Олег Горяйнов - Дежурный по континенту
– Нет, змея, только не здесь! – комиссар опять заволновался. – Лучше езжайте в своё гнездышко посреди долины, а я к вам туда приеду завтра же.
Трубка замолчала.
Ольварра полез в холодильник.
Ты вконец оборзел, комиссар, подумал он, доставая виски и солонку. Сам Ольварра, великий и ужасный, едет к тебе в гости, а ты отказываешься его принять, нахмурился он и насыпал соли на тыльную сторону ладони. Или уже не великий и не ужасный? Или уже клюнул старика Ольварру в жопу жареный колибри?
Фелипе лизнул соль, отхлебнул виски и ещё раз лизнул.
Да нет, не мог комиссар знать о том, что произошло на сходняке. А произошло там следующее: всеманьянская урла порешила отнять у старого Ольварры заработанный страхом и потом кусок тортильи с маслом.
Он подсыпал соли.
Ему пообещали оставить всё его состояние, долину и тихую, полную созерцательного спокойствия жизнь пенсионера.
Можно ли этому поверить?
Да никогда.
Он маленько разбирался в жизни, в том, что называется «правилами человеческого общежития».
Люди – как сперматозоиды в жопе: одни – на самом дне, и им душно и страшно, полное отсутствие перспектив, на этом дне им никогда не стать человеком; они лезут наверх, к солнцу, наступая на головы других, заталкивая тем самым этих других ещё глубже, ещё дальше… Вот и Ольварре прямой путь теперь – на самое дно; ну кто же в здравом уме и трезвой памяти поверит в то, что его оставят в покое со всем его состоянием, долиной и недвижимостью и дадут ему спокойно качать на колене толстого румяного внука?
Фелипе ещё добавил соли, лизнул и отхлебнул из квадратненькой бутылочки.
Грош, грош цена всем этим клятвам подлеца Бермудеса насчет того, что он лично будет следить за безопасностью брата своего и друга премногоуважаемого дона Фелипе. Да со всего света слетится в Маньяну шакальё, едва прослышав, что знаменитый Дон отошёл от дел, перестал играть в игры настоящих мужчин… Хоть каменную стену строй, перегораживай въезд в долину, минируй шоссе-игрушку, запасай «стингеры» – сбивать на хер вертолёты с десантом… И всё одно не поможет: где каменные стены и «стингеры» – там армия, чтобы всем этим добром воевать, где армия – там полковники, где полковники – там дворцовые перевороты; его же войско его и ограбит. А ограбив, откроет дорогу всем желающим: налетай, братцы, подешевело!.. А кому добра не достанется, хоть в морду плюнь великому человеку, хоть сзаду к нему, беззащитному, пристройся – и то хлеб.
Ольварра лизнул соль, отхлебнул из бутылочки и посмотрел на свет: трети пойла как не бывало.
Вот. Как в старые времена, подумал он с глубоким удовлетворением. В старые добрые времена, когда нелепо было помыслить, чтобы уважаемого человека в расцвете сил взяли да выбросили за просто так на помойку. На радость разным шакалам.
Разным, да не всем.
Один шакал, самый шакалистый из всех, даром, что мелкий, в его тело вонючие клыки не вонзит!
Ольварру вдруг с головой накрыла волна свирепой ярости, в которой смешалось всё: и обида, и ненависть, и злоба, и была эта ярость в данный момент обращена против одного-единственного, вполне конкретного человечка. Человечек сидел в подвале в темноте и одиночестве, в наручниках, без штанов и без часов. Не то чтобы дон Фелипе верил в какие-то идеалы, например, в благодарность человеческую, в честное слово, в воздаяние по заслугам на Страшном Суде, – нет, он, как было замечено уже неоднократно, весьма скептически относился ко всякого рода эфемерным индефинициям, проще говоря, ни в грош не ставил никакие челодвижения, не имеющие в основе своей страха или корысти, а лучше и того, и другого одновременно. И поэтому мерзавца следовало покарать, и покарать прилюдно.
Он нажал кнопку слева под стеклом, отделяющим его от водителя и охранника на переднем сиденье.
– Онесимо! – позвал он шофёра.
– Да, хефе, – отозвался тот.
– Где мы?
– Подъезжаем к Маньяна-сити, хефе. Через пару минут будет Тепоцотлан.
Завтра и покараю, подумал Ольварра и сделал ещё глоток. Никуда он не денется, скорпионье отродье. Закопаю в долине.
– Въезжаем в Маньяна-сити, – доложил Онесимо. – Куда дальше, хефе?
Куда куда… Фелипе выглянул в окно. Вдоль дороги, пока ещё малоосвещённой, тянулись какие-то стены, пакгаузы, решётки… Куда куда…
– Прямо, болван, куда ещё!..
На них надвигалось залитое электричеством нутро огромного города, который Ольварра, надо сказать, не жаловал, и старался без крайней нужды в нём не появляться. Прибавилось автомобилей на дороге. Пакгаузы кончились, потянулась бесконечная вереница зданий со светящимися окнами.
Затылок водителя излучал обиду.
Что это я бросаюсь на людей, одёрнул себя Фелипе. Вот он возьмёт да поедет прямо, всё прямо и прямо, прямо и прямо…
Неправильно это. Парень двести с лишним миль за рулём, а я ругаю его болваном. Он устал, хочет перекусить, размять ноги…
– Онесимо, сынок, – сказал хефе, не замечая, что язык его изрядно заплетается. – Останови-ка возле вон того бара.
Зайду и я перекушу, решил Фелипе. А что? Пенсионер я или не пенсионер?.. Самое время начать ходить по кабакам. Тем более что я сильно проголодался. Как в молодые годы.
Он не бывал ни в каких ресторанах уже, наверное, лет десять. Впрочем, место, возле которого неслышно затормозил его лимузин, оказалось вовсе не рестораном, но Фелипе, в своей долине несколько приотставший от жизни, понял это, уже очутившись внутри. И то не сразу. Только тогда ему сделалось понятно странное выражение глаз его свиты, оставшейся, кроме главного sicario Касильдо, снаружи возле машин.
Заведение называлось «Волосатая жемчужина» и являло собою стрип-бар не самого высокого пошиба.
Вышибалы на дверях, завидев, какой шикарный клиент к ним прикатил – на лимузине с охраной! – широко распахнули двери, сам хозяин, охренев от усердия, выбежал из своей конторки, чтобы проводить уважаемого Дона за лучший столик слева от подиума, не слишком далеко, но и не слишком близко.
В танцах был перерыв, и подиум пока пустовал. Вообще, даром, что была пятница, конец недели, – вечер нынче не задался, публика веселилась вяло, уходила, и теперь в зале занято было не больше половины всех столиков. Играла тихая музыка: Магнифико Арисменди, или что-то наподобие того.
Хозяин находился в предынфарктном состоянии, от радости и от страха. От страха не угодить чем-нибудь всемогущему Дону и от радости, что завтра же весь Маньяна-сити прознает, кто посетил его чертоугодное заведение, и народ попрёт сюда валом.
Как на грех, как раз сегодня у лучшей его стрип-гёрл случились критические дни, и она сидела дома. Прочие же были хороши на подиуме, исключительно хороши в ванне для ойл-рестлинга, но доверить им такое важное мероприятие, как станцевать на столе перед уважаемым человеком, хозяин решиться не мог.
К Дону подбежал официант.
– Принеси-ка нам что-нибудь покушать, сынок, – обратился к нему Фелипе. – Всё что угодно, кроме рыбы.
Официант, из молодых придурков, посмотрел в растерянности на хозяина. Тот ласково улыбнулся гостям, официанта же добродушно потрепал по загривку, после чего взял этот загривок в железные клешни, сжал так, что у парня слёзы брызнули из глаз, и прошипел ему:
– Ну, что встал, урод? Что встал?
– Они поку-у-ушать хотят… – простонал официант. – Ещё никто сюда кушать не приходил…
– Ну, и понятное дело. Никто не приходил, а они вот пришли. Значит, дуй бегом через дорогу, к сеньору Авелино, и чтобы через пятнадцать… нет, через десять минут здесь стояла самая лучшая еда, какая только у него найдется, понял? Скажи, что я заплачу ему наличными буквально через час и не торгуясь, понял? Если же ты через десять минут не накроешь этим сеньорам лучший стол в своей жизни – я тебя, паразита…
– Знаю, знаю, – пробормотал официант, рванувшись к задней двери. – Заставишь меня менструальные прокладки жрать, пока пузо не вспучит, – продолжал он, выскочив на улицу. – Уйду я от вас. Вот вы где у меня все с вашим стриптизом. Я через это дело уже импотентом стал…
Хозяин же, почесав лысую репу, решился на отчаянный шаг. Подозвав самого шустрого из вышибал, бывшего моряка Жанио, он послал его через три квартала в конкурирующее заведение «Розовые киски» с тем, чтобы этот Жанио проник к кискам в раздевалку и уговорил самую шикарную из них, настоящую звезду стриптиза, известную всему Маньяна-сити Кармелиту Паучок под любым предлогом сбежать на полчаса от своих хозяев и поработать на столе в «Волосатой Жемчужине». За получасовой номер хозяин «жемчужины» посулил ей пятьсот баксов, плюс по полсотни баксов за содействие Жанио и его шурину, служившему в «Розовых кисках» менеджером по соблюдению порядка, то есть, по-маньянски говоря, тем же вышибалой. Всё окупится.
Ещё одного своего «менеджера» хозяин поставил неподалёку от столика дона Фелипе и велел ему держать в поле зрения всех присутствующих в зале драгдилеров. Не дай бог, кто-нибудь из них, разглядев в добропорядочном Доне денежного клиента, предложит ему купить травки или побаловаться косячком. Забьют этому драгдилеру его косячок в задницу и заставят дым пускать ушами. И это будет ещё гуманный поступок. Куда менее гуманным будет, если за компанию то же самое проделают с хозяином.
