Курсант. На Берлин (СИ) - Барчук Павел
В общем, разошелся не на шутку. А я всего лишь хотел выяснить подробности покушения. Нервный какой-то финн мне достался. Но… Если и дальше буду везде ходить с сыскарями, Клячин не объявится. А там я уже в Германию уструячу. Короче, нет времени.
Мы с Ольгой как раз вернулись с очередной поогулки. Я проводил ее до номера, а затем отправился к себе. Решил снова воспользоваться лучшим способом связи с Риекки. Он, этот способ, работает на «ура». Правда, боюсь, господину полковнику не понравится, но что же делать. Жизнь — сложная штука. Начальник сыскной полиции итак два дня наслаждается покоем, не встречаясь со мной. Нельзя, а то быстро к хорошему привыкнет.
Вошел в номер и прямо от входной двери, промаршировал в спальню.
— Эй! Милейший! Передайте господину Риекки, я умираю. Смерть моя близка. Сейчас упаду, буду валяться по полу в корчах. А вас потом уволят, кстати. Так что бегом несите весть начальству. Пусть срочно дует сюда. Хочу сделать важное признание. — Громко крикнул я, отодвинув картину.
Полковник явился буквально через полчаса и выглядел, мягко говоря, недовольным.
— Я тебе кто, не пойму? Собака? В прошлый раз ты хотел срочной встречи. Я думал, и правда что-то случилось. А ты всего лишь любопытство проявил. Расспрашивал меня о неизвестном стрелке. — Начал он прямо с порога.
— Ну что вы⁈ Откуда столь нелепые мысли? Собака… Были бы вы собакой, я бы относился к вам с бо́льшей симпатией.
Эско хмыкнул, а затем прошел мимо меня к дивану. Не снимая пальто, плюхнулся на мягкие подушки. Только пуговицы расстегнул и распахнул по́лы.
Я решил, раз настроение у начальника сыскной полиции все равно поганое, испортить его вряд ли получится. Поэтому сходу рубанул полковнику в лоб, что именно мне от него нужно. Потребовал свободы действий.
Реакция Риекки оказалась немного иная, не та, которую я ожидал. Эско не разозлился, а принялся кривляться. Мало того уши тут свои суёт всем подряд, так еще после того, как я оттолкнул его в сторону, он вдруг несколько раз хохотнул. Похоже, нервы ни к черту у мужика.
— Что смешного, господин полковник? — Поинтересовался я.
— Алексей, давай поясню тебе кое-какие нюансы. Три дня назад некто очень шустрый пытался убить оберштурмбаннфюрера СС. И чтоб ты понимал, насколько это неожиданно, о прибытии господина Мюллера стало известно… В день прибытия! Представляешь? То есть времени на подготовку и организацию покушения не было совсем. И вот меня очень, очень интересует вопрос. Кто это был? Поиском ответа сейчас занята бо́льшая часть моих людей. Они прочёсывают всю территорию страны. Соображаешь? Не всю территорию Хельсинки. Страны! И это не преувеличение, Алексей. А ты заявляешь, будто тебе нужна свобода действий. То есть, по итогу я получу двойную головную боль. Помимо поиска неизвестного стрелка, у меня добавиться вероятность новых проблем, но уже от тебя. Ни минуты не сомневаюсь, проблемы точно будут.
— Ну почему же проблемы? — Я пожал плечами. — Вы не дослушали до конца. Вдруг это отличное предложение.
— Так… Хорошо. И зачем тебе свобода действий? Давай начнём с такого вопроса.
— Хочу разыскать человека, который стрелял в оберштурмбаннфюрера. Вернее, если говорит более точно, хочу, чтоб он меня разыскал.
Эско минут пять сидел молча. Просто таращился на меня тяжёлым взглядом. В его голове очевидно происходил серьезный мыслительный процесс. Начальник сыскной полиции сообразил, я неспроста делаю подобные заявления, и от этой догадки ему с каждой секундой становилось хреново.
— О как…и зачем стрелку это? — Осторожно поинтересовался Риекки.
Хотя по его хмурому взгляду было вполне понятно, он уже сам додумал ответ.
— Потому что мы знакомы. Этот человек убил мою мать. И он знает, что я в курсе его непосредственной вины в ее смерти. — Ответил я господину полковнику с абсолютно невинным выражением лица.
Глава двенадцатая
У меня неожиданно появляется напарник
Думаю, можно не уточнять, что реакция, последовавшая со стороны Эско Риекки, была фееричной. Настоящий салют из матерных слов и бранных эпитетов. Все они, естественно, предназначались мне.
Орал господин полковник вдохновенно, с огоньком. У него даже лицо от напряжения обрело какой-то красновато-лиловый оттенок, а на лбу выступили вены. Не представляю, что так сильно вывело Риекки из себя. Подумаешь, всего-то сказал ему, будто знаю человека, покушавшегося на важную персону Третьего Рейха. Чего уж настолько разоряться?
— Вы бы таблеточек каких-нибудь попили, господин полковник. Порошочков. С плохими нервами в сыскной полиции делать нечего. — Высказался я, как только вулкан прекратил извергаться. Устал, видимо.
— Ты… Ты… — Риекки несколько раз ткнул в мою сторону указательным пальцем.
Вид у него при этом был такой зверский, что я на всякий случай поднялся с кресла, обошел его и встал за спинкой, оперевшись о нее рукой. Боюсь, в этот раз начальник сыскной полиции близок к тому пределу терпения, за которым кончается адекватность. Еще кинется, чего доброго, забыв о наставлениях Мюллера. Не хотелось бы калечить человека.
— Какого черта ты молчал три дня? — Задал Эско, наконец, более-менее вразумительный вопрос, в котором отсутствовали термины, предполагающие различные непотребства.
— Не молчал. Вы не спрашивали. — Я развел руками.
— Не спрашивал? Не спрашивал⁈
Лицо начальника сыскной полиции снова налилось кровью. Плохо. Так его, глядишь, инсульт разобьет. Мне сейчас это не с руки. Мне надо спокойно отчалить в Берлин.
— Ну да. Вот я пытался, между прочим, узнать у вас детали, а вы, мягко говоря, послали меня куда подальше. И хватит уже об одном и том же. На данный гораздо важнее другое. Надо, чтоб Клячин вышел со мной на контакт.
— Так. Ладно. — Эско провел ладонью по лицу. — Значит, ты говоришь, что этот стрелок тоже чекист. Но по твоим словам он должен быть мертв. Верно?
— Ага. — Я кивнул головой. — Исключительно верно. Вот только мы оба собственными глазами видели, что на покойника товарищ старший лейтенант госбезопасности вообще ни разу не похож. Да и насчет старшего лейтенанта сомневаюсь. Думаю, официально дядя Коля погиб при исполнении какого-нибудь крайне важного задания. Ну или просто попал в число врагов народа.
— Странно… — Эско встал с кресла и принялся ходить по гостиной. Туда-сюда. Словно узник в камере. — Странно все очень. Ты говоришь, этот человек около двенадцати лет назад убил твою мать во время задержания. Потом на протяжении долгого времени он работал на бывшего друга твоего отца, который, собственно говоря, явился причиной гибели последнего. Вернее, сначала ареста, потом гибели. Хорошо. Пусть так. Затем тебя разыскали в детском доме и благодаря покровительству этого друга определили в секретную школу. Ты провел там полгода, выяснил правду о родителях. Проникся гневом, жаждой мести и решил сбежать. Долго готовился к побегу. Воспользовался шансом, когда несколько человек из вашей школы отправили в Петрозаводск для работы с парочкой диверсантов. Оттуда ты, как вы, русские, говорите, сделал ноги. Дальше — карельские леса и Финляндия. Опять же, хорошо. Это я понимаю. Конечно, в жажду мести верится с трудом. После непродолжительного общения с тобой я пришел к выводу, что на родителей тебе глубоко плевать. Уж прости за откровенность. Не похож ты на человека, одержимого праведными чувствами. Думаю, твои интересы скорее имеют практическую, материальную подоплёку. Ты просто-напросто не хочешь жить в стране, где в любую минуту тебя могут объявить врагом и расстрелять. История твоей семьи максимально подходит для благополучного обустройства в Германии. Остались знакомые отца, скорее всего. В совершенстве владеешь языком. Плюс, действительно можешь быть полезен Гестапо или Абверу. Скорее даже Абверу. Но… Во всей этой истории я не понимаю одной вещи…
Риекки, который высказывал свои мысли, продолжая маршировать по гостиной, резко остановился и развернулся ко мне лицом. Взгляд его снова стал цепким, въедливым. Я уже заметил, это происходит, когда Эско интуитивно подбирается к правильному ответу на какой-нибудь волнующий вопрос. И судя по всему, мне его сейчас зададут, этот вопрос.
