Мари Аделаид Беллок Лаундз - Жилец

Мари Аделаид Беллок Лаундз

Жилец

«Ты удалил от меня друга и искреннего;

знакомых моих не видно».

ГЛАВА I

Роберт Бантинг и его жена Эллен сидели перед очагом, где тусклым пламенем горели аккуратно сложенные дрова.

Чистота и порядок в комнате поражали взгляд: в особенности если учесть, что дом располагался на одной из самых неряшливых, если не сказать грязных, улиц Лондона. Случайный гость (принадлежащий к более высокому сословию, чем хозяева), распахнув без стука дверь гостиной, подумал бы, что мистер и миссис Бантинг являют собой весьма приятный образец семейного согласия и уюта. На внешности супруга (он сидел в глубоком кожаном кресле), чисто выбритого и щеголевато одетого, лежал отпечаток занятия, которому он посвятил долгие годы, — Бантинг походил на лакея, но лакея с чувством собственного достоинства.

Меньше сказалась многолетняя работа прислугой на его жене, занимавшей неудобный стул с прямой спинкой. И все же следы прошлого угадывались: в строгом и опрятном черном платье, в безупречно чистом гладком воротничке и таких же манжетах.

До своего замужества миссис Бантинг была горничной, причем очень дельной.

Надобно, однако, заметить, что, как ни странно, средние англичане нередко оправдывают собой пословицу: «внешность обманчива». Комната, где находились мистер и миссис Бантинг, была очень недурна, и в свое время — как же давно оно минуло! — оба супруга немало гордились ее тщательно выбранной обстановкой. Вещи отличались добротность и основательностью, все до единого предметы мебели были куплены на солидном аукционе в одном частном доме.

Так, красные дамастные занавески, скрывавшие от глаз хозяев туман и слякоть Мэрилебон-Роуд, обошлись в сущие гроши, но могли еще прослужить, судя по всему, десятка три лет. Не менее удачную покупку представляли собой и великолепный аксминстерский ковер, лежавший на полу, и кресло, где сидел сейчас мистер Бантинг, склонившись вперед и глядя в тусклый огонь. Собственно говоря. Приобретая это кресло, миссис Бантинг сделала экстравагантный шаг. Ей хотелось, чтобы ее муж имел возможность хорошенько отдохнуть после работы, и она выложила за кресло целых тридцать семь шиллингов. Не далее как вчера Бантинг нашел было для него покупателя, но тот догадался, насколько нуждаются сейчас супруги, и предложил всего-навсего двенадцать шиллингов и шесть пенсов. Сделка сорвалась, и кресло осталось пока на месте.

Но как ни ценили Бантинги жизненные удобства, им все же хотелось чего-то большего. На стенах гостиной висело несколько поблекших фотографий в аккуратных рамках: изображения прежних нанимателей мистера и миссис Бантинг и красивых загородных домов, где они, еще не будучи женаты, провел на службе долгие и, можно сказать, довольно счастливые годы.

Да, тут внешность была не просто обманчива, а обманчива вдвойне. Сохранив хорошую мебель, — атрибут респектабельности, с которым разумные люди, даже когда впадут в крайнюю нужду, расстаются в последнюю очередь, — несчастные супруги успели потерять почти все прочее, что у них было. Им уже приходилось голодать, а теперь предстояло еще и мерзнуть. Некоторое время назад мистер Бантинг вынужден был отказаться от табака — удовольствия, за которое обычно держатся до конца. И даже миссис Бантинг — женщина разумная и приверженная порядку — не могла не понимать, чего это ему стоило. Недавно она не вытерпела, выскользнула из дома и приобрела для мужа пачку виргинского табака.

Бантинг был растроган — впервые за долгие годы его настолько тронули женская забота и любовь. Невольные слезы выступили на его глазах, и муж и жена, оба люди невозмутимые, почувствовали в сердце укол.

К счастью, Бантинг так никогда и не догадался, — да и как мог до этого дойти его обыденный, неповоротливый ум, — что бедной Эллен не однажды пришлось горько пожалеть о потраченных четырех с половиной пенсах, ведь теперь супруги вплотную приблизились к краю пропасти, и с благополучного плоскогорья, обитатели которого ведут если не счастливое, то, во всяком случае, респектабельное существование, могли легко низринуться в бездну нищеты, куда людей приводит либо собственная вина, либо обстоятельства, диктуемые нашим странным общественным устройством, и где их безнадежная борьба с судьбой заканчивается смертью в работном доме, больнице или тюрьме.

Если бы Бантинги принадлежали к более низкому общественному слою, к той обширной человеческой категории, которую принято обозначать словом «бедняки», то нашлись бы, конечно, доброхоты из числа дружественно настроенных соседей; не оставили бы супругов без поддержки и представители высшего сословия, бывшие многолетние их хозяева — люди самодовольные и лишенные воображения, но все же добрые. Но Бантинги были далеки как от тех, так и от других.

Во всем мире существовал лишь один человек, который мог бы прийти Бантингам на помощь. Это была тетка первой жены Бантинга. У этой состоятельной вдовы жила Дейзи, единственный ребенок Бантинга от первого брака. В последние два дня Бантинг мысленно уговаривал себя взяться за перо, хотя почти не сомневался в том, что ответом старой дамы будет резкий, безжалостный отказ.

Что касается немногих знакомых, прежних сослуживцев Бантинга, то связи с ними постепенно ослабели и давно уже сошли на нет. Оставался только один друг, который заглядывал проведать впавших в нужду супругов. Это был молодой человек по фамилии Чандлер, у деда которого Бантинг в незапамятные времена служил лакеем. Джо Чандлер никогда в услужении не состоял; он был связан с полицией. Если называть вещи своими именами, юный Чандлер был сыщиком.

Когда супруги только-только поселились в этом злосчастном (по мнению обоих) доме, Бантинг стал то и дело приглашать молодого человека, чтобы послушать его рассказы, очень интересные, а иногда даже захватывающие. Но теперь у бедного Бантинга не осталось ни малейшего желания слушать истории о том, как кого-то «отловили» или как еще кому-то, по непростительной глупости, позволили избежать участи, которой он, согласно Чандлеру, безусловно заслуживал.

Но Джо все так же аккуратно навещал супругов один-два раза в неделю, выбирая такое время, когда нет необходимости предлагать гостям угощение. Более того, он доказал, что обладает добрыми чувствительным сердцем, предложив старым друзьям своего отца ссуду, и Бантинг под конец решился занять у него тридцать шиллингов. Сейчас от этой суммы оставалось немногое: у Бантинга звенела в кармане какая-то мелочь, и миссис Бантинг хранила у себя два шиллинга и девять пенсов. Кроме этого запаса, а также денег за аренду дома, которые им предстояло выплатить через пять недель, супруги не располагали ничем. Все, что легко было вынести из дома и что стоило хоть каких-нибудь денег, было продано. Миссис Бантинг как огня боялась ростовщиков. Она ни разу в жизни не ступала на порог их лавок и утверждала, что скорее умрет, чем проложит туда дорогу.

Но она промолчала, когда одна за другой начали исчезать мелочи, которые, как ей было известно, ценил ее муж: прежде всего, старомодная золотая цепочка для часов — наследство от первого хозяина; за ним Бантинг верно и преданно ухаживал во время его длительной болезни. Исчезли также витая булавка для галстука и большое траурное кольцо — подарок прежних хозяев.

Иногда перед людьми маячит пропасть, означающая конец благополучного существования, когда они с каждым днем приближаются к ее краю, даже самые словоохотливые из них бывают склонны впадать в долгое молчание. Бантинг всегда любил поговорить, теперь же он сделался молчальником. Помалкивала и миссис Бантинг, но она и прежде предпочитала держать язык за зубами: это была одна из причин, почему Бантинга с первой же встречи к ней потянуло.

А произошло все это так. Хозяйка наняла Бантинга дворецким. Войдя вместе со своим предшественником в столовую, он застал там Эллен Грин, которая аккуратно наливала стакан портвейна: тогдашняя ее госпожа каждое утро в половине двенадцатого пила портвейн. Наблюдая, как она тщательно закупоривает графин и убирает его в старое ведерко со льдом, новый дворецкий сказал самому себе: «Эта женщина предназначена для тебя!».

Теперь, однако, ее молчание — ее немота — стало действовать бедняге на нервы. Ему не хотелось более ходить в соседские лавчонки, где он в более счастливые времена был постоянным посетителем, и скудные ежедневные покупки, без которых супруги умерли бы с голоду, теперь приносила миссис Бантинг.

Внезапно тишину темного ноябрьского вечера нарушили приглушенный топот и резкие выкрики за окном. Это кричали мальчишки — продавцы вечерних газет.

Бантинг беспокойно обернулся. Отказ от ежедневной газеты он переносил почти так же тяжело, как воздержание от табака. К газетам он пристрастился даже раньше, чем к курению: ведь слуги все поголовно любят быть в курсе текущих новостей.