Алексис Парнис - Мафиози
Его скрутили, с тактом и уважением - насколько это было возможно, - прежде чем он успел выхватить пистолет из-под большой диванной подушки.
- Не гневайся, падроне. Это был единственный способ поговорить с тобой так, чтобы нам никто не мешал, - сказал Марчелло.
Падроне даже не удостоил его взглядом. Он повернулся к двум другим. К крупному, бычеглазому Квазимодо и худому, стройному, высокому, с маниакальным взглядом Джованни.
- Наверняка это он вас совратил. Я всегда подозревал, что вскормил скорпиона, ядовито-коварного. Но вам-то я слепо доверял. Как же ты осмелился, Квазимодо? Стыдно, Джованни!
Как все властители, он умел мастерски использовать мудрое оружие «разделяй и властвуй» и пустил его в ход, напомнив двум заместителям, что представляет собой для них Боккачио Тарантелле, или Карузо. Он корень дерева, а они его ветви. Из маленьких веточек он сделал их гигантскими стволами. Или они забыли, что он целых десять лет питал их соком своего отцовского сердца? Забыл Квазимодо, как он его спас от Синг-Синга, от пожизненного заключения, заплатив сто тысяч долларов за то, чтобы судьи свалили его преступление на невиновного беднягу?
А Джованни? Забыл он, как его поймал в ловушку Паганини с помощью той красивой наркоманки из Гонконга, которая притворялась влюбленной в него и поила его ложью и опиумом? Совет «семьи» постановил бросить Джованни на произвол судьбы. «На что нам сдался этот ничтожный наркоман? Он по своей собственной вине попал в руки Паганини...» -вот как они говорили. Однако Боккачио Карузо любил своего Джованни. И не хотел, чтобы с него с живого содрали шкуру негодяи Паганини, которые подвесили его за подмышки на крюке в одном подвале в Бронксе. Он устроил целое сражение, чтобы его освободить, -трое отборных мафиози были убиты в этой ночной вылазке. Он пожертвовал ими ради своего любимого Джованни. И какова же теперь отплата? Э-эх! Безумцы, безумцы! На что же они рассчитывают? Что, если, они его убьют и его место займет узурпатор Марчелло Фумо, то они останутся в живых? Да они шутят! Тот их быстренько уничтожит, чтобы потом свалить на них ответственность за убийство падроне. Он знает эти штучки, подлый Иуда. Он этому научился, изучая всемирную историю - Макиавелли, Меттерниха, Геббельса, Сталина и других - в Беркли и Гарварде, куда его послал сам же Боккачио Карузо дли получения образования, чтобы у «семьи» был дипломированный специалист по подобным вопросам. Возможно, позднее он стал бы профессором, ректором, может, даже конгрессменом. А почему бы и нет, скажем, министром иностранных дел или мэром крупного города, Чикаго, например? Вот какие благородные, честолюбивые замыслы питал добрый падроне в отношении Марчелло Фумо. И как ему сегодня собирается отплатить этот двуличный? Гангстерским налетом. С тремя пистолетами, приставленными к животу благодетеля и готовыми выстрелить! Позор вам... О, безумцы, безумцы!
Оружие «разделяй и властвуй» стало в руках падроне пулеметом, извергавшим тысячи слов в минуту. Он не давал им перевести дух, он парализовал их, онемевших в восточной полутьме комнаты. Они стояли втроем плечо к плечу, с пистолетами в руках, но сердца их утратили взаимную сплоченность боевого порядка, разбегались направо и налево, и каждое искало свою собственную норку, чтобы спрятаться, -как это бывает при мощных бомбардировках.
Крабьи глаза падроне, круглые как фары с радиусом в 180 градусов, заметили растерянность противника. Следующий ход должен был привести их в настоящее бегство.
- Итак, вперед. Убей меня, Иуда. Что ты ждешь? - закричал он с вызовом, обращаясь к Марчелло, и распахнул свой халат, обнажив старческую наготу вплоть до сдутых, лохматых мешочков, свисавших, как покрытые паутиной куколки гусеницы с гнилой ветки.
Однако те совсем не заметили его старческого убожества внизу: их глаза и души захватила храбрость падроне, который встречал смерть с гордо поднятой головой, в юношеской позе героической эрекции.
- Но мы пришли не убивать тебя, падроне. Я по крайней мере даже и не подумывал об этом, - наконец раскрыл рот смущенный Квазимодо.
- И я об этом не думал, - заверил оправдывающимся голосом Джованни.
- И я... - вынужденно последовал за большинством Марчелло.
- В отношении тебя я сомневаюсь, - сказал последнему падроне. - Но в конце концов... Зачем же вы тогда пришли?
- Чтобы ты созвал Верховный совет и заявил о своей отставке, - посадил на мель свою заговорщицкую лодку Марчелло, раз уж он был не в состоянии выйти на глубокую воду убийства.
- Мы хотим, чтобы ты оставил дела и прожил оставшиеся годы, окруженный уважением и признательностью семьи, - сказал решительно, но с сожалением Квазимодо.
- Ты должен отдохнуть... Ты уже очень стар, - прошептал с желчным почтением Джованни.
- Я стар? - дернулся разъяренный Карузо, вновь взяв вожжи руководства в свои руки. - Кто вам сказал, что я стар? Я совсем не стар. Спросите врача. Правда... Где доктор?
Его стукнул рукояткой пистолета Марчелло, когда они вошли в комнату, чтобы тот не стал кричать с перепугу, когда дело начнет принимать угрожающий характер. Он упал там, рядом с дверью, однако они нашли его спрятавшимся под диваном.
- Оставь врача, падроне. Речь не про то... – сказал Марчелло и отпихнул ногой голову врача, который выглянул из своего убежища, как воробей после бури.
- Но о чем же тогда идет речь? - спросил, наступая, Карузо.
Они указали на роковую ошибку - соглашение с Паганини, вызвавшее негодование. Если бы они не знали, его прошлого, то охарактеризовали бы как преднамеренное предательство недостойного босса и еще более недостойного отца...
- Вся «семья» плачет о твоих убитых детях. Особенно о четвертом... О твоем последнем сыне, Америко. Почему ты оставил его без отмщения? Чем тебя ослепил Паганини? - драматически спросил Марчелло.
- Ты нас разочаровал, падроне, - сказал Квазимодо, обретая свой укоряющий тон.
- Наш гнев справедлив, - пошел дальше Джованни со строгостью.
Карузо опустил голову, как виноватый, потерявший завоеванную вершину, и это помогло преступным надеждам Марчелло взыграть с новой силой.
- Мы могли бы убить тебя за это. С полным правом. Даже Америко сверху благословил бы наш поступок, - сказал с адским волнением Марчелло.
Падроне еще ниже опустил свою седую, наполовину облезлую голову, но не от унижения и признания своей вины, как думали эти глупые петухи. Он просто хотел огорошить их неожиданным поворотом с ног на голову, который был заготовлен в его ответе. Так, чтобы они поняли раз и навсегда, что старческий мозг Боккачио Карузо насыщен вечной молодой гениальностью. Что же касается их, то они показали только, как смешны смертные, когда пытаются сунуть нос в неисповедимые глубины божественного разума.
- А кто вам сказал, ублюдочное отребье, что я оставил без отмщения моего младшего сына? - внезапно выкрикнул он, поднеся дрожащий кулак к подбородку Марчелло. - За моего любимого Америко заплатит своей жизнью Марио Паганини!
Молния его ответа упала столь неожиданно на их головы, что на несколько секунд все трое застыли, будто восковые подобия самих себя. А когда оправились от шока, то уже опять стали послушными служащими, готовыми преклонять колена в страхе и восхищении перед своим непререкаемым монархом.
- То есть Марио Паганини обречен, падроне? - встрепенулся Квазимодо.
- Мы обязательно его убьем? Сына этого Игнацио Паганини? - потер руки садист Джованни.
- Несмотря на соглашение, которое запрещает любое преступное действие между двумя семьями? - потребовал уточнений Марчелло с доскональностью законоведа.
Они закричали втроем, как петухи при резкой перемене погоды. Карузо заставил их замолчать, раздраженно подняв руку.
- Это в рамках соглашения, - сообщил он сухо. - Мы подписали дополнительный, тайный протокол. Игнацио Паганини привез в Америку своего сына, чтобы мы его убили! Я его очень уважаю за это. Он пожертвовал своей плотью, чтобы положить конец многолетней войне, которая принесла столько зла стране и нашим «семьям»...
- А почему мы его не убили до сих пор? – спросил с робостью гимназиста нейтрализованный Марчелло.
- Мы можем его убить, когда захотим, где захотим и как захотим. Но я думаю, что он должен стать сначала достойным мафиози. Занять видное место в нашем обществе. Короче говоря, он должен быть истинным сыном Паганини, когда его настигнет смерть. А не малозначительным ублюдком, которого богатый папа признал на старости лет. Америко, когда его убили мерзавцы Паганини, был настоящим орлом. У него за плечами были дела, которым мог позавидовать сам Аль Капоне. Три похищения, четыре убийства, два удачных провоза наркотиков, три соглашения о продаже оружия, диплом адвоката, избрание председателем двух филантропических организаций, победа на предварительных выборах, признание кандидатом в губернаторы нашего штата и его последнее благородное решение выдвинуть свою кандидатуру в сенат... Наверняка он был бы сегодня в сенате, если бы его не убили. В конце концов, это был сын первого сорта, и я хочу получить первосортное отмщение, убив Паганини такого же масштаба... Понимаете меня?
