Сергей Донской - Резидент внешней разведки
– Опять я узнаю обо всем последним, – с горечью произнес он, словно именно это обстоятельство удручало его сильнее всего, словно, узнай он о кредите раньше, его настроение резко пошло бы в гору.
– Мы не хотели тебя тревожить, – примирительно произнесла Людмила. – Ты же сам говоришь, что бытовые трудности надолго выбивают тебя из колеи, а простаивать в нынешней ситуации никак нельзя. Кредит! – Она развела руками, как если бы речь шла о некоем стихийном бедствии, не зависящем от ее воли. – Стоит детям просрочить платежи, и пиши пропало. Выкупленная квартира перейдет в собственность банка, а Дашенька и Дениска останутся с носом. Кроме того, прогорит первоначальный взнос. Все наши с тобой сбережения, Петя.
– Ничего себе, новости! – опешил Банщиков. Бескорыстная отцовская любовь отступила на задний план, заслоненная мрачной перспективой разорения. – И сколько же денег ты вбухала в эту авантюру?
– Все до копейки, – спокойно ответила Людмила. – Менять что-либо поздно, контракт подписан, ссуда взята, квартира оформляется.
Банщиков поискал глазами стул, но потом решил, что в состоянии держаться на ногах, и, не сдвинувшись с места, протянул:
– Ну вы даете…
Людмила вторично развела руками:
– Иначе было нельзя. Дети, конечно, будут лезть из кожи вон, но и мы не имеем права прохлаждаться. Поговоришь с Любарским? Он берется устроить нас обоих в отличную фирму. Она называется «Щит и меч». Там платят по высшему разряду.
– Ну даете, – повторил Банщиков.
– Обещаешь сходить в «Щит и меч»? – настойчиво спросила Людмила.
Она ждала ответа. Банщиков молчал. В комнате работала невидимая мясорубка, перемалывающая виды на обеспеченную старость, уют и заслуженный покой. От былых надежд только ошметки летели.
– Сколько они… – Банщиков с трудом проглотил ком, вставший поперек горла. – Сколько мы должны банку?
Людмила еле пошевелила губами.
– Двести пятьдесят, – выдохнула она. – Тысяч… Долларов…
– А! – воскликнул Банщиков голосом смертельно раненного человека.
Это было равнозначно приговору, не подлежащему обжалованию. Годы принудительных работ с перспективой конфискации имущества.
– Так сходишь? – спросила Людмила.
– Куда я денусь, – вздохнул Банщиков.
Деваться действительно было некуда. Беспощадный механизм денежных отношений набирал обороты, рубя по живому.
2
Не стоило Людмиле звонить в больницу, где маялся одолеваемый тяжелыми мыслями Банщиков. Ему было худо, у него болели кости, его раздражала неподвижность и беспомощность. Когда разразился музыкальной трелью мобильник, Банщиков взял его здоровой рукой и поднес к забинтованной голове.
– Да, – мрачно произнес он.
– Оклемался? – спросила Людмила вместо приветствия.
– Почти, – ответил Банщиков.
– Сколько же вы вчера выжрали?
– Это была работа.
– Хорошая у тебя работа.
– Не ты ли мне ее подыскала?
– Что за тон? – насторожилась Людмила. – Ты все еще пьян?
– Трезв, как стеклышко, – сказал Банщиков.
– Ага. Бутылочное.
Привычная зависимость от настроения жены вынудила Банщикова перейти к обороне.
– Послушай, – проникновенно заговорил он, – мы с коллегой планы на будущее обсуждали, сама понимаешь, как это важно. Ну и выпили немного, не без того. Иначе какой же разговор по душам?
Людмила хмыкнула:
– Водку в глотку тебе никто не вливал.
– Нолин настаивал, чтобы я пил с ним наравне!
– А ты не очень-то сопротивлялся, верно? А теперь отлеживаешься, переложив проблемы на мои плечи.
– Отлеживаюсь я на больничной койке, – напомнил Банщиков.
– С какой-нибудь отзывчивой медсестричкой? – спросила Людмила.
– У меня кости переломаны! Я чуть шею не свернул! Знала бы, что мне пришлось вынести!
Банщиков задохнулся от негодования.
– Не больше, чем мне, – парировала Людмила. – Ты меня в могилу загонишь. Только пьяных дебошей нам не хватало для полного счастья! – Она перевела дух. – Что там у тебя с конечностями? Сильные повреждения? Сколько будет стоить твое лечение?
– Вот что тебя беспокоит. Не мое самочувствие, а деньги, деньги, деньги. У тебя одно на уме.
– У нас есть дети, и кто-то должен о них заботиться.
– Ты только о себе заботишься, – возразил Банщиков, запал которого сменился внезапной усталостью. – А страдаю, как обычно, я. Представь, как бы ты чувствовала себя на моем месте.
– Типун тебе на язык, – рассердилась Людмила. – Лучше сам представь себе, каково это – не спать ночью, пока твое сокровище пьянствует непонятно с кем. Кредитки хоть не потерял? Бумажник на месте?
– Опять деньги! – воскликнул Банщиков. – На мужа наплевать, лишь бы его бумажник был в целости и сохранности.
– Хочешь сказать, что я бессердечная? – фальшиво возмутилась Людмила. – Ошибаешься. Я, может быть, все глаза проплакала, когда тебя в больницу увезли. Я, может быть, места себе не нахожу.
– Может быть?
– Не придирайся к словам. Как ты себя чувствуешь?
– Уже сносно, – ответил Банщиков, решив не развивать конфликт. Потрогав марлевую повязку, он добавил: – Только голова трещит. – Хотя жена не имела возможности визуально оценить его страдания, он поморщился. – Просто раскалывается голова.
– У тебя всегда так с похмелья, – напомнила Людмила.
– Какое похмелье? – встрепенулся Банщиков. – Сотрясение мозга.
– Ладно, не переживай. Главное, что я жива-здорова. Уж от меня-то Нолин не отвертится.
Сука! Мысленно выругавшись, Банщиков сцепил зубы.
– Ты куда-то пропал, – встревожилась Людмила.
– Здесь я.
– Тогда почему молчишь?
– Не смей заводить шашни с Нолиным. Скажи Куратору, что я тебе запрещаю. У нас не шведская семья.
– Тебе, наверное, действительно повредили голову. – Сообразив, что она перегибает палку, Людмила сделала непродолжительную паузу, за время которой ухитрилась придать голосу чуть ли не задушевную интонацию. – Петенька, это не телефонный разговор. Выпишешься из больницы – поговорим. Скорей бы. Представляю, сколько стоит лечение в Дакаре. Там с тебя небось втридорога дерут? Наши врачи ничуть не хуже столичных, а запросы у них скромнее.
Банщиков проглотил отдающую желчью слюну.
– Мне выброситься из окна? – спросил он. – Нет? Тогда слушай внимательно. К Нолину не клейся, я запрещаю. Садись в машину и езжай ко мне. Я покалечен и нуждаюсь в уходе. Диктую адрес больницы…
– Не утруждай себя, – перебила его Людмила, голос которой звучал не просто ровно, а плоско, безжизненно. – Мне не нужен адрес. Я не приеду. – Помолчав, она добавила: – Деньги нужно отрабатывать. Любыми способами.
– Какое завидное рвение! – воскликнул Банщиков, на лице которого возникла безрассудная улыбка идущего на абордаж. – Что ж, будем считать, что мы не сошлись характерами. Если через час ты не явишься, считай себя свободной женщиной. Я не собираюсь быть мужем поблядушки!
– Лучше быть поблядушкой, чем побирушкой, – отрезала Людмила. – Раз ты так ставишь вопрос, то знай: я без тебя обойдусь. На кой ты мне сдался, лунатик малахольный? Чтоб ты сдох!
– Я не знал, что ты такая, – пробормотал Банщиков.
Ответом ему была тишина. Людмила отключилась. Как будто не с законным супругом разговаривала, а с незнакомым мужчиной, который ошибся номером.
– Чтоб я сдох, – повторил Банщиков шепотом, закрыл глаза и умолк.
Минут через десять, когда позвонил Куратор и стал расспрашивать об обстоятельствах вчерашнего инцидента, он мрачно заявил, что упал сам. Почему напился? А потому что тошно стало.
– И оставьте меня в покое! – закричал Банщиков в трубку с тем надрывом, какой обычно хорошо дается истеричным женщинам. – Я не нуждаюсь в ваших подачках и плевать хотел на ваши приказы, ясно? Банк квартиру отберет? И хрен с ней. Пусть забирает. Вместе с моей бывшей супругой… Да-да, бывшей, вы не ослышались.
Высказавшись таким образом, Банщиков разбил мобильник об стену и оцепенел. Он понятия не имел, чем закончится эта история, но почему-то это его не беспокоило. Несмотря на переломы, головную боль и тошноту, он испытывал невероятное облегчение. Словно вовремя решился выпрыгнуть из поезда, летящего под откос. А травмы… что травмы? В подобных случаях без них не обойтись. Главное, что голова осталась на плечах и, кажется, душа не окончательно продана.
Прислушавшись к своим ощущениям, Банщиков слабо улыбнулся. Да, душа присутствовала. Она терзалась и страдала, но сохранилась. И выплачивать за нее проценты необходимости не было.
Один против всех
1
«Тойота» доставила Нолина почти к самому океану. Денег водитель не взял. Из его прощальной речи можно было сделать вывод, что он является ревностным католиком и рад, что может чем-то услужить человеку, превозмогшему дьявольское искушение. Подозревая, что дьявол за него еще по-настоящему не взялся, Нолин поблагодарил водителя и пожелал ему счастливого пути.
