Пьер Нор - Двойное преступление на линии Мажино
— Если ты, Флоре, можешь добавить что-то умное, скажи это громко. Чтобы все мы попользовались, так будет честнее.
Послышались смешки. Здоровенный негр-аджюдан осекся и обиженно замолк.
— Ну? — настаивал Ардан.
— Я сказал… я сказал, что происходит что-то не совсем обычное и что если это война, то мы — мужчины, и не стоит от нас этого скрывать. И еще я сказал, что если это война, что ж! Я сказал, что мы им покажем, что такое смелые ребята.
Поднялся гул голосов. Активный борец-коммунист Флоре затеял провести патриотическую манифестацию, которую службист Ардан должен был пресечь.
— Хорошо, — оборвал он. — Но до этого еще не дошло. Когда это произойдет, я вам скажу. А пока повзводно шагом марш на свои посты!
Однако он был взволнован больше, чем хотел казаться.
Взвод Легэна уходил последним, и Ардан ненадолго задержал молодого офицера.
— Vox populi[33],— сказал он. — Какой безошибочный инстинкт! Не стоит зря стараться, их не изменить. Тем паче не отбить у них охоту понять, что происходит. Император, понимавший солдат лучше, чем кто бы то ни было, накануне сражения при Аустерлице подсаживался к ним у бивуачных костров и разъяснял свой план баталии. Теперь с ними уже никто так не разговаривает… А жаль! Однако он прав, этот Флоре, и если бы это зависело только от меня, я сказал бы им правду.
— Так это действительно серьезно, господин капитан?
— Я думаю, дело принимает плохой оборот. Сегодня вечером мы об этом поговорим.
В огромном подземном городе закипела упорядоченная, методичная, тщательно регламентированная работа, производимая без лишних усилий и ненужной спешки.
В ротонде, где они теперь все находились, Ардан, с головой ушел в выполнение своих прямых обязанностей и, слившись в одно целое с командой, начал жить жизнью форта.
У него из головы не выходило одно сравнение: объект весь в совокупности — это огромный военный завод, завод, в котором его этаж является лишь одним из цехов — современным, с усовершенствованными станками и механизмами, разделением труда, необычайно умным и гибким, способным обеспечить максимум отдачи при минимуме людей и затрат труда. Схема весьма проста: вокруг ротонды Б располагаются приводимые в действие капитаном рычаги управления частью общего целого, а в концах коридоров — то, ради чего все это существует, — машины, машины, чтобы стрелять по прямому приказу лейтенантов.
Этаж находился на уровне нескольких сот метров под землей, но здесь было светло, как днем. На КП уже наладили сеть радиотелеграфа, но аппараты молчали: телефонисты, проверив свои линии, ждали, сидя с наушниками на голове. Чуть дальше смены, которым предстояло заступать на пост только через восемь или шестнадцать часов, расположились на отдых в дортуарах. Истопники заполняли котлы центрального отопления и открывали радиаторы. Грузовики с опрокидывающимся кузовом опорожняли содержимое в угольный бункер. Маленький электропоезд не спеша отцепил и оставил на запасном пути галереи А две закрытые вагонетки, предназначенные для вывоза кухонных отбросов, и две плоские платформы, загруженные суточным запасом продовольствия для роты. Повара уже по-хозяйски распоряжались им, готовя ужин на огромных газовых плитах. Оружейный мастер проверял работу механизмов. Работающие по разнарядке бригады деловито брали на складе оружие, хрупкие детали и комплекты оборудования, которые монтируются лишь в последний момент, складывали все это на тележки, быстро и бесшумно скользившие по рельсам, и везли к казематам.
По приказу Ардана были включены сирены тревоги, они сипло завыли, но лишь на мгновение прервали работу. Получив сигнал, солдат повернул какую-то ручку, и по коридору пошла струя воздуха, плотная и ровная: это заработала компрессорная установка для подачи свежего воздуха, а главное — для вывода отравляющих газов противника.
В хозяйстве Ардана все шло хорошо, и он приступил к инспектированию хозяйства своих лейтенантов.
Отведенный каждому из них коридор кончался маленькой площадкой — уменьшенной копией ротонды А, общей для трех-четырех казематов, чистых и опрятных, как корабельные орудийные башни; через бойницы сюда проникал дневной свет. Дежурные расчеты, прильнув к оптическим приборам, через которые можно было обозревать всю равнину, опершись плечом о ствол орудия, торчащий между ящиками с боеприпасами, приступили там к своему требующему терпения ремеслу наблюдателей. Унтер-офицеры проверяли орудия, боеприпасы, механизмы, приборы. Стоило каждому из этих людей, получив приказ, выполнить несколько простых, хорошо заученных движений, и весь этот район в одну секунду мог превратиться в кромешный ад.
Ардан завершил обход на собственном наблюдательном пункте, на своем боевом посту, который он уже не покинет с самого первого момента страшной угрозы и где уже теперь, как на капитанском мостике, каждую ночь будет бодрствовать дежурный офицер.
Он настолько погрузился в атмосферу военных приготовлений, что чуть было не опоздал на доклад к майору Малатру. Вернувшись от него, он нашел своих офицеров в столовой. Они очень проголодались. Аппетит у них явно одержал верх над любопытством, и, едва дождавшись того, чтобы командир сел за стол, они буквально налетели на закуску. Какое-то время в зале стояла тишина, наконец Капель сказал:
— Вот теперь можно и поговорить. Вы узнали что-нибудь новенькое, господин капитан?
— Ну слава Богу, — ответил тот, — а то я уже думал, что вы только после бифштекса будете в состоянии интересоваться судьбами Европы, вашей страны и вашей собственной. Честное слово… как какие-то зверьки! Что-нибудь новенькое! Нет, вы просто великолепны! А ведь это, мои дорогие, просто-напросто война.
За прошедший день все уже успели привыкнуть к этой мысли. Поэтому новость была воспринята спокойно, без удивления и без эмоций.
— Строго говоря — почти война, — поправился Ардан, улыбаясь, — поскольку, согласно знаменитому выражению 1914 года, мобилизация — это еще не война. Совершенно очевидно, что немцы начали ее тайно, дня три или четыре назад, хотя они объявили Kriegsgefahrzustand только сегодня после полудня. Сосредоточение их сил, должно быть, порядком продвинулось. Следует подготовиться к контакту с их авангардом в самое ближайшее время. Ибо не забывайте, что со своими моторизованными соединениями они в первый день могут быть уже в Брюсселе, а на второй… я предпочитаю не думать об этом. Согласно предписанию, требуется хранить все в тайне от людей, пока не будет отдан приказ о мобилизации во Франции, который не заставит себя ждать.
— Как? — прошептал один из лейтенантов. — Они объявили Kriegsgefahrzustand?
— Да, — сказал Ардан.
Теперь он окончательно утвердился в своих подозрениях. Этот человек, который так настойчиво переспрашивал, как раз и был шпионом. Ведь именно начиная с Kriegsgefahrzustand он должен был каждую ночь ровно в час выходить на связь со своими немецкими шефами в пункте, расположенном где-то за пределами объекта.
Все четверо погрузились каждый в свои мысли. Когда Легэн прервал эту долгую паузу, он заговорил как будто против воли, словно что-то заставляло его, а наивная откровенность его слов всех поразила и тронула до глубины души.
— Надо признаться, я совсем не так представлял свое участие в войне. Когда я мальчишкой думал об этом, то представлял ее себе всегда как атаку, наступление с открытой грудью. Шанс остаться в живых на такой войне был мал, я знал это, но зато сколько славы! Я шел вперед, я видел врагов, которых бил, я имел под своим началом двадцать решительных парней — моих людей, мою ватагу. И если мне суждено было пасть на поле битвы, то я воображал себя обязательно у подножия дерева, лицом к солнцу и к противнику, обращенному в бегство. А теперь оказывается, что мы будем жить здесь как какие-то «технари», и если придется здесь околеть, krepieren, как говорят в Германии, то сдохнем, как крысы в норе.
— Это верно, — сказал Кунц. — Эпоха открытых и веселых войн давно прошла.
Прекратите! Вы — не какие-то «технари», — воскликнул Ардан с внезапной горячностью. — Как только будут заряжены винтовки, вы сразу поймете, что ваша техническая профессия — ничто, а ваша роль командира — все. Вспомните аксиому: «Надежность фортификаций зависит от крепости духа военачальника, ее защищающего». Нам дали замечательную технику. Но если мы будем всего лишь «технарями», о, тогда она нам не поможет. А вот если мы будем военачальниками, немцы никогда не пройдут… Здесь нужен непоколебимый моральный дух, каменная стойкость. Речь идет о том, чтобы глазом не моргнув вынести месяцы осады, даже если половина форта будет уничтожена. Наш авторитет, наше поведение, наша решимость должны быть таковы, чтобы все знали: роль «Старого Фрица» нельзя сбрасывать со счетов, пока остается в живых хотя бы один человек и хотя бы одна палка на расстоянии вытянутой руки от него. Он перевел дух и улыбнулся:
