Роберт Ладлэм - Патрульные апокалипсиса
— Это Лэтем! — прервал его немец. — Таких симптомов следовало ожидать.
— Симптомов чего? Что вы имеете в виду?
— Ничего, ничего особенного. Вы же сами сказали: изоляция делает людей странными... Чего он хотел?
— Думаю, того, чтобы французы его защитили. Мой человек встречается с ним в два часа дня в метро на станции «Авеню Георга Пятого», в конце платформы.
— Я должен там быть! — воскликнул Крёгер.
— Не советую, да и Бюро не любит сводить преследователя с преследуемым, мсье, если это не наши люди.
— Вы не понимаете, но я долженбыть с вами!
— Но почему? Это же опасно!
— Только не для меня, для меня — нет!
—Ничего не понимаю.
— А вам и не надо меня понимать! Вспомните про Братство: вы должны емуподчиняться, а приказы вы получите от меня.
— Тогда я, конечно, должен повиноваться, герр доктор. Встречаемся на платформе без десяти два. Без опозданий, ясно?
— Ясно.
Не кладя трубки, Моро нажал на разъединяющую кнопку и набрал номер подчиненного, на которого полностью полагался.
— Жак, — спокойно произнес он, — у нас чрезвычайно важная встреча в два часа — только вы и я. Увидимся внизу в половине второго, и я введу вас в курс дела. Кстати, прихватите свой пистолет-автомат, но вложите в обойму холостые патроны.
— Какое странное указание, Клод!
— И встреча странная, — сказал Моро.
* * *Дру посмотрел на себя в зеркало, и глаза его расширились от удивления.
— О Господи, я же похож на диснеевское чудовище! — возмущенно воскликнул он.
— Не совсем. — Карин отняла у него зеркало. — Вы просто к себе такому не привыкли, только и всего.
— Бред! В таком виде остается только возглавить шествие голубых.
— А это вас смущает?
— Вовсе нет, у меня среди них полно друзей, но сам-то я не такой.
— Эта краска легко смывается под душем, так что не скулите. Теперь наденьте форму, я сделаю несколько фотографий для полковника Витковски, а потом подгоню вам брюки.
— Во что этот сукин сын меня втянул?
—В авантюру по спасению вашей жизни — к этому вы готовы?
— У вас всегда такая железная логика?
— Логика и логически немыслимое спасало жизнь Фредди столько раз, что всего не перечислишь. Ну, надевайте же форму!
Минуты через две Лэтем был в форме полковника армии Соединенных Штатов.
— А вам это идет, — заметила Карин, окидывая его взглядом, — особенно когда стоите навытяжку.
— В этом пиджаке — извините, мундире — иначе нельзя стоять. Он до того узкий, что приходится выгибать спину, иначе не вздохнешь. Из меня вышел бы паршивый солдат. Я предпочел бы маскировочный костюм.
— По правилам это не положено.
— Вот поэтому я и был бы паршивым солдатом.
— На самом деле вы были бы отличным военным — только не солдатом, а генералом.
— Едва ли это могло бы случиться.
— Жаль. — Карин указала на переднюю. — Идите сюда. Я все приготовила. Вот ваши очки. — Она протянула ему очки в толстой черепаховой оправе.
— Все? И очки? — Дру окинул взглядом небольшую переднюю. На штативе стояла камера, смотрящая на пустую белую стену. — Вы, оказывается, еще и фотограф?
— Нет! Просто Фредди часто нужны были фотографии для новых паспортов. Он показал мне, как этим пользоваться. Наденьте очки и станьте у стенки. Снимите кепи — я хочу, чтобы ваши светлые волосы были видны во всем их великолепии.
Через две-три минуты у Карин было уже пятнадцать маленьких фотографий светловолосого полковника в очках, надутого и мрачного, как всегда на таких фотографиях.
— Отлично! — воскликнула Карин.
— Знаете, леди, вы меня просто ошеломляете, — сказал Дру, вручая ей армейское обмундирование. — Вы что, принадлежите к сугубо засекреченному женскому персоналу, который работает за кадром?
— Скажем, мсье Лэтем, такой я была.
— Да, вы не впервые говорите об этом.
— Примите это как факт, Дру. А кроме того, это вас не касается.
— Вы правы, но, обнаруживая ваши таланты, я каждый раз начинаю недоумевать — с кем имею дело. Я знаю о Фредди, работе в НАТО, о Гарри и о том, как хитроумно вы добились перевода в Париж, но меня не покидает ощущение, что вами движет что-то еще!
— У вас просто богатое воображение: вы живете в мире вероятного и невероятного, возможного и невозможного и не можете отличить реальность от вымысла. Я рассказала вам все, что вы должны обо мне знать, — разве этого мало?
— Пока придется удовлетвориться этим, — сказал Лэтем, пристально глядя на нее. — Но интуиция подсказывает мне, что вы о чем-то умалчиваете... Почему вы редко смеетесь? Улыбка вам очень к лицу.
— А разве у нас много поводов для смеха?
— Но вы же знаете, о чем я. Смех снимает напряжение, как однажды сказал мне Гарри, а мы с вами верили ему. Если мы случайно встретимся через несколько лет, то, наверное, посмеемся, вспомнив приключение в Булонском лесу. Там были забавные моменты.
— Человек погиб, Дру. Плох он был или хорош, но я убила его, оборвала жизнь молодого человека. Я никогда раньше не убивала.
— Если бы вы не убили его, он убил бы меня.
— Я это постоянно себе твержу. Но почему люди должны убивать? В этом состояла жизнь Фредди, но не моя.
—Это и не должно быть вашей жизнью. Но логический ответ на ваш вопрос — раз уж вы упомянули о логике — таков: если мы не станем убивать, когда это необходимо, и не остановим нео, убийств будет неоспоримо больше. Черт побери, для начала их будет шесть миллионов. Вчера это были евреи, цыгане и прочие «нежелательные элементы». Завтра в моей стране ими могут стать республиканцы и демократы, которым не по нутру болтовня нацистов. Не заблуждайтесь, Карин: стоит нео обосноваться в Европе, и весь это взбаламученный мир рухнет как карточный домик. Ведь фашисты упрямо и настойчиво взывают к изуверам, мечтающим о возврате «добрых старых времен». Никаких бытовых преступлений, ибо даже зевак расстреливают на месте; казни следуют за казнями, поскольку отменены апелляции; упразднено судопроизводство — ведь в нем нет необходимости; невинных и виновных ждет однаучасть. Против такого будущего мы и боремся.
— Думаете, я этого не знаю? А почему, по-вашему, я всю свою сознательную жизнь прожила так, а не иначе?
— Но кроме достойнейшего Фредди есть ведь и что-то еще, да? — Не лезьте ко мне в душу и давайте закончим этот разговор. — Охотно. Но, кажется, я вполне ясно выразил мои чувства к вам, и, отвечаете вы на них или нет, этот разговор, может возникнуть вновь.
— Перестаньте! -воскликнула Карин, и слезы медленно закапали из её глаз. — Не надо так со мной!
Лэтем подскочил к ней и опустился на колени у ее кресла.
— Простите меня, простите, я не хотел причинять вам боль. Я больше не буду.
— Верю, — сказала Карин, овладев собой, и взяла его лицо в ладони. — Вы хороший человек, Дру, но не задавайте мне вопросов: они причиняют мне страдания. Лучше любите меня, любите! Мне так нужен кто-то вроде вас.
— Хотел бы я, чтобы вместо «кто-то» вы сказали просто «ты».
— Ну так я говорю это. Люби меня, Дру Лэтем.
Дру бережно поднял ее с кресла, подхватил на руки и понес в спальню.
Остаток утра они провели, наслаждаясь друг другом. Карин слишком долго не знала мужчины и была ненасытна. Наконец она прошептала:
— Господи, неужели это была я?
—Ты смеешься, — проговорил Лэтем. — Боже, какой у тебя чудесный смех!
— До чего же хорошосмеяться!
— А знаешь, возврата к прошлому нет, — сказал Дру. — Мы что-то обрели и стали другими. И дело не только в постели.
— Да, мой дорогой, но я не уверена, что это разумно.
— Почему?
— Потому что работа требует холодного рассудка, а во всем, что касается тебя, я едва ли смогу проявить рассудительность.
— Не слышу ли я то, о чем мечтал?
— Да, именно это, мой простодушный друг.
— И что же это?
— По-моему, это значит, что я влюбилась в тебя.
— Ну, как сказал один добрый старик из Миссисипи: «От такого даже петухи закудахчут».
— Что-что?
— Пойди сюда, и я объясню.
* * *Без двенадцати два Моро и Жак Бержерон прибыли на станцию метро «Авеню Георга Пятого». Они порознь прошли в конец платформы; у каждого было портативное радио.
— Он высокий, довольно худой, — сказал шеф Второго бюро в аппарат. — Слегка пригибается, ибо привык говорить с людьми меньшего роста...
— Я засекего! — воскликнул агент. — Он прислонился к стене в ожидании поезда.
— Когда подойдет поезд, действуй, как я сказал.
Метропоезд остановился, и двери раскрылись, выпустив несколько десятков пассажиров.
— Давай, — сказал по радио Моро. — Стреляй!
Получив приказ, Бержерон несколько раз выстрелил холостыми патронами — звук выстрелов эхом разнесся по платформе, и пассажиры бросились к выходу. Моро подбежал к перепуганному Крёгеру, схватил его за руку и крикнул:
