Анатолий Чехов - Чёрный беркут
— Ты давай в сторону не уводи. Кто такой Черная чума? — прикрикнул на него Яков.
Поняв, что пограничникам не столько нужна его жизнь, сколько сведения о Черной чуме, Каип Ияс заметно приободрился.
— Давно ты, Ёшка, не был в горах, если не знаешь Черную чуму, — сказал он. — Раз в год к Таги Мусабеку приезжает машина, красивая, как вишневый сок. Черная чума купит миндаль или урюк и уезжает. А теперь наденет черные очки на глаза (потому и зовем Черная чума), наденет котелок из пробки на голову и ходит почти каждый день на сопку, откуда на десять верст в обе стороны граница видна. Больше месяца у Мусабека живет. Неделю назад Мусабек барашка зарезал. Мальчик двор подметает. Ага, думаю, значит, гость будет. Мальчика спрашиваю: «Зачем метешь?» Большой человек, говорит, из Европы приедет, фрукты и орехи будет покупать. А два дня назад Мусабек моего друга позвал: «Ну-ка пойди вон там. Через границу перейдешь — и назад. Схватят тебя, значит, порядочным людям в этом месте нельзя идти».
Такой прием был известен и раньше. Контрабандисты порой часами изучали зоны, где проходили пограничные наряды. Но прежде нарушители заботились лишь о том, как переправить опий, сейчас Черную чуму больше интересовала сама граница...
Через отверстие гаваха уже пробивался свет зимнего утра, когда Амир Галиев связал задержанным руки и положил всех лицом вниз, оставил Ложкина охранять их, а сам вместе с Яковом отправился проверить, нет ли свежих следов на снегу. Кружили около часа, ничего не обнаружили.
На Якове взмокла рубаха. Он снял плащ, шел теперь в одной ватной телогрейке. Пар валил и от маленького Галиева. Где Кайманову снегу было по пояс, Галиеву — чуть ли не до шеи. Но вот и пробитая тропа, в конце которой виден закоптившийся от дыма снег вокруг входа в пещеру. Не заходя туда, немного отдохнули. Галиев приказал Ложкину выводить задержанных.
— Ай, лечельник! Ай, Ёшка-джан, не могу идти! — взмолился показавшийся из гаваха первым Каип Ияс. — Дай хоть кусочек терьячку, тогда пойду. Так не дойду.
В тусклом свете зимнего утра, когда в природе только и остаются две краски — черная и белая, сливающиеся в один серый тон, лицо Каип Ияса, высосанное опием, казалось землистым. Перед пограничниками было жалкое подобие человека, дошедшего до последней стадии падения.
— Ай, Кара-Куш, дай кусочек терьячку, — глотая слюну, просил он. — Все внутри горит. Был терьяк, потерял, когда к гаваху бежал. Без терьяка умрет прямо здесь Каип Ияс.
«До хорошей жизни ты дошел, — подумал Кайманов о себе, — если последний шаромыга тебя не боится».
Но почему-то настоящего зла к этому несчастному терьякешу, доведенному Мусабеком до крайней нищеты, у него сейчас не было.
Каип Ияс весь трясся. Его измученный опием организм властно требовал порции наркотика. Раз пришло время курить или хотя бы проглотить терьяку, тут уж хоть умри, а подавай! Иначе Каип Ияса с места не сдвинешь.
Кайманов позвал Галиева.
— Слышь, Амир, вам от малярки акрихин дают. Не завалялся ли где в кармане?
— Почему завалялся? — самолюбиво возразил старшина. — У Амира Галиева ничего не валяется, все на своем месте лежит. — Он протянул на ладони маленькую желтую таблетку.
— Вот и здорово! Терьяк — самая что ни на есть горечь, значит, горечью его и надо заменить, — проговорил Яков, доставая из кармана оставшийся от завтрака ломоть черного хлеба. Отщипнул мякиш и стал разминать его, смешивая с золой и акрихином. Вскоре получился темно-бурый комочек величиной с крупную горошину. Яков завернул его в бумажку, сунул в карман. Потом для виду стал прощаться с пограничниками.
Каип Ияс увидел, что единственный, по его мнению, человек, у которого мог быть терьяк, сейчас уйдет, и тогда он ни за какие деньги не получит наркотика.
— Яш-улы! Джан Кара-Куш! — взмолился он снова. — Дай хоть кусочек. Не дашь, умру, до заставы не дойду.
— Для тебя, Каип Ияс, и терьяка жалко, — как бы нехотя отозвался Кайманов. — Да уж ладно, где-то у меня был кусочек.
Он неторопливо стал шарить по карманам, разжигая жадность Каип Ияса, потом, решив, что тот готов проглотить все что угодно, достал бумажку с заготовленным зельем.
— Пожалуй, тут тебе много будет?
— Что ты, Ёшка! Наоборот, мало! — воскликнул Каип Ияс и, не в силах превозмочь охватившую его страсть, выхватил из рук Якова, мгновенно проглотил темный комочек. Причмокнув, сказал:
— Коп сагбол тебе, Кара-Куш! Теперь у Каип Ияса что хочешь проси, все сделаю. Выручил, дорогой!
Ложкин и Галиев, когда Яков перевел им слова терьякеша, откровенно захохотали. Каип Иясу Кайманов сказал:
— От тебя мне нужно только одно. Будешь разговаривать с большим начальником, говори правду.
— О чем большой начальник будет говорить с бедным кочахчи? — сразу же струсил Каип Ияс. — Я давно знаю, как говорить, чтобы начальник отпустил. — Он закатил глаза и тут же, очевидно, решив прорепетировать, заголосил: — Вох! Вох! Ай, лечельник! Ай, совсем пропал бедный Каип Ияс. Кушать нету, одеться нету. Мало-мало яичек, коурма на базар таскал, детишки дома сидят, болеют, плачут, совсем мало-мало помирал бедный Каип Ияс...
— Все ты врешь, Каип Ияс. Не верю я ни одному твоему слову, — не очень строго произнес Яков. Он задумался: «Разве можно доверить судьбу Лозового терьякешу, способному в животном страхе дать любые показания? Следователь нажмет, он тут же признает, будто Лозовой — самый главный шпион. Что прикажут, то и признает. Ему ведь все равно, под какими показаниями палец приложить, лишь бы отпустили скорей. А как быть? Ведь Каип Ияса теперь никуда не денешь. Задержали, значит, надо доставить на заставу, потом в комендатуру. Карачун может помочь. Его надо просить идти к следователю НКВД вместе с Каип Иясом, а самому проситься переводчиком».
— Слушай, Каип Ияс, — сказал он. — Помнишь, когда второй раз тебя поймали, был на границе очень большой начальник. Если он узнает, что ты соврал, больше тебе не жить. Помнишь, что он тебе сказал?
— Ай, Ёшка, разве Каип Ияс может все помнить? Каип Ияс не помнит, где вчера терьяк курил, а ты хочешь, чтоб слова начальника помнил.
— Он тебе сказал: «Иди домой и не приходи к нам больше». Вспомнил теперь?
— Яш-улы, совсем пустая голова у меня, ничего не помню.
— Зато я помню. Меня ты знаешь. Вот столько соврешь, под землей найду. Уж тогда пеняй на себя.
Разговаривая с Каип Иясом, Яков наблюдал за Галиевым, который не мешал им, но, кажется, не пропускал ни одного слова.
— Ты все понял, Каип Ияс? — еще раз спросил Яков шаромыгу.
— Понял, Ёшка, — откликнулся тот. — Конечно понял. Большой начальник далеко, Кара-Куш — совсем близко. Кара-Куш птичке в глаз на лету попадает. Винтовка у него самая длинная, руки еще длиннее. Как не понять?
— Правильно понял.
Кажется, Каип Ияс всерьез поверил, что его угостили настоящим опием. Выглядел он сейчас бодрым и даже бравым: без труда напялил на спину свою торбу, готовясь в нелегкий путь.
— Помогло, значит? — спросил через Якова все время наблюдавший за ними Галиев.
— Совсем помогло! — сверкая глазами и выпячивая грудь, заверил его Каип Ияс.
— Вот и ладно. Тогда, шагом марш...
Пошли по тропе гуськом. Впереди Ложкин, за ним четверо задержанных, потом Галиев. Кайманов шел несколько поодаль, позади всех. В середине группы шагал Каип Ияс, то и дело, скользя по обледенелым камням, падал и тут же поднимался на ноги.
«Последний шаромыга, а все же человек», — подумал Яков, стараясь убедить себя, что на допросе Каип Ияс скажет правду и этим выручит Лозового.
Измученные бессонной ночью и долгим переходом по снежной целине, пограничники доставили наконец контрабандистов на заставу. Логунов тут же позвонил в комендатуру.
— Немедленно доставить задержанных ко мне. Высылаю машину, — приказал Карачун.
На машине, которую вскоре прислал Карачун, отправился в комендатуру и Яков.
— Надо, Афанасич, скорей к следователю... Сам знаешь, — сказал он Федору.
— Знаю, Яша, знаю, — ответил тот. — По правилам я должен был бы тебя в баню отправить, но времени в обрез. Так что переодевайся в сухое, завтракай, пока я созвонюсь со следователем. Вместе к нему пойдем.
То, что следователь был у себя и согласился немедленно принять их, казалось добрым предзнаменованием. Пропуска уже заготовлены. Вслед за Каип Иясом и сопровождавшим его пограничником Кайманов и Карачун поднялись по знакомой лестнице на второй этаж. Дежурный проводил их до самой двери кабинета. Следователем оказался тот самый капитан с одутловатым лицом, который когда-то допрашивал самого Якова.
— Каип Ияс! — коротко представил Кайманов контрабандиста. Он хотел тут же попросить, чтобы следователь разрешил ему быть на допросе, но капитан, обращаясь больше к коменданту, чем к нему, сказал:
— Я думаю, своим присутствием на допросе вы будете оказывать давление на подследственного. Нам же надо установить истину. До свидания. Давайте подпишу пропуска. Результаты допроса я вам сообщу.
