Олег Сидельников - Нокаут
К утру кончились пески. Запрыгало в восторженной пляске сердце: по розовеющему горизонту, оставляя за собой темный и длинный султан дыма, бежала вереница крохотных вагончиков. «Викинг» допил остаток воды, проглотил целую пачку печенья. Холодея от радости и тревоги, словно подкошенный упал он в канавку и заснул мертвым сном.
…Сутки спустя товарный поезд, бесконечный, как неостроумный анекдот, подъезжал к древнему городу, в котором вот уже более пяти веков покоился прах завоевателя, низвергнутого с высоты своего величия смертью, историей, жизнью.
Состав, грохнув буферами, остановился перед семафором. Из-под брезента, прикрывавшего какую-то машину, стоявшую на четырехосной платформе, осторожно вылез грязный бородатый человек в изжеванном кителе с продранными локтями. Зажав в руке рюкзак, бородатый оглянулся, не спеша соскользнул с насыпи.
Город встретил Фрэнка утренним гомоном. Вид прохожих, пусть шла навстречу даже старушка, заставлял трепетать сердце, сжимать кулаки. «Что делать? — грызла ехидная мысль. — Куда податься? Порт-Саидов арестован… Где найти пристанище?..»
«Викинг» добрел до сквера, тяжело опустился на скамеечку в укромной аллейке. Рюкзака у него уже не было. Фрэнк выкинул его в глубокий арык, оставив себе лишь десять двадцатипятирублевок и серенькую книжку кассы взаимопомощи на имя Данилова В. С., сотрудника одного из московских научно-исследовательских учреждений. Очевидно, она принадлежала бородачу, спавшему в палатке.
В конце аллеи показался человек. Стенли насторожился. Человек медленно приближался… Фрэнк застыл от ужаса: к нему подходил, поблескивая очками, Вениамин Леонидович Нарзанов, философ-неудачник. Увидев «Викинга», Нарзанов остановился, как вкопанный, словно испугавшись оборванца, протер очки, высоко вздернув кверху жиденькие брови, и, наконец, пролепетал в крайнем замешательстве:
— Мсье Кота… Вы ли это!..
— Кхгмкг, — прохрипел «Викинг».
— Ах, простите! Опять ошибся. Ну, да… вы Сергей Владимирович! Но как вы изменились!
Фрэнку стало легче дышать. Он улыбнулся симпатичному чудаку с высшим образованием.
— Не подаю, гражданин, — ответил он голосом, хриплым и грубым, протянув Нарзанову ладонь, сложенную ковшиком. — Сам побираюсь… Поможем, гражданин, жертве алкоголя и наследственного сифилиса!
Вениамин Леонидович испуганно заморгал, щеки его покрылись багровыми пятнами. Срывающимися пальцами шарил он по карманам, бормоча:
— Ах, извините!.. Я знаю двух людей. Это непостижимо!.. Каприз материи. Еще Кант сказал… Нет, это Энгельс сказал… Тончайшая мысль! А я вас принял за других. От меня ведь жена ушла… борьба противоречий. Об этом я, кажется, говорил. А, это не вам! Теперь я учительствую здесь, в школе… Ах, вы же не в курсе дела!.. Ужасные дети. Смеются. Неуважительный коллектив. А Кант сказал… Ароматная мысль!.. Но как вы похожи!..
Попрошайка, изумительно смахивающий на француза Коти и писателя-мариниста Винокурова, осклабился:
— Похожий я?.. Это бывает. И я однажды ошибся, привели это меня в милицию, заводят к начальнику, а я и бахни: «Гражданин начальник, что с вами? Усы чернявые, на голове вместо волос лысина… Почему так изменились? Десять лет знакомы, а нонче узнать нельзя». И оконфузился я. Нового начальника, оказывается, поставили.
Нарзанов изумленно уставился на бродягу, сжав двумя пальцами лохматую рублевку. Глаза его отражали бешеную работу мысли. Десятки силлогизмов заполняли нарзановскую голову. На всех логических фигурах висели ярлычки с красивыми и непонятными, как заклинание, словами из учебника логики Челпанова: «Дарапти»… «Целярент»… «Каместрес»…
Личико Вениамина Леонидовича озарилось вдруг сиянием, исследователь Диогена колыхнулся и, не оглядываясь, побежал по аллее, размахивая руками и восклицая:
— Тончайшая мысль! Не тот начальник! Еще Маркс сказал… Нет, это сказал Фихте… Нет, Платон… Трое близнецов от разных матерей! Блестящая диссертация в аспекте анализа философских категорий… Единство формы при разности содержания! Помешаться можно!..
— Можно, — согласился «Викинг», глядя вслед Нарзанову. — Еще как можно. Ты уж наверняка свихнулся.
Фрэнк пощупал ладонью отросшую бороду и, как бы увидев нечто любопытное, устремил взор мимо деревьев. Там, куда он смотрел, белело небольшое здание, У дверей его сияла черная блестящая доска с золотыми буквами, напоминающая кладбищенское надгробие. Только вместо эпитафии на ней поблескивало одно слово:
АПТЕКА
— Сама судьба послала мне эту аптеку. Попытаем счастья вторично. В Венгрии ведь получилось великолепно, — сказал сам себе Фрэнк и захромал к аптеке. Ступня у него еще побаливала.
…Пожилой провизор оторвал глаза от фарфорового пестика, которым он долбил вонючее снадобье, и вздрогнул. За барьерчиком стоял здоровенный детина, грузный и оборванный. Левая щека детины вздулась, посинела.
«Наркоман! — мелькнуло в голове провизора. — Сейчас начнет дебоширить, требовать морфия или пантопона».
— Здравствуйте, — очень вежливо сказал детина, глупо щурясь и ковыряя в носу. — Нет ли у вас телефона-автомата?
И оттого, что детина заговорил очень вежливо, провизор еще больше испугался.
— Автомата нет, — ответил провизор и мгновенно вспотел.
— Ничего. Я могу подождать, — нежно улыбнулся оборванец.
— Обождать?!
— Обождать, — приветливо кивнул головой детина и запел: — Обожда-ать! Обожда-а-ать, обожда-а-а… ать, два, три, четыре! Ать, два!.. Разрешите поцеловать вас в подреберье!
Пожилой провизор побледнел и, неловко бормоча «с удовольствием»… «сейчас»… «я только на минутку», скрылся в соседней комнате. Из-за закрытой двери донесся глухой шепот:
— Да-да, скорей. Психически невменяем. Не исключена возможность буйства и разгрома аптеки.
Детина, блаженно улыбаясь, ждал провизора и телефон-автомат. И он дождался. К аптеке подкатила «скорая помощь», ражие санитары схватили больного за руки и, преодолевая его отчаянное сопротивление, потащили к выходу.
Глава XXXVI. Улыбка фортуны
«Газ 69» мчался, словно на крыльях, со свистом врезаясь в воздух. Рокот мотора, напряженный шелест протекторов сливались в тревожный гул. Почти не сбавляя скорости, машина одолевала повороты, иногда на ее пути попадались небольшие бугорки, и тогда она отрывалась на миг от земли, как будто бы подпрыгивала от нетерпения. Петр Ильич искоса поглядывал на Марата, сидевшего за рулем, в уголках его губ притаилась усмешка.
Впереди показалась железнодорожная насыпь. Полого поднималась на нее широкая полоса асфальта. Марат на огромной скорости погнал машину к насыпи. «Газ-69» взлетел на ее верхушку и, точно лыжник с трамплина, стремительно взмыл в воздух, описывая плавную дугу, довольно мягко приземлился на обратном скате шоссе.
Грановский посмотрел на спидометр.
— А ну-ка, парень, ограничь свой темперамент хотя бы шестьюдесятью километрами в час.
И, так как Марат никак не реагировал, добавил официальным тоном:
— Выполняйте приказ, товарищ майор! Каюмов сбавил ход. Перестало мельтешить в глазах, исчезла дрожь, одолевавшая корпус машины.
— Странный ты человек, Марат, — как ни в чем не бывало заговорил Петр Ильич. — Непоследовательный какой-то. Неделю назад пытался обвинить пилота в воздушном лихачестве, рапорты на него собирался писать. Так, мол, и так, нарушил инструкцию, без нужды на бреющий полет переходил дважды, в результате чего… и те де и те пе. А теперь сам гонишь, как оглашенный машину! Шею свернуть хочешь? От ответственности уйти?
— Какая уж тут ответственность! Доканаем голубчика. Не разбился и не утонул, а через пески ушел, — Марат покачал головой. — Ну и волчище этот «Викинг»!
Настроение у полковника и майора было неплохое. Моральную поддержку оказал генерал. Узнав о дерзком побеге Стенли, он долго сердито сопел в телефонную трубку, однако разноса не учинил, а сказал Грановскому в общем миролюбиво: «Однако «Викинг» ваш — гусь порядочный! Вот стервец! То, что майора удержали в кабине, спасибо, Передайте ему: пусть не печалится. Очень много шансов за то, что плывет сейчас «Викинг» кверху животом в Аральское море. Короче говоря, не расстраивайтесь. Главную задачу вы выполнили. Ну, а коли живой «Викинг»… Основное — не оставить его без наказания. Розыск объявлен по всей Средней Азии. Действуйте. — Генерал помолчал и заключил: — Насчет пилота вы, конечно, правильно сделали, что доложили. Но я, между прочим, его хорошо знаю. Честнейший парень. В войну летчик-истребитель. Захотелось человеку лунной ночью прогуляться над землей бреющим полетом, подобно лермонтовскому Демону, вот и все. Выговор ему за это, конечно, объявят. А потом… откуда вы знаете, может быть, «Викинг» решил покончить самоубийством? В таком случае двадцать или там пятьсот метров одинаково бы его устроили.
