Данил Корецкий - Спасти шпиона
– За этим дело не станет: посидят немного и расколятся. Вся квартира в «пальчиках», – говорил прокурор. – Много маленьких отпечатков, вроде детских. Только на некоторых папиллярные линии уже вполне сформированные, как у взрослых. Наш эксперт сразу сказал: это или дауны работали – умственно отсталые, значит, – у них такой рисунок бывает, или лилипуты. Тресков не верил, шутил все: мол, а почему не дрессированные шимпанзе?… А потом стали проверять номера на визитке, которую у Сперанского нашли, и вышли вот на этих…
– И что экспертиза? – спросил Юра.
– Подтвердила, – Варшавский похлопал по столу тяжелой ладонью. – Их это «пальчики», все сходится. На дверце холодильника, в ванной на зеркале, на полировке шкафа несколько… Остальные кто-то еще оставил, три человека как минимум. Ну, да их тоже найдем, никуда не денутся. У них там целое эскорт-агентство, если его поворошить хорошенько, много грабежей всплывет, а может, и еще трупы…
Глаза прокурора вынырнули из-под тяжелых век. Он улыбнулся.
– Вот только никакой имитации, никакой сложной мотивации, никакой изощренности там не найдется. Сто процентов!
Что ж, возможно, он прав. Но в делах о шпионаже всегда есть второе, а то и третье дно…
Юра внимательно прочел протоколы допросов Бубновой и Качуро. Элитные лилипутки отрицали участие в убийстве, но подробно рассказывали, как проводили время, добросовестно перечисляли, с кем встречались: сотрудники агентства, клиенты, друзья. Он переписал себе в блокнот все контакты, чтобы проверить, пересекается ли это множество с множеством знакомых «дичковской тройки» и в первую очередь – Катранова. Споткнулся на номере восемнадцатом и девятнадцатом:
– Это кто такие – Леший и Хорь? Как их настоящие имена?
– А хрен их знает, – махнул рукой Варшавский. – Они к убийству никакого отношения не имеют. Вы же прочли показания: случайные знакомые, попросились переночевать, влипли в какую-то историю. Что за история, проститутки не знают, имен тоже. Знают только, что – диггеры. Под землей которые лазят, канализация там, ходы разные… Нам до них дела нет.
– А вот, они еще просили Бубнову познакомить их с неким Бруно Аллегро. Цирковой лилипут, человек-ядро. Установили, кто это?
– А зачем нам этот Бруно? – Прокурор слегка пожал плечами. – Мы же не можем всех подряд устанавливать. Он тоже никаким боком к убийству не вяжется…
Что ж, логично. Диггеры, диггеры, подземные бродяги… Почему-то вспомнился сканер-передатчик в Колпаково, гибель группы «Тоннель». Маскирующийся незнакомец, знаток оружия. Но это из совсем другой песни…
Юра поблагодарил, положил блокнот в карман и распрощался.
* * *Проверка по пересечению контактов «дичковской тройки» и знакомых Бубновой с Качуро ничего не дала. Получается, что благополучные ухоженные лилипутки, наряд каждой из которых стоил несколько тысяч долларов, находясь в здравом уме и твердой памяти, задушили несчастных стариков, чтобы украсть DVD-плеер, видеодвойку, несколько бутылок ликера и коньяка, ношеные джинсы, кожаную куртку, портфель и другое барахло. Предположительная сумма ущерба – двадцать тысяч рублей, это меньше, чем подруги зарабатывают за один вызов… Совершили бессмысленное двойное убийство и ушли, оставив визитную карточку и целую коллекцию отпечатков. Бред какой-то!
Может, у Сперанского хранилась какая-то особо крупная денежная сумма? Пятьдесят, сто, двести тысяч долларов – гонорар за последнюю книгу… Но издательство такого предположения не подтвердило, а иных источников дохода у Американца не было.
Может, у Бубновой и Качуро просто «поехала крыша»? Или они были под наркотиками? Или пришли в ярость от каких-то действий потерпевших? Всякое, конечно, бывает… Только как они выносили вещи и аппаратуру? Как затягивали своими крохотными ручонками петли на шеях усыпленных мужчин? Нет, тут что-то не так!
Положив руку на сердце, Юра должен был признаться себе, что, по большому счету, ему наплевать, кто именно убил Сперанского с Носковым – лилипутки, великанши или кто-то еще. Он не питал теплых личных чувств к этим старикам, так не похожим на его отца, дядю и других мужчин семьи.
Сперанский был самовлюбленным, безжалостным, похотливым и циничным. Носков – вздорный, двуличный, с вынужденной аскетичностью кастрата…
Но все это не имело значения. Они много лет верой и правдой работали на Систему. Убиты не просто развратные пердуны, как считает прокурор Варшавский. Убиты агенты ФСБ, куратором которых являлся капитан Евсеев. Неважно, нравились они ему или нет. Он за них отвечал. И если не сумел защитить, то обязан был отомстить за их смерть, такую внезапную, глупую и демонстративно грязную. И в этой демонстративности крылось что-то еще, какая-то схема, в которую лилипутки явно не укладывались.
Евсеев в очередной раз созвонился с Варшавским.
– Дайте команду следователю, Иван Владимирович, чтобы он со мной повторно осмотрел квартиру Сперанского. Я бутылку коньяка выставлю за потраченное время.
Прокурор хмыкнул.
– А ваша конспирация, значит, побоку? Ну, раз ФСБ просит, да еще коньяк предлагает… Хотя дело-то пустое.
Через два часа в знакомом подъезде огромный, как башня, Тресков снимал с замочной скважины бумажную полоску с печатями прокуратуры.
– Дело-то, считай, на мази… Чего тут еще смотреть? – недоумевал он, отпирая многочисленные замки. – Все по науке доказано, от своих пальцев еще никто не отпирался. И бляди эти мелкие расколются не завтра, так послезавтра, никуда не денутся. Лучше бы у меня в кабинете распили коньячок-то ваш!
– А у вас разве есть коньячные бокалы? – спросил Юра, осматриваясь и принюхиваясь к затхлому запаху в прихожей.
– На фиг какие-то бокалы? – весело удивился Тресков. – Из стопок пьем, женщины на двадцать третье февраля всем подарили… А что, нельзя?
– Можно, – рассеянно произнес Юра и достал из портфеля бутылку «Арарата». – Только эффект совсем другой. Коньячный вкус пропадает, один дурман спиртовый остается. А здесь пьют только из специальных бокалов. Точнее, пили…
В гостиной успела скопиться пыль, цикламены в горшках на подоконнике увяли, и только пузатенький кактус, похоже, чувствовал себя хорошо и даже выпустил ярко-красный цветок. Юра подошел к окну, выглянул во двор. Посмотрел на свое отражение, на зеркально перевернутое за спиной жилище Сперанского. Бывшее жилище. Теперь это место двух жестоких убийств. Зазеркалье.
Капитан Евсеев потыкал в горшки специально захваченной спицей, потом вытер ее пальцами. Ощупал подоконник. Заметил что-то за радиатором отопления, наклонился, поковырял спицей и вытащил старый носовой платок.
Тресков удивленно отквасил нижнюю губу. Несмотря на молодость, эфэсбэшник сделал то, до чего не додумалась вся оперативно-следственная группа во главе с ним самим. Вот что значит комитетская выучка! Он подбросил на ладони бутылку.
– Может, накатим для начала?
Но Юра не обращал на него внимания. Сейчас он напоминал ищейку, увлеченно отрабатывающую след.
На полу так и остались липкие потеки от спиртного; угол ковра, где во время оргии уронили и размазали кусок торта, покрылся дрожащей серой плесенью.
Этажерка, стойка для дисков, стеллаж для аппаратуры с пустыми полками. На гладких поверхностях черные пятна контрастного порошка – следы работы эксперта. По идее, все здесь пересмотрено несколько раз и несколькими людьми. Но это ничего не значит. Именно так учили их в Академии.
Кабинет – просторный, комфортабельный, с большим письменным столом и удобным глубоким креслом. Полка с книгами. На толстых корешках фамилия одного автора – самого Сперанского. На столе компьютер, на котором все эти книги писались. Полки, монитор и клавиатура тоже испачканы черным порошком.
Внимание Юры привлекла блестящая фигурка – угловатый, бугрящийся мышцами атлет на турнике. Стилистикой он напоминал памятник космонавту на Ленинском проспекте. Юра взял игрушку в руку, осмотрел со всех сторон. На основании выбита надпись: «Завод „Металлоштамп“. 1969 год». Он нажал кнопку. Гимнаст крутанул «солнце» – раз, другой, третий, да так и застыл вниз головой. Села батарейка.
Спальня, библиотека. Запах табачных листьев из гардеробной. Кухня, где Тресков потягивает «Арарат» из правильного, пузатого бокала.
– Присоединяйся, капитан! – радостно кличет Тресков. – Вкус, и правда, другой!
Здесь, в кухне, еще одна видеодвойка, ее, видно, не смогли унести. В пыльном экране отражается широкий, с мощной поперечной складкой, затылок Трескова.
Юра подошел, поставил на стол гимнаста.
– Что это? – Следователь сунул ему в руку рюмку.
– Старая игрушка. Когда ее сделали, меня еще не было на свете.
– Да, тогда любили такие фиговины. У меня на столе календарь стоит перекидной – железный, никелированный, тяжелый такой… Ему уже лет сорок – от стариков остался. До сих пор нормально работает, а стоил копейки… И сталь настоящая – не жалели. Ну, давай, за победу!
