Джон Ле Карре - Наша игра
Глава 9
На такси я добрался до бристольского вокзала Темпл-Мидс, а от него шел пешком. Я был посреди индустриальной пустыни, ночью казавшейся величественной. Мимо меня проносились тяжелые грузовики, обдавая мой дождевик маслянистой жижей. И все же над городом в долине стояла нежная дымка, небо было полно влажных звезд, а томная полная луна вела меня вверх по холму. Я шел, и подо мной один за другим открывались взгляду залитые оранжевым светом железнодорожные пути. Я вспомнил Ларри и его сезонку от Бата до Бристоля, семьдесят один фунт в месяц. Я попытался представить себе его пассажиром. Где у него было дело? А где дом? Салли Андерсон, Кембридж-стрит, 9А. Грузовики оглушали меня. Я не слышал своих шагов.
Дорога, начавшаяся как виадук, перешла на холм. Его вершина была справа от меня. Прямо передо мной террасой спускались по склону коттеджи с плоскими фасадами. Красные кирпичные стены делали их похожими на оборонительные сооружения. Там, наверху, подумал я, вспомнив свою карту. Там, наверху, думал я, припоминая пристрастие Ларри к уединенным местам. Я подошел к перекрестку, нажал кнопку для пешеходов на светофоре и подождал, пока моторизованная кавалерия Англии с визгом и лязгом затормозит. Добравшись до другого тротуара, я вступил на боковую улицу, украшенную развешанными поперек нее, проводами. Серьезного вида чернокожий мальчик лет шести сидел на пороге заведения «Бар С Океанской Рыбой Китайские Блюда Навынос».
– Это Кембридж-стрит? Бельвю-роуд?
Я улыбнулся, но ответной улыбки не последовало. Бородатый друид в мешковатой ирландской шапочке вышел, несколько излишне осторожно переставляя ноги, из двери с надписью «Робинс по лицензии». В руках у него был коричневый бумажный пакет.
– Смотри себе под ноги, приятель, – посоветовал он мне.
– Почему?
– Тебе нужна Кембридж-стрит?
– Да.
– Ты как раз и стоишь на ней, приятель.
Следуя его инструкциям, я прошагал пятьдесят ярдов и повернул налево. Коттеджи шли только по одной стороне улицы, другая ее сторона представляла собой заросшую травой лужайку. Вокруг лужайки тянулся невысокий кирпичный забор затейливого рисунка с красным карнизом, увиденный мной снизу. Изображая случайного прохожего, я подошел к нему. Внизу от станции разбегались в разные стороны железнодорожные пути, теряясь во тьме.
Я повернулся и оглядел коттеджи. У каждого из них было по два окна на втором этаже, по плоской крыше, по трубе и по телевизионной антенне. Но у каждого был свой пастельный оттенок. Входная дверь слева, эркер справа. Проведя взглядом по их ряду, я увидел либо свет в эркере, либо свет в спальне, либо мерцание телеэкрана, либо слабый свет возле кнопки дверного звонка. За задернутыми шторами чувствовалась жизнь. Только один дом стоял в темноте, и это был 9А. Жильцы сбежали? Или любовники, сняв часы, заснули в объятиях друг друга?
С видом человека, для которого нет секретов, я заложил за спину руки, как колониальный чиновник, инспектирующий подчиненных. Я архитектор, я инспектор, я возможный покупатель. Я добропорядочный англичанин, занятый виноделием. Кромка проезжей части сплошь уставлена машинами. Я иду по ее середине. Голубой «тойоты» здесь нет. Никакой «тойоты» нет. Я иду медленно, делая вид, что читаю номера домов. Купить вот этот? Или этот? Или все их сразу?
По моей груди бежит пот. Я не готов, думаю я. Я не способен, не тренирован, не вооружен, не храбр. Я слишком много времени провел за письменным столом. А после волны страха приходит волна вины. Он здесь. Мертвый. Он упал на спину и умер там. Убийца пришел за трупом. Виновный пришел за своим лекарством. Но потом я вспомнил, что Ларри снова жив, и жив с того самого момента, когда Джейми Прингл припомнил последнюю куропатку охотничьего сезона, и моя вина уползла в свою нору.
Я добрался до конца ряда. 9А – угловой, каким и должен быть надежный дом. Задернутые занавески на втором этаже оранжевого цвета и повешены неровно. Дешевая ткань блестит под бледным светом уличного фонаря. Внутри света нет.
Продолжая свою разведку, я свернул на боковую улицу. Еще одно темное окно второго этажа. Оштукатуренная стена. Боковая дверь. Перейдя на противоположную сторону улицы, я хозяйским взглядом посмотрел вдоль улицы налево и направо от себя. Из-за тюлевой занавески за мной следил желтый кот. Среди дюжины припаркованных по обе стороны улицы у тротуара машин одна накрыта пластиковым чехлом.
Еще один осторожный взгляд на двери, тротуар и машины. Тени просматриваются не полностью, но я не вижу ни одной человеческой фигуры. Носком своего правого ботинка я приподнял край пластикового чехла и увидел знакомый номер голубой «тойоты» Ларри. Трюк, которому нас учили еще на курсах разведчиков: если уезжаешь и беспокоишься о машине, накрой ее чехлом.
У боковой двери не было ни ручки, ни замочной скважины. Проходя мимо нее на обратном пути, я украдкой толкнул ее, но она оказалась запертой изнутри. На ее средней панели был мазок мелом в форме буквы «L». Нижняя черта буквы хвостиком загибалась вниз. Я потрогал мазок. Это был не мел, а восковой карандаш, и вода была ему не страшна. Я снова свернул на Кембридж-стрит, уверенно подошел ко входной двери и нажал кнопку звонка. Ни звука. Электричество отключено. Манера Ларри относиться к счетам. Я неуверенно постучал. Как в Ханибруке в сочельник, подумал я, когда эхо отдалось в доме, только теперь моя очередь тревожить счастливых любовников в постели. Я действовал решительно, тайных помыслов у меня не было. Но меня серьезно занимала метка на двери.
Я приоткрыл крышку почтового ящика и захлопнул ее. Я постучал в стекло эркера и крикнул: «Эй, там, это я!» – больше для видимости, потому что по тротуару кто-то проходил мимо. Я подергал поднимающуюся ставню, но она была заперта. У меня на руках были перчатки, и они напоминали мне о Придди. Я заглянул в стекло эркера, слабо освещенного уличным фонарем. Прихожей не было, входная дверь вела прямо в гостиную. На письменном столе я различил неясные контуры портативной пишущей машинки, а левее на полу – кипу почты, в основном счетов и печатных материалов; Ларри мог неделями перешагивать через них, не замечая. Я оглядел все еще раз и увидел то, что не разглядел с первого взгляда, – рояльный стульчик Эммы перед машинкой. И, наконец, решив, что я уже привлек к себе внимание соседей, сделал то, что в таких случаях делают законопослушные граждане: достал свою записную книжку, сделал в ней запись, вырвал листок и бросил в почтовый ящик. И пошел прочь по улице, давая их любопытству успокоиться.
Я быстрым шагом обошел квартал, держась середины улицы, потому что не люблю теней, и вышел на ту же улицу с противоположной стороны. Я снова прошел мимо боковой двери, глядя на этот раз не на метку, а туда, куда показывал хвостик нижней черты L. L означает «Ларри». «Ларри» на тайном языке Ларри, которым они с Чечеевым пользовались, когда обменивались секретными материалами и условными знаками. В парках. В туалетах пабов. На автостоянках. В Кью-Гарденс. Написанное Ларри L значило: «Послание оставлено в тайнике». Переделанное в С – подпись Чечеева: «Я забрал содержимое тайника». Заложено и вынуто, и не один раз, а больше пятидесяти раз за четыре года их сотрудничества: микропленку тебе, деньги и указания мне, деньги и указания тебе, микропленку мне.
Хвостик указывал вниз и был нарисован с нажимом. Многозначительный хвостик. Он показывал по диагонали на мой правый ботинок, а у носка моего правого ботинка был порог двери. Из-под порога высовывался сплющенный окурок, и нужно было быть очень любознательным человеком, чтобы задаться вопросом, как окурок мог оказаться так сплющен и еще к тому же засунут под порог, если только кто-нибудь специально не раздавил его и не затолкал в щель. Тот же любознательный человек мог также обратить внимание на то, что свет уличного фонаря освещал только левую сторону порога, так что, если вы не поняли значения загнутого вниз хвостика, на окурок вы, скорее всего, внимания не обратили бы.
У меня, разумеется, не было сноровки Чечеева; я не мог выполнить молниеносный нырок верхней частью туловища, заставивший нашего главного соглядатая Джека Эндовера вспомнить о валлийских саперах. Я поступил так, как престарелые шпионы поступают во всем мире: я нагнулся и сделал вид, что зашнуровываю ботинок, а сам одной рукой выковырял окурок вместе с привязанной к нему бечевкой, потянул за нее и был вознагражден за свои труды плоским латунным ключом от английского замка, привязанным к другому ее концу. Потом, спрятав ключ в своей ладони, я выпрямился и уверенно направился за угол, к парадному выходу.
– Они в отпуску, милый, – раздался за моей спиной низкий голос.
Я быстро повернулся, не забыв про свою дежурную улыбку.
В дверях соседнего дома стояла освещенная светом из своей открытой двери крупная светловолосая женщина в чем-то вроде белой ночной рубашки и со стаканом чего-то крепкого в руке.
