не знаете - Имран Махмуд
Ну так вот, он вламывается в квартиру, едва стоит на ногах. Сбивает все, что попадается ему под руку. Вещи летят направо, налево, во все стороны. Я ни разу не видел его таким. «Папа, что тебе надо?» Никакого ответа, ничего. Ну или ничего, что я могу разобрать. Потом он начинает везде рыться, как будто что-то ищет. Кожаный диван перевернут. Наш здоровый телик летит на пол. Ящики вылетают из кухонных шкафов. Все это время он что-то бубнит себе под нос. «Где эта хрень?» – или что там он думает, что потерял у нас в квартире. «Говори, где она».
Мы пытаемся его успокоить. Блесс говорит, что сделает ему кофе, но он не слушает. Я хожу за ним и то подбираю вещи, которые он разбросал, то помогаю ему подняться. Если бы у нас была камера, эту запись можно было бы загнать телевизионщикам. Без звука сошло бы за комедию.
И тут лязгает замок и открывается дверь. Мама пришла. Что касается мамы. Она чисто типичная нигерийка, и, если вы знакомы с такими, вы знаете, что с рассерженной нигерийской мамой шутки плохи. Она сразу выходит из себя и орет: «А ну, вали отсюда, быстро! Ничтожество. Убирайся!» Но она не оценила ситуацию. Он не такой блаженный, как обычно под кайфом. Он принял что-то другое. И тут он смотрит нее так, будто впервые видит. Таращится минуты две. Потом подходит, запинаясь, так близко к ней, что она, наверное, чувствует, как от него пахнет выпивкой.
«Ты всего лишь баба», – говорит он, хватает ее за шею и валит на пол. Я такой: какого хера? Я бросаюсь ему на спину, колочу и пинаю его, но он сдергивает меня и отшвыривает, как игрушку. Блесс кричит, мама на полу без сознания. Отец сидит сверху и вдруг начинает бить ее по лицу так, будто гвозди кулаком заколачивает. Еще и еще, он бьет по-настоящему, по серьезке. У мамы не лицо, а кровавое месиво. А я сижу, как парализованный. Не знаю, что делать. Мозг как будто перестал работать, а тело отказало.
А дальше было вот что. Блесс берет утюг и бьет им отца. Но ей всего тринадцать, и она мало что о нем помнит, чтобы по-настоящему ему навредить. Если бы такое произошло сейчас, она бы точно довела дело до конца, но тогда в ней еще не было столько запала. В ней не было злости, которая появляется, только когда ты уже достаточно повидал жизнь, понимаете? Короче, она бьет отца утюгом, но он только отскакивает от его плеча. Отец хватает ее. Отнимает у нее утюг – и вот тогда это и случилось. Он бьет Блесс утюгом по лицу. Раз – и повсюду кровь. Блесс падает как будто замертво. Я думал, она умерла. И отец замирает. Он словно вдруг очнулся. Роняет утюг. Подходит к маме. Берет ее сумку. Потрошит кошелек. Уходит.
Не-а. Не смотрите на нее. Смотрите на меня. Только на меня. Это я виноват. Я же мужик. Это я должен был схватиться за утюг или за нож. Я и хотел. Потом, когда мы были в больнице, я только об этом и думал. Я мог бы сделать то. Мог бы сделать это.
Они лежали на соседних койках. Несколько недель. У мамы была раздроблена глазница. У Блесс – сломана челюсть, а еще она лишилась половины зуба. Но я тоже кое-чего лишился. В каком-то смысле я лишился сестры. Да, обстановка в семье давно уже была хреновая. Но не настолько. В тот раз, когда он сделал то, что сделал, он забрал ее голос. Она не говорила несколько лет. Частично из-за травм, но в основном потому, что у нее не стало слов. Случившееся никак не объяснить, никак не исправить, никак не выразить то, что она чувствовала. Но я чувствовал. Чувствовал тоже. Как будто кто-то наступил тебе на сердце и давил, пока оно не стало всего лишь куском мяса.
В те недели, пока они поправлялись, со мной тоже что-то происходило. Не могу объяснить точно, это типа как когда можешь думать только об одном. Сосредоточенность. Вот что это было. Я знал: я больше ни за что не допущу ничего подобного. Так что я пошел, поговорил кое с кем и достал пистолет. Тот самый «Байкал». Ага, типичное бандитское оружие. Но не потому, что это типа крутой, особенный пистолет. А потому, что он дешевый. Просто переделанный чешский или какой там, российский, сигнальный пистолет. Без серийных номеров. Помещается в карман. К нему подходят практически любые патроны. Пистолет для нищебродов.
Так что он прав, когда говорит: «О, смотрите-ка, мы нашли у него в квартире пистолет, а Джамиля убили как раз из такого, это гангстерский пистолет, и наверняка он у него не просто так». Это гангстерский пистолет. Но еще это значит, что в Лондоне у любого пацана из любой банды может быть такой пистолет или возможность его достать. И если Джамиля, как я думаю, убили из-за какой-то гангстерской херни, в которую он влез, то неудивительно, что его застрелили из такого пистолета. И еще он прав, что пистолет у меня не просто так, а из-за «намерения совершить убийство» или как там он сказал. Я собирался убить отца, если он еще раз подойдет к сестре или маме. Клянусь. Я бы убил его в ту же секунду.
Он может сделать, что сделал, это вопрос выбора. Он может сделать выбор и сломать сестре челюсть и разбить лицо маме. Это его выбор. Свобода его выбора. Но за свободу надо платить. Как по мне, если ты собираешься сделать выбор, сразу начинай копить, чем будешь расплачиваться. К счастью, больше отец не приходил. Но семь лет я ждал, держа пистолет в кухонном ящике. Он не пришел. Тем лучше для него. И тем хуже для меня, что полиция этот пистолет нашла.
Но знаете что, а? Зачем бы я хранил этот пистолет, если я только что застрелил из него человека? Это тупость. Это, пожалуй, бесит меня больше всего. Он, господин обвинитель,
