Михаил Бойков - Рука майора Громова
— Что вы хотите делать? — спросил Холмин.
— Ничего особенного. Только проверить, — уклончиво ответил, энкаведист…
Секретарь принес шинель. Бадмаев взял ее в руки, перевернул, посмотрел на хлястик и передал Холмину со словами:
— И у меня срезана. Глядите!..
На хлястике шинели начальника отдела НКВД не хватало одной пуговицы.
— Проверить все шинели в раздевалке ответработников! — рявкнул Бадмаев.
— Слушаюсь! — как эхо откликнулся юнец, выскакивая в коридор. Холмин бросился за ним.
Вдвоем они осмотрели два десятка шинелей, висевших в раздевалке для, так называемых, ответственных работников отдела. Оказалось, что по одной пуговице срезано с хлястиков на шинелях Кислицкого и еще двоих следователей.
Холмин и гонец, закончив «всешинельную проверку», вернулись в кабинет Бадмаева. Энкаведист, выслушав доклад своего секретаря отпустил его и сказал Холмину:
— Эта растреклятая «рука» просто издевается над нами. Но ее последний трюк меня немного успокаивает. По-моему, привидения пуговок не стригут. Значит это человек. А против любого человека можно бороться. Так ведь товарищ агент?
— Гражданин, — поправил его Холмин.
— Не придирайтесь, — отмахнулся от него Бадмаев. — Садитесь лучше в мое кресло и давайте потолкуем, что нам делать дальше. Теперь я вам вполне верю и уважаю вас. Вы были правы, утверждая, что «рука» — не призрак.
Приглашение сесть в кресло начальника отдела Холмин получил впервые. По-видимому, это было наивысшим показателем бадмаевского уважения и доверия, но подневольный детектив не успел им воспользоваться. В кабинет без стука вошел Гундосов.
— Ох и порядочки у тебя в отделе, майор… — заговорил он, обращаясь к Бадмаеву. — Еле пуговку нашел. Теперь держится крепко, как линкор на якорях. Сам пришивал.
— Не до порядков тут, — зло мотнул на него подбородком начальник отдела. — Мне тоже придется пришивать пуговку.
— Как?! — воскликнул Гундосов.
— Срезана, неизвестно кем. И еще у троих…
Не дослушав до конца объяснения Бадмаева, Гундосов, вдруг, пришел в дикую ярость. Он бегал по кабинету, кричал, ругался, топал ногами, стучал кулаком по столу. Наконец, остановившись перед Холминым, закричал ему прямо в лицо, брызгая слюной.
— Чтоб через три дня «рука» была найдена! Сегодня у меня пуговку срезают, а завтра что? Голову?… Не допущу! Даю три дня сроку. Не найдешь, так тебя обратно в тюрьму посажу и сам буду искать. Понимаешь, браток? Сам! Я найду ее!..
На истерические вопли энкаведиста Холмин хотел ответить тоже криком, но Гундосов вдруг побледнел, как-то обмяк, и, шатаясь, пошел к креслу. Повалившись в него, он схватился руками за грудь и выдохнул громким страдальческим топотом:
— Сердце… припадок опять… Мне бы в санаторию… к докторам… А тут такие дела. Посадит меня Николай Иваныч… Как камень на дно свалюсь…
Глава 10
Дуся ревнует
Занятый поисками «руки майора Громова», Холмин часто пропускал завтраки, обеды и ужины в буфете отдела НКВД. Когда ему хотелось есть, он забегал в первую попавшуюся по дороге столовую или шел на базар к лотошникам. Узнав об этом, Дуся-буфетчица была очень недовольна, и осыпала, его целым градом упреков.
После драматической сцены в кабинете Бадмаева и сердечного припадка у Гундосова, закончившегося для энкаведиста благополучно, Холмин пришел в буфет часа за полтора до обычного времени ужина. В буфетной комнате, кроме Дуси, больше никого не было. Увидев его, девушка обрадовалась.
— Здравствуйте, Шура! Вот хорошо, что вы пришли так рано. Теперь я вас скоро не отпущу. Поболтаем, винца выпьем, закусим. Сейчас я все приготовлю.
Она накрыла один из столиков чистой скатертью, принесла вина, закусок и тарелку жирного, наваристого борща с мясом. Проголодавшийся Холмин с волчьим аппетитом набросился на еду. Подсев к нему и прихлебывая вино из стакана, Дуся несколько минут молча смотрела, как он расправлялся, с закусками и борщом, потом спросила:
— Ну, как? Вкусно?
— Очень, — ответил он, с трудом ворочая языком во рту, наполненном пищей.
— А вы так редко приходите. И не стыдно вам? Я вас всегда самым лучшим стараюсь угостить, а вы без внимания, — упрекнула она его.
— Спасибо за, заботу, Дуся. Но у меня на еду иногда не хватает времени.
— На другое, небось, хватает.
— На что, Дусенька?
— Про это мы после ужина поговорим. Серьезно… Чай пить будете? Или кофий?
— Стаканчик чаю, если можно.
— Вот за чаем и поговорим.
— Опять меня ругать будете за то, что я не прихожу в буфет три раза в день?
— Буду. Вон вы худеете как. И за другое.
— За что же?
— Потом… Кушайте…
Когда девушка принесла чай, Холмин, придвигая к себе стакан, спросил:
— О чем же вы, Дуся, хотели говорить со мной серьезно?..
Щеки девушки вдруг вспыхнули румянцем смущения и, опустив глаза, она прошептала:
— Шура! Я вам, наверно, нисколько… не нравлюсь?… Ни капельки?
От неожиданности Холмин поперхнулся чаем, Ему потребовалось не меньше минуты, чтобы оправиться от изумления и найти нужные для ответа слова. Вытирая губы салфеткой он заговорил:
— Не то, что не нравитесь, а, к сожалению, я только…
— Знаю я это только, — перебила его девушка.
Подняв глаза, она смотрела на него в упор. В них Холмин увидел еще незнакомые ему неприятные и злые огоньки.
«Неужели она меня ревнует? С чего бы это — влюбилась что-ли? Но ведь я никаких поводов для этого ей не давал. Вот глупое положение. Нужно из него выпутываться», — подумал он и начал говорить, стараясь подыскивать осторожные и подходящие к обстоятельствам слова.
— Видите-ли, Дуся… Вы мне, конечно, нравитесь. Но дело в том, что мы, по-моему, не совсем подходим друг к другу. Я бы не сказал, что люблю вас…
Девушка порывисто вскочила со стула. Огоньки в её глазах сгустились в сплошное гневное пламя. Задыхаясь и судорожно, без слез, всхлипывая, она закричала ему в лицо:
— Так, значит! Не любите! Не подхожу вам, поскольку бывшая беспризорница…
— Не в том дело, Дуся, — попытался он остановить ее.
Но она, не слушая его, продолжала кричать:
— Вижу! Знаю! Для Ольги у вас и время есть. А только ничего не выйдет. Она с полковником Гундосовым путается. Вот!
Холмин еще стремительнее, чем Дуся, вскочил со стула и схватил ее за руку.
— Дуська! Ты врешь!
Она с силой вырвала свою руку из его пальцев.
— Не хватайся! Собаки да папины дочки врут, а мне нечего. Гундосов к ней почти каждый вечер шляется. Как десять часов, так и пошел. Закуски из нашего буфета ей таскает. И сегодня пойдет. Приказал приготовить ему целый пакет; вон он на стойке лежит… А ты думаешь, что полковничек Ольгу подкармливает задарма? Как бы не так.
— Не может быть, — прошептал Холмин.
— Проследи сам и увидишь, что я не вру, — сказала Дуся.
— Пойду… проверю… спрошу ее, — растерянно произнес он, направляясь к двери.
Дуся насмешливо крикнула ему вслед:
— Пойди, пойди! Громовская дочка тебе сзади чайник привесит. Эмалированный. С цветочками.
Холмин весь дернулся, хотел обернуться, но вдруг, очень реально ощутив сзади, где-то ниже пояса, прикосновение рокового чайника, выбежал из буфета.
Глава 11
Окно на улицу
Первые два квартала от отдела НКВД Холмин пробежал, потом пошел шагом, стараясь успокоиться. Но, несмотря на, его усилия, успокоение не приходило. Наоборот, с каждым шагом, на него все сильнее наваливались тревога, тоска, злость и странное, еще незнакомое ему чувство, которое он впоследствии назвал ревностью.
— Не может быть! Не может быть! — еле слышно шепотом твердил он в такт шагам. Но в мыслях, помимо его воли, эти слова звучали иначе:
— Все может быть! Все может быть!
Затем слова сменились настойчивой и требовательной мыслью:
«Надо проверить. Во что бы то ни стало. Сейчас же».
Проверить было не трудно. Пойти к дому, где живет Ольга и, — если Дуся не соврала, — выследить Гундосова и убедиться. Только и всего.
Холмин свернул с главной улицы в одну из боковых и пошел туда, куда его влекла настойчивая мысль, но, спохватившись, остановился и подумал:
«Дуся сказала, что Гундосов уходит в девять часов вечера, а сейчас еще не стемнело. Сколько же может быть сейчас?»
Часов у Холмина не было: он еще не успел обзавестись ими, хотя и имел достаточно денег для этого; по распоряжению Бадмаева он три раза получил у отдельского кассира по 500 рублей.
Первый прохожий, к которому Холмин обратился с вопросом о времени, — худой и угрюмый старик, — ответил ему желчно:
— Подобных мелкобуржуазных пережитков прошлого у меня, гражданин, не имеется с самого начала нашей великой октябрьской революции. Я так счастлив при советской власти, что часов не наблюдаю.
