Виктор Михайлов - Слоник из яшмы. По замкнутому кругу
Бывало и прежде — увлеченный новой технической идеей, Тимофей становился сосредоточенным, как бы углубленным в себя. Но взгляд его был иным, он улыбался своим мыслям и, творчески возбужденный, часто повторял по-своему горьковские крылатые слова: «Хорошая это должность — быть человеком!»
Таким же, как сегодня, Вера видела его впервые. Тимофей ел, и ложка зачастую замирала на полпути, в то время как глаза его были устремлены в одну точку и брови плотно сомкнуты в суровую, глубокую складку над переносицей.
До позднего вечера Тимофей работал за своим столом. Она заметила, что настроение его улучшилось, это почувствовал Димка и взобрался к отцу на колени. Обняв сына свободной рукой, Тимофей некоторое время писал, затем, прочитав написанное, опустил ребенка на пол, собрал листы бумаги, пошел на кухню, зажег их, бросил в плиту и, присев на корточки, долго смотрел, как пламя пожирало рукопись. Заглянув на кухню, Вера увидела выражение его лица, его невидящий взгляд, в котором прыгали огоньки отраженного пламени, и ей вновь стало не по себе.
Тщательно скрывая все растущую тревогу, Вера выкупала перед сном Диму, уложила его и, уступив, чего она никогда не делала раньше, дала ему в постель плюшевого мишку.
Тимофей ходил по коридору и курил папиросы одну за другой. Каждый его шаг гулко отдавался по квартире.
Вера уже легла, когда Тимофей вошел в комнату. Он долго расшнуровывал протез, затем опустился на кровать и закрыл глаза. Дыхание его было ровным и спокойным, но она знала, что муж не спит.
Хотелось, положив голову на его плечо, спросить: «Тима, дорогой мой, что случилось? Быть может, я могу помочь тебе?» Но… Все десять лет совместной жизни у какой-то одной, неизменной черты, его прошлое было для нее недоступным.
В скупом свете ночника Вера видела прислоненный к стулу протез. Сверкая холодным никелем шарниров, темными бликами залоснившейся на сгибах кожи, протез хранил форму ноги до колена. И ей казалось, что мрачные эпизоды прошлой жизни Тимофея связаны с этим протезом, войной и смертью всех тех, кто ему был близок.
Мирно тикал будильник, он был лежебока и отсчитывал время только на боку. Ночник — большая сова из уральского камня — лил ровный белый свет. Димка чмокал губами, ему снился смородиновый джем, который он так и не получил после купанья. Сквозь открытую форточку проникала ночная прохлада. Временами потрескивал паркет. Эта ночь казалась обычной, такой же, как и вчера, но в то же время тревога сдавливала грудь, и предчувствие того, что неотвратимая беда стоит у порога, не давало заснуть.
Тимофей приподнялся на локтях, осмотрелся, осторожно присел, достал из-под кровати костыль, сунул его под мышку, подошел к стулу, где лежали брюки, вытащил из кармана папиросы и вышел на кухню.
Он курил долго. Вернулся в комнату, подошел к кроватке сына, нагнулся над ним. Вера видела, что выражение его лица изменилось, оно стало мягче, как всегда, когда он разговаривал с сыном. И вдруг неожиданно Тимофей сказал:
— Ничего, Димка, краснеть за отца тебе не придется!
Видимо потревоженный звуком его голоса, ребенок повернулся на другой бок и, обняв плюшевого зверя, спросонок, невнятно пробормотал:
— Мишка-пишка…
— Верно, Димка, нету-бенету! — произнес неожиданно бессмыслицу Тимофей.
Вера плотнее сомкнула веки. Она слышала, как муж прислонил костыль к спинке кровати и лег. Прошло еще несколько минут. В будильнике что-то щелкнуло, это с ним бывало. Вера прислушалась. На этот раз Тимофей спал; убедившись в этом, уснула и она.
Поднималась Вера в шесть часов утра, готовила завтрак и по дороге на завод отводила сына в детсад. Тимофей уходил в мастерскую позже на час, но вставал почти в одно время с женой и завтракал вместе с нею и сыном.
На этот раз Тимофей проснулся в половине седьмого, завтрак уже был на столе. Набросив пижаму и наскоро умывшись, он сел за стол. У него было отличное настроение. Когда Димка заявил, что не будет пить молоко, потому что в стакане плавают «молочники», Тимофей рассмеялся:
— Димка! Нет, ты слышала, Вера? Почему «молочинки»? Так не говорят. Надо, сынок, сказать «пенки».
— Нет, молочники! — настаивал Димка. — Когда чай — чаинки, когда молоко — молочники!
— Против такой логики ничего не скажешь, — согласился Тимофей и спросил Веру: — Ты, кажется, для конспектов купила тетради?
— В клеточку, Тима, в линейку не было.
— Сойдет и в клеточку. Осавь мне одну. И вот что… — Он адумался, глядя в окно. Лицо его вновь приняло озабоченное выражение, но через некоторое время с какой-то затаенной, лукавой улыбкой он сказал: — Я сегодня запоздаю, ты не беспокойся. Поешь с Димкой без меня.
В первую половину рабочего дня Вера не думала о муже, работа целиком без остатка захватила ее внимание.
Вручая ей наряд на деталь, мастер участка не без сочувствия сказал:
— Тут тебе, Вера Павловна, «гостинец»!
Получив в архиве чертеж «гостинца», Вера пошла к своему рабочему месту, по пути ее обогнал электрокар с заготовками деталей из механоштамповочного цеха.
Здесь было над чем задуматься, для тревожных мыслей о доме совсем не оставалось времени. Обработка каждой детали проходила по трем операциям, надо было трижды переналаживать станок и резать по высокому классу точности, допуски были минимальными.
Только в обеденный перерыв из заводской столовой Вера позвонила мужу. Сняв трубку и узнав ее голос, он рассмеялся:
— Беспокоишься, мать? Пустое, я уже здоров. Это было легкое недомогание, вроде гриппа. Теперь все прошло. Я знал, что ты позвонишь…
— Почему? — удивилась она.
— Потому что ты душа наша, сердце трех…
После окончания рабочего дня Вера задержалась минут на пятнадцать в цехе, пока приводила в порядок и сдавала сменщику станок. Позвонила она мужу из проходной.
— Тима, ты надолго задержишься?
— Часов до девяти, не больше. Поешьте с Димкой вдвоем. Ты извини, тут у меня народ… — не закончил он и повесил трубку.
Она действительно слышала несколько мужских голосов. Уже совсем успокоенная, Вера зашла в детский сад, и вдвоем с сыном, не торопясь, они направились домой.
После обеда, вымыв посуду, Вера взялась за шитье Димкиной пижамы. Увлеченная работой, она не заметила, как прошло время.
«Московское время двадцать один час, — услышала она. — Прослушайте концерт камерной музыки. Рахманинов, опус третий, номер второй, прелюдия в исполнении…» И с первых же аккордов рояля ею вновь завладела тревога. Взволнованная, полная драматизма музыка, порождая чувство безотчетного страха, подчиняла себе ее сознание. Вера встала и выключила приемник. Работа у нее не ладилась.
Она раздела сына, уложила в кровать и села рядом, подложив Димке под спинку свою ладонь. Чувствуя тепло его маленького тельца, Вера становилась спокойнее. Улыбаясь его смешному лепету, на некоторое время она забыла о тревоге.
Одиннадцать часов.
«Спуститься ниже этажом и попросить разрешения позвонить по телефону, — подумала она и тотчас отказалась от этой мысли. — Так поздно беспокоить людей…»
Самое трудное — правильно поставить и приметать рукава; эту работу она думала сделать со свежими силами, но желание чем-нибудь отвлечь себя заставило ее взяться за рукава Димкиной пижамы. Спустя некоторое время Вера внезапно почувствовала, что в это мгновение что-то случилось. Она прислушалась… Тихо. Непривычно тихо. Так тихо, как еще никогда не бывало в доме. Что же случилось? Она посмотрела на будильник и поняла — остановились часы. В это время они ложились спать и всегда заводили будильник; сейчас была половина двенадцатого, суточный завод кончился.
Вера завела часы, поставила звонок, как всегда, на шесть. Оставаться дома она уже не могла. Накинув легкое пальто, женщина осторожно вышла, тихо прикрыла дверь и спустилась вниз.
Ей нужно было пройти большую улицу Ленина, застроенную новыми многоэтажными домами, пересечь площадь и сквер…
На площади невесть откуда взявшийся ветер, швыряясь пригоршнями листьев, подул ей в лицо. Гонимая страхом, она шла все быстрей и быстрей. Вот и сквер. Сквозь кусты сирени, буйно разросшейся по краям аллеи, она увидела освещенное окно.
«Стало быть, Тима в мастерской», — подумала она и уже, замедлив шаг, спокойно перешла улицу.
Сверху слышался стрекот электрических машин: на втором этаже была швейная фабрика.
Дверь в мастерскую оказалась закрытой.
Вера постучала и прислушалась. Гул машин наверху мешал ей. Даже напрягая слух, она не могла услышать то, что делается в мастерской. Заглянув через стекло, вставленное в верхнюю филенку двери, она увидела, что снизу, изнутри, дверь подперта уголком железа, как всегда, когда Тима был в мастерской.
Она подошла к окну: в витрине стояло несколько радиоприемников, телевизоров. Плотный молескиновый занавес закрывал окно сзади; сквозь узкую щель она увидела свет в мастерской.
