Иван Дорба - Под опущенным забралом
«Какой мужчина, какая в нем сила, и какой симпатичный. Мария Хорват права, что такого можно полюбить!» — Анджела невольно сравнивала статного летчика с Розумеком.
— Хорошо, майор, учту ваше заявление. Давайте так: приведите в порядок самолет и впредь будете в распоряжении начальника усташского отряда в Рибно. Сейчас ступайте, а вечером загляните ко мне. Кстати, в канцелярии вам выдадут деньги и аусвайс. Вот! — И он протянул Аркадию записку.
— Благодарю вас, господин гауптштурмфюрер! Но согласно приказу господина Рачича я должен прибыть в отряд до двенадцати часов ночи. — Аркадий щелкнул каблуками, потом поклонился Анджеле.
— Успеете! — засмеялся Розумек…
И, когда Попов вышел за дверь, произнес:
— Ну что скажешь, дорогая девочка, по поводу лихого молодца?
— Дурачок! Простоват, тетеха! — засмеялась она, преданно и ласково глядя на капитана.
«Пригласить-то я его пригласил, но адреса не сказал. Интересно, как он себя поведет и что расскажет о патере?» — подумал Розумек.
Раздался стук в дверь, и на пороге появился Попов.
— Прошу прощения, господин гауптштурмфюрер, деньги я получил. — И он показал жиденькую пачку синих купюр по десять динаров каждая. — А вот документ без вашей подписи и подписи господина Фридриха Рейнера, гаулейтера Бледа, недействителен. Вы были так любезны и пригласили меня к себе. Хотя каждый горожанин знает, где вы живете, но я не могу об этом расспрашивать у прохожих, меня тут же отведут в полицию. — И протянул заполненный бланк аусвайса.
— Я не подумал об этом, господин Попов. Живу я на вилле «Влтава», познакомьтесь, это ее хозяйка. — И гауптштурмфюрер кивнул в сторону Анджелы.
Попов поклонился, щелкнул каблуками и, улыбнувшись, пристально посмотрел на нее: «Очень приятно!» — и снова поклонился.
Тем временем Розумек подписал документ и протянул его Попову:
— Неподалеку отсюда большой дом с арками, бывший отель «Еловица», там сейчас полиция, комендант господин майор СС Фриц Волкенборн. Там же расположена и канцелярия бургомистра Бледа, господина Франца Пара. Вам зарегистрируют временный аусвайс, а постоянный выдадут в Рибно. И до вечера!
Побывав в полиции и у бургомистра, Аркадий отправился осматривать город. Слежки за собой он не заметил. Он выкупался в озере, хотя вода была холодная. Покинув берег озера, снова прошелся по улицам Бледа. Случайные прохожие рассказали, что в вилле «Златорог» находится отдел, занимающийся выселением словенцев из Горенской; что остававшихся в отеле «Еловица» евреев отправили в лагерь Бегунье и что в роскошную «Топлицу», где, как ему сказали, в 1938 году заседал последний раз постоянный совет Малой Антанты, сейчас приезжают отдыхать видные нацисты. Кстати, их обслуживает горничная Мария Хорват, которую ему так и не удалось повидать.
Заходящее солнце золотило вершину горы Тратовец и раскрашивало желтые стены виллы «Влтавы» в оранжевый цвет, когда он свернул на Першеронову улицу.
Аркадий позвонил в калитку, на пороге появился огромный белокурый детина в гестаповской форме и, бросив на пришельца оценивающий взгляд, спросил:
— Вас ист лос?
Попов когда-то успешно изучал немецкий и французский языки, а потом увлекся английским; его книжные полки были завалены детективами Эдгара Уолеса, Честертона. Он прилично разговаривал на английском, похуже на немецком и совсем плохо на французском: хромало произношение. Чегодов, блестяще знавший эти языки, слушая Аркадия, хохотал до слез. «Вымова у тебе якась матерна! — шутил он и советовал: — Когда произносишь слово, языком надо ворочать, прижимать к небу, сворачивать в трубочку, картавить или чуть гнусавить…» Аркадий нисколько не обижался. Однажды в Марселе он спросил о чем-то работавшего в порту докера, а тот долго не мог взять в толк, что от него хотят. Подошли еще двое и тоже начали спрашивать. Потом портовый рабочий, разводя руками, на чистейшем русском языке обратился к товарищам: «Вроде югославский офицер, а вот на каком языке говорит, не пойму! Ты, Миша, мастак, знаешь даже зулусский, поговори-ка с ним!» «Вот так я научился зулусскому языку», — шутил Попов.
Сейчас свои знания немецкого Аркадию показывать не пришлось, потому что на крыльцо выбежала Анджела и приветливо помахала ему рукой; Попов легко отстранил верзилу-гестаповца, направился к дому и осторожно пожал протянутые пальчики хозяйки виллы.
И по тому, с какой легкостью летчик отстранил телохранителя, который весил по меньшей мере килограммов девяносто, и по тому, как бережно пожал своей железной рукой ее пальцы, Анджела поняла, что русский казак обладает феноменальной силой.
— Милости просим! — любезно произнесла она и вместо того, чтобы повести гостя в дом, спустившись со ступеньки крыльца, предложила:
— Пройдемте, я покажу вам наш сад, Гельмут еще спит, у него была ночная работа. А я хочу угостить вас яблоками, у нас уникальная яблоня во всем Бледе, такой даже нет в саду королевской резиденции. — И она взяла Аркадия под руку. — Эта яблоня выросла из семечка, которое привез из России отец моего мужа Звонко Янежича и называется она антоновкой.
— А где же ваш муж? — спросил Аркадий. — Разве он не здесь?
— Он живет в другом крыле со своей матерью, мы с ним разошлись. — На ее глазах заблестели слезы.
— Не расстраивайтесь! И старайтесь выбраться из черной полосы. Все проходит. Мне говорила Мария Хорват, что вам тяжело. Рад бы вам помочь, но… — Аркадий вдруг вспомнил Зорицу, когда она в Дубровнике, с умоляющими, широко открытыми глазами, полными тоски и ужаса, кинулась к нему как к спасителю. Тогда все было просто. И перед его глазами встала картина: двое парней крепко держат девушку, почти, ребенка, а третий насильно пытается влить ей в горло водку и как потом они летят на землю от ударов его тяжелых кулаков. Зорица, наверно, письмо на Баба-Вишнину уже получила. А эту женщину, Анджелу, так просто кулаками не спасешь, ее страдный путь ведет на Голгофу. И, не в силах больше смотреть в ее полные слез глаза, отвернулся.
На большой развесистой яблоне несколько светло-желтых, тронутых пурпуром вечерней зари антоновок показались Аркадию сказочными, мороком далекого детства: когда-то в их саду росла такая же яблоня и так же в отсвете вечерней зари горели на ее ветвях золотистые плоды.
— О чем вы задумались? — забеспокоилась Анджела, пытливо уставясь ему в лицо.
— У меня на родине, в моей станице, была такая же яблоня, — признался Аркадий. — Ей-богу!
Анджела подбежала к дереву и потянулась за яблоком, подпрыгнула, но плод был слишком высоко.
— Давайте, я сорву!
— Нет-нет, я сама. Поднимите меня, не бойтесь, я не укушу, я не змея…
Аркадий пожал плечами, подошел к ней, нагнулся, подхватил чуть повыше колен и легко, как балерину, поднял и, подождав, когда она сорвет одно, потом второе яблоко, тихонько опустил на землю.
— Ева преподносит яблоко познания, добра и зла, увы, не своему Адаму, вкусите его, — и протянула ему яблоко. Они посмотрели друг на друга и расхохотались. — И сказал змей: «Вкусите эти плоды и откроются глаза ваши, и будете вы как боги, знающие добро и зло», — процитировала Анджела.
— А Всевышний сказал: «Жено, умножая, умножу скорбь твою… и к мужу влечение твое, и будет он господствовать над тобой».
— А разве это не прекрасно?! — воскликнула возбужденно Анджела. — Я счастлива, что хоть раз в жизни меня держал на руках настоящий мужчина! Погодите, не думайте обо мне плохо, множится моя скорбь, но не было у меня влечения ни к мужу, ни к тому самодовольному юберменшу. Никто не будет господствовать надо мной! Ибо я познала добро и зло!
Аркадий одобрительно кивнул:
— Яблоко с надписью «прекраснейшей», — продолжала Анджела, — было причиной спора Геры, Афины и Афродиты, Адамово яблоко, глазное, содомское, чертово… яблоко сердца — мишень и державное яблоко — скипетр. С незапамятных времен эмблема самого драгоценного — глаза, сердца, красоты, власти и зла… и, наконец, начала начал — познания. Я, — она засмеялась, — вкусила русскую антоновку и потому знаю о вас все!
— Все знает только Бог. Вы слушали мою беседу с господином Розумеком, даже записывали ее. И кое-что вам известно от нашей связной, Марии…
— Да, да, записывала и делилась о вас впечатлениями, потому что живу с немцем! С гестаповцем! — истерически крикнула она, потом испуганно подняла лицо на окна виллы и, понизив голос, продолжала: — И только поэтому смогла спасти патера Йожи, да и вас, дорогой майор, послав нашу смелую Марию. Вы настоящий мужчина, однако, как и все, не понимаете женщин. Не догадываетесь, на что они способны. Мы можем быть очень добрыми и очень злыми. Ради достижения цели женщина в силах вываляться в любой грязи! — Ее серые глаза потемнели, на лбу залегла глубокая складка, красивый нос с горбинкой вдруг стал напоминать клюв хищной птицы, грудной голос охрип.
