Код Адольфа Гитлера. Финал - Владимир Иванович Науменко
В лихорадочной обстановке предательства, окружающей фюрера в эти критические дни, должно быть хотя бы несколько человек, которые остались бы безусловно верными ему до смерти, несмотря на то что это противоречит официальному, даже столь разумно обоснованному, приказу, изложенному им в своём политическом завещании.
Я полагаю, что этим окажу наилучшую услугу немецкому народу и его будущему, ибо для грядущих тяжёлых времён примеры ещё важнее, чем люди. Люди, которые укажут нации путь к свободе, всегда найдутся. Но устройство нашей новой народно-национальной жизни было бы невозможно, если бы оно не развивалось на основе ясных, каждому понятных образцов. По этой причине я вместе с моей женой и от имени моих детей, которые слишком юны, чтобы высказываться самим, но, достигнув достаточно зрелого для этого возраста, безоговорочно присоединились бы к этому решению, заявляю о моём непоколебимом решении не покидать имперскую столицу даже в случае её падения и лучше кончить подле фюрера жизнь, которая для меня лично не имеет больше никакой ценности, если я не смогу употребить её, служа фюреру и оставаясь подле него.
Совершено в Берлине 29 апреля 1945 года в 5 часов 30 минут.
Доктор Геббельс».
В то время, когда Геббельс находился в комнате и диктовал секретарше свой «героический» опус, Гитлер и Борман оказались в комнате одни. Доверие фюрера к Борману было безграничным, оно выразилось и в том, что рейхсляйтер был избран душеприказчиком его имущества.
– Есть вещи, мой фюрер, о которых я всё время думаю, но не говорю, – произнёс Борман.
– Дорогой Мартин! – Гитлер понял, куда клонит разговор Борман. – Я оказался обманут многими друзьями, так что смерть принесёт мне только облегчение.
– Не будем спешить в объятия смерти, мой фюрер! – уловив в тоне фюрера притворство, сказал Борман.
– Ты прав, мой секретарь! – фюрер одобрительно мотнул головой. – Нам надо выжить, даже вопреки здравому смыслу. Я проиграл эту войну, я оказался не у дел, и враги на радость себе обрядят меня в шкуру зверя из бездны. Что и говорить. Несчастным немцам предстоит испить всю чашу унижений до дна. Новой Германии нужны новые лица. Пока не поздно, нам пора уходить. Ты должен выжить, Мартин, после моего исчезновения из бункера выбраться отсюда, добраться до Дёница и вместе с ним продолжать заниматься политикой. Для меня как фюрера слишком унизительно подписывать грядущую капитуляцию, но мой преемник пойдёт на этот шаг. Мало кто уже сомневается, что она неизбежна. Обещай мне, Борман, то, что в качестве нового фюрера ты будешь руководить нашим движением. Даже на короткий срок, пока партию не запретят победители.
– Без вас, мой фюрер, мне будет очень сложно проводить в жизнь ключевые решения! – засомневался Борман.
– Это необходимо, Мартин! – проговорил Гитлер. – После решим, как жить, а для этого надо покинуть Берлин. Я поручаю тебе доставить курьером как можно скорее только что вступившие в силу документы в Плён.
– Мой фюрер! – сказал Борман. – Небо над Берлином простреливается русской зенитной артиллерией, а улицы усыпаны битым кирпичом и камнями. Как быть?
– А для чего у нас под рукой Кребс? – спросил Гитлер, развернувшись в сторону Бормана. – Этот бывший военный атташе в Москве сумеет договориться с русскими. Не о капитуляции, а о временном прекращении огня, а мы в это время воспользуемся временным затишьем и будем далеко от Берлина. Подумай над этим вопросом, Мартин! Идите действуйте!
Оставив фюрера одного, Борман вышел из комнаты. С удовлетворением для себя Гитлер услышал звук закрывающейся за ним двери. Брови фюрера всё ещё были сдвинуты, как всегда, когда ему приходилось что-то обдумывать. Приняв решение, Гитлер подсел к столу, протянул руку к телефону, набрал нужный номер и, приложив трубку к уху, стал ждать соединения.
Утро того же дня
Звонок Гитлера застал Мюллера за занятием изучения личных дел двойников. Этой ночью он не сомкнул глаз. Согнувшийся над столом Мюллер всю ночь напролёт мужественно отбивал атаки сонливости то сигаретами, то чашками кофе. К своему неудовольствию, он замечал, что его трясёт от усталости, от нечеловеческого переутомления, но спасение жизни фюрера того стоило. Спасётся фюрер – спасётся и он.
– Да! – устало произнёс Мюллер.
– Начинайте! – раздался из трубки суровый голос Гитлера.
Мюллеру объяснений не требовалось, но он заставил себя насторожиться. Таким голосом фюрер никогда не позволял себе испытывать жалость. В трубке послышались гудки отбоя. Мюллер знал, что это могло означать. Он не понаслышке был уведомлён о том, что специальное кодирующее устройство не позволяло телефонистам прослушивать разговоры обитателей бункера, но фразу, сказанную осторожным фюрером, он понял правильно. Сигнал к действию.
От нервного возбуждения он весь подался вперёд и положил локти на стол. Такой день, как этот, редко им забывался, он в очередной раз открывал счёт особым, человеческим жертвоприношениям. Вся история Третьего рейха вертелась на провокациях гестапо, что само по себе грело его тщеславие. Жертвы приносить он умел всегда, так как видел для себя в таких акциях гестапо способность объективно оценивать всё «лучшее» в себе и всё «плохое» в других людях, чьи стоны не доходили до его ушей, а оставались пустым звуком. Вот и теперь он действовал по старому, сделав акцент на том параграфе неписаного закона, гласивший: пока у него была власть, он мог применять её в нужном направлении и бороться за свою жизнь всеми доступными средствами. Война в её завершающей фазе не помешает ему закончить
