Джон Ле Карре - Идеальный шпион
— Ой Боже! Ты проснулась, девочка? Это все трубы проклятые виноваты, поверь!
«Поверь, — мысленно повторяет она вслед за ним, поглубже зарываясь в одеяло. — За пятнадцать лет он никогда не называл меня девочкой». А теперь вдруг вот уже целый день она девочка, словно, проснувшись, он вдруг понял, что принадлежит она все же к женскому роду. Ее отделяет от него лишь толщина половиц, и, если она осмелится выглянуть за спинку кровати, сквозь щели между досками она увидит это чужое обнаженное тело. Не получив от нее ответа, Пим запел свою неизменную мелодию Гилберта и Салливана, заглушая ее плеском воды.
«Просыпаясь рано утром, разжигаем мы огонь…»
— Ну как я пою? — громогласно вопросил он, пропев все, что знал.
Когда-то в прошлой жизни Мэри считалась неплохой музыкантшей. В Плаше она возглавляла сносный ансамбль, исполнявший мадригалы. Сотрудничая в Главном управлении, она была солисткой тамошнего самодеятельного хора. «Просто раньше никто не проигрывал тебе пластинок, — говорила она Магнусу, туманно осуждая, таким образом, его первую жену Белинду. Со временем, милый, петь ты будешь не хуже, чем говорить».
Она набрала побольше воздуха.
— Карузо тебе в подметки не годится! — крикнула она.
Обмен репликами окончился, и Магнус опять сосредоточился на душе.
— Здорово работалось, Мэбс! Действительно здорово! Семь страниц бессмертной прозы! Не отделано еще, но хорошо.
— Чудно.
Он начал бриться. Она слышала, как он лил воду из чайника в пластмассовый тазик. «Лезвия для электробритвы, — вспомнила она. — О Господи, забыла купить ему эти его проклятые лезвия!» Всю дорогу в аэропорт и обратно ее преследовала мысль, что она что-то забыла, потому что мелочи так же донимали ее теперь, как и крупные неприятности. «Сейчас я куплю сыра на десерт». «А сейчас — хлеба, к этому сыру…» Зажмурившись, она еще раз набрала побольше воздуха.
— Ты хорошо спал? — спросила она.
— Как убитый! А ты не заметила?
Она заметила. Заметила, как в два часа ночи ты выскользнул из постели и прокрался вниз в кабинет. Как ты мерил шагами комнату, а потом перестал мерить. Слышала скрип стула под тобой и шорох фломастера, когда ты принялся писать. Кому? От чьего лица? Жужжание электробритвы заглушает громкая музыка. Он включил свой хитрый приемник, чтобы послушать новости радиостанции Би-би-си. Магнус чувствует время с точностью до минуты, всегда, будь то днем или ночью. Глядя на часы, он лишь проверяет будильник, тикающий в собственном мозгу. Она молча слушает перечисление не поддающихся объяснению событий. В Бейруте произошел взрыв. В Сальвадоре стерта с лица земли деревня. Курс фунта не то упал, не то поднялся. Русские не будут участвовать в следующих Олимпийских играх, а может быть, все же будут. Магнус следит за политическими новостями, как игрок, слишком опытный для того, чтобы биться об заклад. Шум становится все громче, потому что Магнус тащит приемник наверх, поднимаясь по лестнице: шлеп, шлеп. Он наклоняется к ней, и она чувствует запах его пены для бритья и плоских греческих сигарет, которые он любит курить во время работы.
— Все еще спать хочется?
— Немножко.
— Как крыска?
Мэри выхаживала увечную крысу, которую обнаружила в саду. Крыса отлеживалась в корзинке в комнате Тома.
— Я к ней не заглядывала, — ответила Мэри.
Он целует ее за ухом, почти оглушив, и начинает гладить ей грудь, как знак, что хочет прилечь к ней, но, хмуро пробурчав «потом», она отворачивается. Она слышит, как он подходит к шкафу, как рывком открывает старую непослушную дверцу. Если выберет шорты, значит, идет на прогулку. А если джинсы — значит, собирается выпить с этими своими прихлебателями.
«Зовите меня Парки Паркер, полковник, а это мой греческий дружок и мой коротконогий терьер — точь-в-точь чайник на поводке». Элси и Этель, две лесбиянки, бывшие школьные учительницы из Ливерпуля, и этот шотландец, как бишь его по фамилии — «У меня небольшое дельце в Данди». Магнус вытаскивает рубашку, накидывает ее. Она слышит, что он застегивает шорты.
— Куда идешь? — спрашивает.
— Гулять.
— Подожди меня. Я пойду с тобой. И ты мне все расскажешь про это.
Кто это вдруг проснулся в ней, откуда этот голос — голос зрелой проницательной женщины?
Магнус тоже удивлен, удивлен не меньше чем она.
— Господи, про что «про это»?
— Про то, что так тебя беспокоит. Что бы это ни было, поделись со мной, чтобы мне не надо было…
— Чего «не надо было»?
— Таиться. И отводить глаза.
— Чепуха. Все прекрасно. Просто мы оба немного куксимся без Тома. — Он подходит к ней, укладывает ее на подушки, как больную. — Ты выспишься, и все пройдет, а я прогуляюсь, и все пройдет. Увидимся около трех в таверне.
Один Магнус умеет так бесшумно прикрывать эту скрипучую входную дверь.
Внезапно к Мэри возвращаются силы. Его уход раскрепощает ее. Дыши. Она идет к окну на северной стороне, все распланировано. Она раньше делала подобные вещи и помнит, что у нее это хорошо получается, лучше даже, чем у мужчин. В Берлине, когда Джеку нужна была еще одна дополнительная девушка, Мэри приходилось и осуществлять наблюдение, и выкрадывать ключи у консьержек, и дерзко подменять запертые в столах документы, заставляя перепуганных агентов менять квартиры на более безопасные. «Я даже сама не догадывалась тогда, как хорошо я усвоила правила игры, — думала она. — Джек всегда хвалил меня за хладнокровие и зоркость». Из окна видна крытая асфальтом дорога, которая, петляя, ведет вверх, за холмы. Иногда он отправляется в эту сторону, но не сегодня. Открыв окно, она высовывается наружу, как бы наслаждаясь видом и безоблачным утром. Эта ведьма Катина рано подоила своих коз, значит, собралась на рынок. Мэри лишь одним мимолетным взглядом окидывает высохшее русло ручья, где в тени пешеходного мостика эти двое возятся со своим мотоциклом под немецким номером. Если бы вот так они появились перед их домом в Вене, Мэри мгновенно сообщила бы Магнусу, позвонила бы ему, если б надо было, в посольство. «Что-то ангелы сегодня летают ниже чем положено», — сказала бы она. И Магнус сделал бы что всегда делал: настропалил бы посольскую охрану, послал бы своих людей их прикончить. Но сейчас, в их уединении, между ними существует договор, что об ангелах, даже подозрительных, упоминать не следует.
Рабочий кабинет его на первом этаже. Дверь он не запирает, но само собой установилось так, что в кабинет она заходит только с его особого разрешения. Повернув дверную ручку, она входит. Ставни закрыты, но сверху в окно проникает достаточно света, и она может разглядеть окружающее. «Наступай на полную ступню, — говорит она себе, вспомнив то, чему ее учили. — Если уж шуметь, так лучше в открытую». Обстановка в комнате спартанская — такую предпочитает Магнус: письменный стол, стул, узкая кушетка, чтобы было куда валиться в изнеможении в перерывах между позывами к высокому творчеству. Отодвигая стул, она чуть не опрокидывает бутылку водки. Стол завален книгами и листами, но она ни до чего не дотрагивается. На почетном месте, как всегда, его старенький, в клеенчатом переплете «Симплициссимус». Его талисман. Что-то обозначающий. Для Мэри — лишь источник постоянной обиды. Он не позволяет ей заново его переплести. «Мне он нравится таким, каков он есть, — устает повторять Магнус. — Таким мне его и дали». Несомненно, подарок какой-то женщины. «Сэру Магнусу, который никогда не будет мне врагом», — гласит надпись по-немецки. Черт бы побрал эту бабу! И черт бы побрал все эти выдуманные прозвища.
Бразерзуд опять прервал ее.
— Где теперь эта книга?
Мэри было трудно и неприятно возвращаться к нынешним временам. Однако Бразерхуд настаивал.
— В его письменном столе внизу книги нет. В гостиной я тоже ее не видел. В спальне и в комнате у Тома — также. Где она?
— Я же тебе говорила, — ответила Мэри. — Он всегда берет ее с собой.
— Говорить ты не говорила, однако спасибо тебе, — ответил Бразерхуд.
На ней нитяные перчатки — чтобы не оставлять пятен пота или следов грязи. Он ведь хитер как бес, причем прибегает к хитростям инстинктивно. Его старенький чемоданчик лежит на полу, он широко распахнут, но она не дотрагивается и до него тоже. На столе, на разложенной рукописи, чтобы не разлеталась, лежат другие книги — лежат вроде бы бессистемно. Она читает одно заглавие. Книга на немецком. «Свобода и сознание». Автор ей совершенно неизвестен. Рядом экземпляр «Доброго солдата» Форда Медокса Форда — книги, к которой Магнус все это время беспрестанно возвращается, она стала для него своего рода Библией. Рядом старый альбом с фотографиями. Она осторожно приоткрывает незнакомый переплет, не сдвигая альбом с места, перелистывает несколько страниц. Восьмилетний Магнус в форме футболиста в составе футбольной команды. Пятилетний Магнус в Альпах с тобогганом. Магнус уже постарше, в возрасте Тома — улыбается с чрезмерной готовностью, но, кажется, не ожидает, что такую же готовность улыбнуться ему в ответ проявят остальные. Магнус с Белиндой во время медового месяца — обоим не дашь больше двенадцати лет. Раньше она этих фотографий не видела. Не удержав тяжелый переплет, Мэри отступает от стола и опять оглядывает все предметы на нем. Осмотр подтверждает занятие владельца. Каждая из трех книг, использованных в качестве пресс-папье и брошенных на стол как бы случайно, находится на определенном расстоянии от разрезального ножа в центре. Мэри идет на кухню, сгребает там скатерть и, возвратившись в кабинет, расстилает ее на полу возле письменного стола, затем, не снимая перчаток, она мерит расстояния между предметами на столе. Аккуратно, словно снимая бинты с раны, она переносит эти предметы со стола на скатерть, воспроизводя на ней в точности их расположение. Теперь бумаги на столе ничем не прикрыты и их можно изучить. Она не ожидала такого количества пыли. «Я кладбищенский вор», — думает она, в то время как горло першит от пыли. Она не сводит глаз с толстой рукописи. Верхняя страница вся исчеркана. Она берет со стола лишь эту стопку листов, оставляя все другие бумаги в неприкосновенности. Отнеся листы на узкую кушетку, она присаживается там. В Плаше они называли это «играть в Кима» и развлекались этой игрой под каждый Новый год вместе с шарадами, хороводами и игрой в «Убийцу». Когда, уже повзрослев, она обучалась в спецшколе, это называлось там «наблюдением», а практиковаться в ней приходилось в сонных деревушках — Дадхеме, Мэннингтри, Бергхолте. Кто на этой неделе перекрасил двери, подстриг розы в саду, у кого появился новый автомобиль и сколько молочных бутылок было выставлено на пороге дома № 18. В «наблюдении» Мэри была первой и не имела себе равных — к несчастью своему, она была наделена даром фотографической, цепкой памяти.
