Эхо северных скал - Александр Александрович Тамоников
– Твою ж мать! Ведь я его почти взял, – проворчал Максим, а потом что есть сил заорал на всю улицу: – Какой идиот его застрелил! Он живой нужен был! Понимаешь?! Живой!
В переулок вышел высокий худощавый мужчина с автоматом. Он посмотрел на убитого, толкнул тело ногой, а потом, прищурившись, взглянул на Шелестова. Максим сжал пистолет в руке, чувствуя, что его ладонь сразу вспотела.
– Белецкий? Вы?
– Я, Максим Андреевич, – кивнул рыбак. – Вы не ожидали, что я буду на вашей стороне? Или у вас были иные основания мне не доверять?
Шелестов подошел, сняв по пути шапку и вытерев рукавом телогрейки потный лоб. Что сделано, то сделано. Ничего уже не исправить. Это касалось и убитого последнего немца, и того недоверия, о котором говорил Белецкий. Немец был мертв. Белецкий был на свободе и хотел каких-то прав. Или чего он теперь хотел?
– Кем бы вы меня ни считали, Максим Андреевич, – пожал плечами бывший рыбак, – но уверяю вас, что это враг общий для нас с вами. Я не только спасал свою жизнь, но и намеревался вам помочь. А теперь, если все закончилось, можете меня разоружить. Что, сдать оружие?
– Идите вы к черту, Белецкий, – огрызнулся злой как сатана Шелестов. – Это был их командир, мы могли многое узнать о цели этой группы, всей этой их авантюры. А вы его убили!
– Ну, извините, – с грустным видом хмыкнул Белецкий. – Я, знаете ли, жизнь свою защищал, и размышлять о ситуации у меня времени не было. Я просто успел выстрелить первым, вот и все. И я же представления не имел, что здесь происходит. Но у меня для вас есть хоть какая-то компенсация за смерть этого немца. Жаль, что она всего лишь устная. Но это уже информация для размышлений. Если вы мне верите, конечно. Ваш капитан Литвяк с ними заодно. Это он меня выпустил, когда я пообещал ему отдать семейные сокровища. Он пришел с двумя немцами и выпустил меня, но мне удалось сбежать, попутно застрелив и Литвяка, и одного немца.
– Вы и его убили? – обреченно воскликнул Шелестов. – Это ни в какие ворота уже не лезет! Знаете, Сергей Иннокентьевич, а я ведь снова начинаю подумывать, что вы Литвяка не зря убили. Вы могли его специально убрать и теперь все валить на него.
– Да живой он, живой, – раздался невдалеке голос Когана. – Белецкий ему плечо прострелил, да я перевязал бедолагу и запер за решеткой. Ну, что мы тут навоевали? Я так понял, что мы перебили всех немцев? А где Игнатов, где Егорка Яшкин?
– Яшкина убили, участкового я не видел с тех пор, как мы вышли к поселку, – ответил Шелестов. – Так что навоевали мы много, но бестолково. Видишь эти бочки? В них дизельное топливо.
– А подводные лодки, насколько я понимаю, до сих пор ходят на дизелях, – подсказал Белецкий.
– Да, вот вам и ответ, – кивнул Максим, направляясь к машинам. – Две тонны горючего. А уголовникам они пообещали за помощь отдать приисковые алмазы. Картина произошедшего вырисовывается сама собой.
Тяжело шагая и опираясь на приклад ручного пулемета, из переулка вышел Игнатов. Голова у него была перевязана. Оперативники кинулись к нему, но тот отмахнулся и поморщился. Увидев Белецкого с оружием, участковый ничего не сказал, лишь кивнул и опустился на камень у забора.
– Думал, кирдык мне, – с шумом выдохнув, сказал он. – Ан, обошлось, вскользь пуля прошла. Хорошо, женщины увидели да выбежали, промыли рану, перевязали. Смертушка вот она, в глаза глянула, да не приняла сегодня. Видать, еще поживу.
Коган с интересом посмотрел на участкового, который что-то стал слишком словоохотливым. Правда, смертельная опасность, когда она уже отступает, часто делает людей болтливыми. Так сказать, ответная реакция организма, психики. Однако от Игнатова откровенно попахивало самогоном. Видать, сердобольные женщины пожалели и «лекарства» поднесли. Участковый посмотрел на принюхивающегося Когана, засмеялся и схватился за голову.
– Ну да, принял внутрь. Иначе бы не дошел сюда. А вы, значит, говорите, что это немцы к нам забрались?
Он поднялся, оставив пулемет у камня, и подошел к крайнему мертвому телу. Группа разбрелась, стаскивая тела убитых в одно место и осматривая их. Одежду, карманы, особые приметы. Участковый почти сразу нашел приметы, подтверждающие, что это моряки. Да и национальность убитых не вызывала сомнений. Почти у всех в карманах немецкие сигареты, у многих зажигалки не самодельные и не спички, а фабричного производства, немецкие. Документов при себе, естественно, не было ни у кого.
Прошло несколько часов. Тела двух охотников и Егора Яшкина лежали отдельно. Женщины как одна заголосили и сказали, что похоронят парня как положено. И обмоют, и отпоют. Трое стариков неспешно копали яму невдалеке от погоста. Не хотели жители поселка, чтобы мертвые враги лежали рядом с близкими людьми. Все равно приедут люди из НКВД и тела откопают, увезут.
Белецкий при свете керосиновой лампы разбирался с неработающей рацией. Шелестов допрашивал Литвяка. Бывший уполномоченный сник. И его терзала не боль от раны, а осознание всей тяжести своего позора. Не рассчитывал он оказаться в руках правосудия в качестве изменника Родины. Знал, что приговор будет суровым и однозначным. Он сидел на лежанке и, сжав голову руками, постанывал.
– Как вы вошли в контакт с моряками немецкой подводной лодки? – задавал вопросы Максим.
– Да не знал я, что это подводная лодка, – со стоном произнес Литвяк. – Они говорили, что им топливо нужно, а здесь от геологов еще до войны несколько бочек соляра хранилось. Я думал, что баркас у них рыбацкий. Хотел с ними уйти в Финляндию. Золотишко прихватить у Белецкого и уйти. Бес в меня вселился.
– Бес? – повернув голову к решетке, отозвался Белецкий. – Знаем мы этих бесов. Они в некоторых людях живут постоянно и ждут удобного момента. А в ком беса нет, у кого душа чистая, ты его хоть чем соблазняй.
– А ты сам-то! – Литвяк вдруг поднял голову и блеснул полными ненависти глазами. – Сам-то не думал драпануть за кордон со своим грязным золотишком?
– Я Родины не предавал, я русских людей не убивал. Врага в свой дом я не приводил. Я просто оставался в стороне от событий по малодушию, но не из-за внутренней подлости. А золотишко, как вы его назвали, не грязное. Там два ордена с алмазами моего предка, который служил Родине и был награжден царем. Там драгоценности, которые покупали, а не крали. Не сравнивайте меня с собой!
– Разумеется, вы не знали, что это подводная лодка, – снова заговорил Шелестов. – Десяток рыбаков со «шмайсерами» высаживаются в нашем тылу. Это обычное дело, так ведь, Литвяк? И действуют очень энергично и профессионально. Я повторяю свой вопрос: где и при каких обстоятельствах вы вошли в контакт с немцами?
– На берегу, когда я ездил допрашивать наших рыбаков относительно Белецкого. У меня забарахлила машина, а тут двое. Один по-русски неплохо говорил. Сначала мне показалось, что идея хорошая. Я им показываю, где бочки, они мне помогают забрать драгоценности и увозят меня с собой и высаживают в Финляндии. Они сказали, что вас никого не будет в поселке. Про банду уголовников я не знал. Это правда.
– Рацию вы повредили?
– Я, – сознался Литвяк. – Я там какую-то деталь пассатижами выдрал и выбросил в озеро. Это еще перед отъездом на берег.
– Сопротивление он выдрал, – пояснил Белецкий. – Без него работать не будет. Связи у нас нет.
«У нас». Шелестов посмотрел на бывшего морского офицера. Вот вам и две судьбы, и два типа человека. Казалось бы, врагом должен быть тот, кто воевал за царя, за богатых, дворянин во многих поколениях, тот, кто считал себя всегда выше народа, эксплуататор. А оказалось, что
